Вариант "Омега" (=Операция "Викинг") - Николай Леонов

— А на самом деле? — спросила девушка.

— Позже узнаете, фрейлейн. Позже вы все узнаете. — Подавленный сомнениями, Шлоссер говорил медленно, как бы беседуя сам с собой. — Не задавайте слишком много вопросов. Знания укорачивают жизнь.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Комната была квадратная, стены, пол и потолок покрыты белой краской. Окон нет, дверь сливается со стеной, вдоль одной из них длинный стол, в центре комнаты кресло. Скорин вошел, пол под ногами гулко ухнул. Скорин понял — пол, стены, и потолок обшиты железом.

— Чисто, не правда ли? — спросил Маггиль, оглядываясь и довольно жмурясь. — Если свет режет глаза, можно его уменьшить. — Он подошел к длинному белому столу, нажал кнопку, комната приобрела мягкий голубоватый оттенок. — Можно и сильный свет, если что-нибудь плохо видно, — урчал Маггиль, нажимая другую кнопку.

Комната вспыхнула, налилась желтым, кипящим, осязаемым светом. Скорин прикрыл глаза. Маггиль, довольно хохотнув, хлопнул Скорина по плечу.

— Есть такие комнаты у вас на Дзержински-плац? Нет, конечно! То-то и оно! Как вы спали? Молчите. Ну-ну!

Громыхая сапогами по железному полу, Маггиль прошелся по комнате, присел на секунду в кресло, которое стояло посередине, выключив яркий свет, пригласил Скорина сесть. Видимо, существовала сигнализация, так как сейчас же вкатили тележку с кофе и коньяком. Маггиль молчал, изредка бросая на Скорина быстрый взгляд: понимает ли тот, какой его ждет сюрприз? Скорин знал, что задавать вопросы либо возмущаться не только бессмысленно, но и глупо. Гестаповец уже наметил точный план действий, спектакль, в котором Скорину отведена главная роль, расписан по репликам, ничего уже изменить нельзя. Скорин не заметил, как в комнате появился маленький человечек в темных очках и белом халате, с аптечкой в руках. Он вошел совершенно бесшумно. Скорин заметил его только потому, что человечек засмеялся. Рот у человечка был плотно сжат, смех звучал, как ровное клокотание на одной ноте. Пожалуй, это был не смех, а урчание сытого животного.

— Что у нас сегодня, Вальтер? — спросил Маггиль, глядя на Скорина. Так спрашивает хлебосольный хозяин у повара, желая получше угостить.

— Ничего интересного, Франц, — фамильярно ответил человечек. Капитан — твой гость или мой?

Маггиль хохотнул, затряс головой.

— Шутник, мальчик! Ей-богу, шутник! Приготовь какой-нибудь свежий и сильный экземпляр. Я тебя позову. Иди, иди, мальчик.

Маггиль налил кофе себе и Скорину.

— Вас не интересует, Пауль, где вы находитесь? Зачем вас сюда привели?

— Вы же сами объясните, гауптштурмфюрер, — ответил Скорин, положил в рот кусочек сахара, отпил кофе.

— Да? — Маггиль снова засмеялся. — Вы мне нравитесь, капитан. Какое звание вы имеете в Красной Армии?

Скорин, пожав плечами, продолжал пить кофе.

— В этой комнате даже глухонемые разговаривают. Вчера вы весь вечер молчали, но сегодня… Я буду с вами абсолютно откровенен, капитан. — Маггиль погладил свою кисть, посмотрел на нее с интересом. — Мне запретили вас трогать. — Выдернув волосок, он блаженно улыбнулся. — Жаль, Вальтер специалист своего дела, через пару часов я знал бы всю вашу биографию. У Вальтера никогда не умирают на допросе. Это кресло универсальное, чудо техники. — Маггиль налил Скорину рюмку коньяку. — Оно раскладывается, переворачивается… Жаль, что я не могу посадить вас в это кресло. Мужественный человек в наше время такая редкость.

— Вам не надоело, господин гауптштурмфюрер? — спросил Скорин. — Я знаю, что такое гестапо. Но вы — это еще не гестапо, а только один человек. Людям свойственно ошибаться, господин гауптштурмфюрер.

— Жаль, капитан, жаль, — продолжал Маггиль, никак не реагируя на предупреждение Скорина. — Я придумал выход из создавшегося положения. Вы, конечно, коммунист. Сейчас мы проделаем один опыт. — Он нажал кнопку, дверь распахнулась. — Вальтер, готовь пациента, скажи, чтобы пришел стенографист.

Два охранника ввели в комнату обнаженного мужчину со связанными руками, посадили в кресло, застегнув ремни, сняли веревки. Рядом со Скориным сел худощавый, бледный ефрейтор и положил перед собой блокнот и несколько остро отточенных карандашей. В комнату вошел человечек в халате, вынул из кармана фляжку, отпил из нее, затем стал вынимать из аптечки различные инструменты, аккуратно раскладывать их на столе перед Скориным. Человек в кресле сидел, закрыв глаза. Скорин видел, как он стискивает челюсти, напрягает все мышцы, пытаясь унять дрожь.

