Война не Мир - Юля Панькова

В обед я дошла до антикварного магазина через перекресток и купила там несколько номеров старинного Экрана, времен октябрьской революции. Вернувшись в редакцию, я положила журналы на видное место, поближе к столу арт-директора. Насколько я знаю в этих номерах Экрана были отличные заметочки Мандельштама и много слов «фильма», напечатанных черным по белому.

― Послушай! ― сказала мне в кафетерии фоторедактор, ― тебе не кажется, что между главным и артом что-то есть?

Сексуальная связь или один другому задолжал почку? Мы поболтали, пока доедали «Цезаря», и я придумала рассказ о том, как один москвич тайно купил крупный выигрыш в Вулкане Удачи. Все обалдели от его везения и поздравляли. Любимая девушка согласилась замуж. На волне славы он нарядился, устроил вечеринку, пригласил друзей и дал интервью газетчикам. Вечером он пришел домой, снял пиджак и застрелился, потому что на самом деле его мечтой всегда было выиграть по-настоящему…

Так что, учитывая весь возможный абсурд в мире, те журналисты, которые отстегивают главнюкам от своей зарплаты, чтобы не потерять работу, не совершают ничего противоестественного. Мне только интересно, как они договариваются:

― Слыш, главнюк, дело на 200 баксов…

или

― Ты никогда не скрывал доходы? Хочешь попробовать?

К шестому месяцу работы над нашим журналом фоторедактор бросила курить. Она перешла на травку. Я к тому времени уже научилась сносно совмещать работу на ТиВи с основной, и у меня даже оставалось свободное время.

На презентации нового ТВ-канала одна знакомая издательша, встретив меня в толпе с тарелкой копченой рыбы под гроздью винограда, пригласила меня поработать выпускающим в ее холдинг.

Выпускающий редактор ― это человек, который на большом ватмане карандашом и линейкой чертит план застройки журнала. Он размещает статьи и рекламу по страницам, чтобы при печати все было четко. Кроме того, выпускающий бодается с поставщиками материалов (ака авторы), он же огребает за сорванные сроки, ошибки, косяки и недолизанный фейс на фасаде. Короче, выпускающий ― это прораб.

В журнале, куда меня позвала издательша, такого незаменимого человека не было, и текущий номер горел. Горел, как путевка. В рай.

Журнал был не очень клевый. Но я решила помочь. Клевый или не клевый ― это все частное мнение и продукт репутации, а репутация, насколько я привыкла, не всегда совпадает с тем, что кажется тебе лично. Кроме того, с тех пор, как, работая по ночам на ТиВи, я научилась делать 30 тысяч слов за смену, моя продуктивность повысилась, и в итоге мне стало решительно нечем себя занять.

Моя смена на телевидении ― это всего сутки в неделю + просмотр трехчасового эфира и после разбор полетов (летучка) с главным режиссером в 11 утра, сразу после окончания новостей. В сравнении с мировой ситуацией ― мелочь.

Сдать в печать свой основной ежемесячный глянец, где я совмещала должности редактора баночек, гороскопа и просто редактора, ― вообще ерунда. Номер, как уже известно всему издательскому холдингу, от корки до корки писал мой главред. Так что самое сложное ― гороскопы. А они у меня уже начинают сбываться, все говорят (кто читал). Переписать пару-тройку статей, по недоразумению судьбы заказанных авторам, ― плевое дело. Не такие они убогие, как может показаться с первой страницы. Наша постоянная колумнистка иногда дуется на то, что я переделываю ее материалы, зато от своих гонораров она не откатывает главному, это я знаю точно. Нашей колумнистке не обязательно откатывать главнюкам ― она и так подружка издателя, чемпионка мира по лыжам и отличная баба ― я таких успешных и клевых люблю. Пишет она, правда, хреново, но на то и есть я ― чтобы хавать неприкрашенный продукт ведрами, а потом отрыгнуть в виде хорошеньких букв, медом капающих на сознание ― рекламодателей в основном, хотя письма в журнал от читателей тоже приходят. Одна девушка, например, в письме сообщила, что благодаря нашей статье ей удалось уговорить своего парня вставить в член четыре колечка, и теперь у них все прекрасно….

Рекламные модули ― на подготовку и согласование которых, как я знаю, уходит много времени ― мне не заказывают. Прямо и честно я рекламировать не умею, продажная рука не берет. Мне легче набрехать и сверху красиво замазать. Это как накрасить ногти лаком ― ни фальшивые, ни настоящие. Что там, под основой ― суть или грибок ― за первым слоем, вторым слоем и закрепителем не разберешь. Труп вскрыт лачком. Ну разве что раз в месяц мне дают написать парочку дешевеньких модулей, все остальное, что я делаю в связи с рекламой, называется пиар поддержка. Я костыль. Без меня реклама не двигает. Ну разве что самая продвинутая, оранжево-серая, с тщательно подобранными ключевыми словами.

