Отвергнутая - Екатерина Валерьевна Шитова

– Ты убил этого пакостника? – спросила Мизгириха, обращаясь к Болотнику.

Болотник грозно глянул на старуху и ответил:

– Такого невозможно убить. Нечисть живуча. Отрастит новые руки и ноги и снова отыщет себе хозяина.

– Ох и гадкое у тебя болото, батюшка! Кого только тут нет! – воскликнула старуха.

– Какое есть, ведьма Мизгириха! – отозвался Болотгик.

Мизгириха махнула ему рукой, и он стал медленно погружаться в воду. В это самое мгновение Ванька увидел, что тело Прасковьи всплыло и лежит на поверхности мутно-зелёной воды. Он громко замычал, передал ребёнка Мизгирихе и торопливо пошёл по болоту, с трудом переставляя ноги в топкой жиже. Ребёнок кричал изо всех сил, требуя материнского молока, и всё внутри Ваньки трепетало от страха. Жива ли Прасковья?

Подойдя к ней, он увидел, что глаза её открыты. Вздох облегчения вырвался из его груди. Прасковья равнодушно и безучастно смотрела в серое небо, а потом глаза её снова закатились. Ванька подхватил её из воды и понёс к берегу. Какое-то время они молча шли по лесу друг за другом: Ванька со своей драгоценной ношей на руках шёл первым, а за ним плелась старуха, прижимающая ребёнка к впалой груди.

Лицо Мизгирихи было измученным и усталым. Она брела по лесу всё медленнее, а когда она совсем выдохлась, окликнула Ваньку и села на землю перевести дух.

– Это ведь ты посадил в бабёнку нечистого? – скрипучим голосом спросила старуха, когда великан опустился на землю рядом с ней.

Ванька хмуро взглянул на Мизгириху и опустил голову.

– Молчи, я и сама знаю, что ты, – ехидно ухмыльнулась старуха.

Она хлопнула великана по спине и захохотала.

– Ну и правильно. Она сама с тобой в лес ни за что бы не пошла. Небось, добрая сотня женихов была у такой красавицы в селе, а тут ты, дурак немой…

Ванька натужно закряхтел, лицо его покраснело от стыда.

– Ничё, Ваня, ничё, – тихо проговорила старуха, – иногда к истинному счастью путь один – через боль и муку. Теперича она, эта бабёнка, будет с тобой счастлива, я и гадать не буду – нутром это чую…

Когда они дошли до избушки Мизгирихи, Ванька опустил Прасковью на мягкий ковёр из мха, нагретого солнцем. Только тогда Прасковья очнулась от забытья и с удивлением взглянула сначала на Ваньку, а потом на старуху Мизгириху. Губы Прасковьи задрожали, на глазах выступили слёзы. Ванька протянул ей кричащего младенца, и Прасковья прижала его к груди, капая на красное личико крупными горячими слезами. Успокоившись и вдоволь налюбовавшись на новорождённую дочку, Прасковья подозвала к себе Ваньку, прильнула к нему и крепко обняла.

– Не знаю, как ты это сделал, Ваня, но ты спас от смерти и меня, и мою доченьку! – прошептала она. – Я теперь тебя от себя ни на шаг не отпущу.

Девочка заплакала, требуя еды, и Ванька смущённо отвернулся, чтобы Прасковья могла без стеснения накормить её. Он уставился куда-то в небесную высь – туда, где верхушки самых высоких сосен и елей сплетались между собой. Лицо его было спокойным и серьёзным. Что было у великана в голове в тот момент? Раскаяние или радость?

Старуха Мизгириха сначала смотрела на Прасковью – грязную, лохматую, оборванную, но счастливую, а потом подсела к Ваньке и прошептала ему на ухо:

– Знала я, что всем спокойнее будет, если ты немым станешь. Тайны леса ты, внучок, все знаешь, но никому не расскажешь. Это правильно. Не надобно про такое людям знать. Ты на меня больше зла-то не держишь за то, что я язык-то у тебя отщёлкнула? Не держи! Другого выхода у меня не было. Я ведь предупреждала: выйдешь из леса только немым… Зато вон я тебе какую силушку богатырскую в телеса нашептала! Экий ты великан вырос.

Ванька молчал, он по-прежнему задумчиво и серьёзно смотрел в небо, и старуха так и не поняла, простил он её или нет.

* * *

Солнце ярко светило, пробиваясь сквозь кроны деревьев к земле, лаская её теплом. Мизгириха улыбалась некрасивой, беззубой улыбкой, глядя в нежное личико новорождённой девочки, которой Прасковья дала имя Весна. Когда они вернулись с болота, она грозила Ваньке, чтобы он уводил бабу с дитём подальше от её дома. Но Ванька медлил, давая Прасковье время, чтобы оклематься после всего, что она пережила. Мизгириха ворчала, но охотно возилась с младенцем. Дети дарят старикам жизненные силы и воспоминания о молодости.

Сейчас пришло время прощаться. Весна спала, посасывая во сне маленький кулачок, а старуха улыбалась, думая, что её никто не видит. Достав из кармана крошечный узелок, она нашептала на него несколько слов и надела верёвочку с узелком на шею младенцу. Она слышала, как сзади к ней тихонько подошла Прасковья.

– Ну всё, бабонька. Забирай свою Веснянку. Теперича моя молитва вместе с твоею полюбовью её хранить будут. Да не забывай наговоры от болезней, которым я тебя обучила!

Старуха помолчала, задумавшись, а потом снова заговорила:

– Ну всё, ступайте уже отсюдова, бабонька. Ты очистилась, кликать теперича не будешь, больше тебе здесь делать нечего. Вам жить пора, а мне – помирать уж скоро.

Прасковья обняла старуху.

– Спасибо тебе за всё, бабушка Мизгириха! Если бы не ты…

Прасковья замолчала, лицо её сморщилось, и по щекам покатились слёзы.

– Ой, всё! Полно! – недовольно воскликнула старуха. – Не меня благодари, а Ваньку. Это он с тобой тут, как с грыжей, носился по лесу!

Старуха небрежно махнула рукой, прощаясь, и Прасковья пошла к Ваньке, стоящему между деревьями. Старуха окликнула её на полпути.

– За внучка-то моего крепче держись, бабонька. Он хоть и сказать не может, но любит тебя крепко. С ним не пропадёшь теперь.

И уже тише, чтобы Прасковья не услышала, старуха добавила:

– Ох, любовь-полюбовь… Сначала на глупости подталкивает, потом на подвиги. Ладно хоть всё путём закончилося…

Прасковья ещё раз помахала Мизгирихе и, повернувшись к Ваньке, улыбнулась ему. Улыбка была искренней и счастливой. Она уже и сама всё это знала: знала, что Ванька вовсе не дурак, знала, что он добрый, сильный и заботливый, знала, что он настоящий мужчина – получше грубых и неотёсанных сельских мужиков. Она всё это знала – дотумкала, как выразилась бы Мизгириха. Прасковья не знала лишь одного – того, что именно заботливый и любящий Ванька когда-то давным-давно, на Купальскую ночь, в тёмном лесу подсадил в неё нечистого.

* * *

Спустя несколько лет, в течение которых лета и зимы сменяли друг друга точно так же, как трудные дни сменяются счастливыми, Ванька построил для Прасковьи добротный, просторный дом.