— Здесь не только очень яркий свет, но и прекрасная акустика. Маггиль достал из кармана плоскую коробочку. — Обычно я затыкаю уши. Я очень чувствительный человек. Многие ужасно кричат.

— Чего вы добиваетесь? — спросил Скорин, стараясь не смотреть на сидящего в кресле человека.

— Правды, капитан, только правды. Мне известно, что вы русский разведчик. Я не буду ничего вам доказывать. Зачем? Мне нужно знать все, что знаете вы, капитан. Добровольно вы не хотите рассказывать. Я вынужден заставить вас говорить. В кресле сидит ваш соотечественник. Простой солдат и, кажется, крестьянин. Он не знает ничего интересного, я не жду от него никаких показаний. — Маггиль с любопытством посмотрел Скорину в лицо. — Вы меня понимаете? Он не виноват в том, что вы провалились, совсем не виноват. Я его могу отправить в концлагерь, он бы жил и работал… Но вы провалились, капитан, и я прикажу мучить этого ни в чем не виновного человека, пока вы не начнете давать показания. Если он умрет, на его место посадят другого, тоже невиновного. У нас есть молодые женщины, ведь смотреть на голых мужчин надоедает.

Человечек в белом халате, сидя за столом, читал какую-то книгу. При последних словах Маггиля он поднял голову, поправил темные очки и сказал:

— Имеется отличный экземпляр, Франц. Девятнадцать лет, еврейка, сложена как Венера. — Послюнявив палец, он перевернул страницу.

— Я решительно отказываюсь присутствовать здесь. — Скорин не узнал собственного голоса.

— Пауль, извините, называю вас немецким именем, не знаю настоящего. У вас есть возможность в любой момент остановить Вальтера. Несчастному, ни в чем не повинному человеку, — Маггиль кивнул на кресло, — будет оказана медицинская помощь, сделан укол морфия. Я не хочу выглядеть самоуверенным, Пауль, но знаю: вы сдадитесь. Неариец не может вынести такого зрелища. Так зачем мучить человека? Он же не виноват, что вы провалились. Вы никогда себе не простите, Пауль. Вы не сможете забыть. Я обращаюсь к вашему гуманизму… Нет? Начинай, Вальтер.

Маленький человечек закрыл книгу, взял лежащий на столе молоток, взглянул на человека в кресле, отложил молоток и взял щипцы. В комнате появился фотограф. Когда он навел аппарат, Маггиль улыбнулся Скорину и вдруг закричал в лицо:

— Пауль, зачем вы взяли в руки стальные щипцы и подошли к обнаженному беспомощному человеку? Что вы собираетесь делать, Пауль? Он не виноват в ваших ошибках! Одумайтесь…

— Прекратите! — Скорин встал.

Маггиль облегченно вздохнул, вытер платком лоб.

— Я рад за вас, Пауль. Приятно, когда не разочаровываешься в человеке. Стенографист ждет… и Вальтер тоже. Кофе? Коньяк? Не надо? Прекрасно, я вас слушаю… Простите, как ваше имя?

— Пауль Кригер! — Скорин хотел выплеснуть кофе в лицо Маггилю, но, судорожно дернувшись, рухнул на пол.

Вальтер отошел от своей жертвы, бросив щипцы, взял шприц. Маггиль остановил его.

— Нет, мальчик. Цивильного врача! Все убрать! Живо! Капитана не трогать!

Присутствующие удивленно переглянулись — столько шума из-за какого-то обморока? Но, приученные к беспрекословному повиновению, мгновенно выполнили приказ.

Через несколько минут в комнату ввели пожилого врача с традиционным саквояжем в руках.

— Во что бы то… — Маггиль запнулся на полуслове, просительно заглянул доктору в глаза. — Доктор, моему другу стало плохо. Очень вас прошу…

Не слушая Маггиля, врач опустился на колени, начал расстегивать на Скорине мундир.

— Я в затруднительном положении, господин барон. — Доктор сидел на краешке стула, сложив руки на коленях, смотрел куда-то в сторону. — По всем признакам, сердечный приступ произошел в результате болевого шока. Но на теле больного не имеется ранения или ожогов. В общем, я затрудняюсь…

— Меня интересует не причина, а следствие, — перебил врача Шлоссер. — Есть ли ли опасность для жизни? Как быстро он может поправиться?

Врач опустил голову еще ниже, пожал плечами.

— В мирное время такой больной…

— Сейчас война, доктор, — снова перебил Шлоссер. — Через пару дней он должен быть на ногах.

— У человека одно сердце, ему все равно, война или не война. — Доктор поклонился. — Сожалею, господин барон, помочь я не в силах. Если приступ не повторится, он будет жить.