В общем, я согласилась выручить журнал, который остался без прораба и костылей. Нет, костыли худо-бедно были ― культурный обозреватель, барышня на моде и несколько подпорок в виде корреспондентов. Да, еще переднее кресло главредши. Все, что там делала главредша ― ездила с водителем на презентации.

С рекламодателями в горевшем, как путевка, журнале была полная беда. Бывшая бьюти-эдитор не щадила нежные чувства рекламодателей. Вместо «оттенки бархатного сезона» она писала «румяна после 60-ти». Вместо «агенты молодости» ― «реагент „ку110“ против морщин». А производители БАДов как современного вида питания совсем отвернулись от издания за заголовок «Ты чувствуешь себя на 17, а выглядишь на все 100».

Эй там, на плюке!

Надо было срочно спасать площадку для модулей.

Итого, согласившись помогать, я работала в горевшем журнале по свободным от ТиВи ночам и по выходным. К началу рабочего дня кто-нибудь из подпорок приносил мне холодный завтрак редактора ― бутерброд с сыром или кусок омлета. Субфебрильная температура, которая поднялась в моем теле в застенках ТиВи, держалась. После рабочей ночи мы с нею садились за руль и гордо несли себя в промеждурядьях горячего трафика, любуясь монументальной Москвой на обочинах, и тихонько шептались между собой, слушая не включенное радио.

Шутки шутками, а в те дни у меня в ушах, казалось, поселились 40 платных каналов.

После того, как мы спасли первый номер, меня попросили совмещать должности выпускающего и бьюти-редактора. Температура усилилась и не проходила совсем. Приближалось 11 сентября. В этот раз я решила во что бы то ни стало не пропустить его, а отметить.

Я решила купить банных свечек по числу взрывов, произошедших в мире с тех пор. Три часа накануне я провела в Интернете, пытаясь отследить, сколько их было. Точное количество взрывов мне установить не удалось, к концу второго часа я начала путаться в местах и датах. С поправками на неточность получалось, что мне надо принять ванну, по крайней мере, с сотней свечей. Для удобства я ограничилась 10-ю. Вышло красиво. Когда я все их расставила и зажгла, ванна наполнилась фруктово-цветочными ароматами, нежным потрескиванием и мерцанием. Я рискнула считать, что все взорванные души пришли ко мне принимать душ.

Я как раз мысленно общалась с пятой свечой, лениво шевеля в воде пальцами ног, когда в дверь позвонили. Как же неуютно мне было вставать и досадно, что прерван мой мемори дэй! Но я не люблю притворяться, что меня нет дома. Почти так же, как слушать, как непринятый телефонный звонок переключается на автоответчик.

Неуклюже перешагнув через ряд погибших от рук террористов душ, материализовавшихся на время в банные свечки, я влезла в халат и тапочки и пошла открывать. На экранчике домофона отобразилась красивая коротконогая девушка в ракурсе «Церемония Оскара», ч/б. Мой сосед больной на голову. Он родился в Монголии, и ему кажется, что честной может быть только степь. Городским проходимцам, как он считает, нельзя доверять. Это он купил и повесил в лестничном предбаннике черно-белую камеру. Так что, в подъезд, где стоит простой сломаный код, гости попадали беспрепятственно, а перед нашим двухквартирным предбанником им полагалось задрать лицо вверх и улыбнуться.

Девушка не улыбалась. Заметив камеру, она отошла назад на пару шагов и развела руки в стороны, словно позволяя себя обыскивать.

― Вы ко мне? ― спросила я, становясь на цыпочки, чтобы дотянуться до говорителя. Сосед устанавливал его в мое отсутствие, и установил под свой рост.

Девушка за дверью тоже приподнялась на носках и, по-гусячьи вытянув шею, ответила:

― Вы обронили кое-что важное.

Должно быть, сказался рабочий режим последних дней. Я решила, что где-то на крыльце или на лестнице посеяла пропуск в Останкино, и открыла дверь.

― Заходите.

За возвращение важной вещи, кажется, по традиции надо платить. У моего друга недавно уперли собаку. Он думал, что она сама потерялась, и отдал за ее возвращение 3000 рублей. Он звонил мне и хвастался, какие у него в районе порядочные жильцы. Позже соседи просветили его, что собак там крадут специально, чтобы потом вернуть за бабло.