Ущерб тела - Маргарет Этвуд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они спускаются по каменным ступеням еще ниже. Внизу висит веревка со стиркой, простыни и наволочки с цветочным рисунком сохнут на солнце. На плетеных пластиковых стульях сидят две женщины, они улыбаются при виде доктора. Одна мастерит что-то вроде настенного украшения из кусочков ткани пастельных оттенков, характерных для белья: персикового, нежно-голубого, розового; вторая вяжет крючком что-то белое. Возможно, это и есть местное искусство и ремёсла.
В проеме двери появляется третья женщина, в коричневом платье и черной вязаной шапочке.
– Сколько? – спрашивает доктор Пескарь у вязальщицы, и Ренни понимает, что должна купить одно из изделий. И покупает.
– Сколько времени вы работали? – спрашивает ее Ренни.
– Три дня, – отвечает та. У нее полное лицо и приятная открытая улыбка.
– Это если твой парень не дома, – говорит доктор, и все смеются.
– Мы хотим осмотреть бараки, – говорит доктор. – Эта дама из Канады, она пишет о местной истории.
Он не так ее понял! Вот почему он все это ей показывает. Ренни не хватает духу огорчить его.
Женщина открывает облезлую дверь и приглашает их войти. Ренни замечает, что у нее на плече значок: «МАТРОНА».
– Эти женщины живут здесь? – спрашивает она.
– Они заключенные, – отвечает доктор. – Та, у которой вы купили сувенир, зарубила другую женщину. Вторая не знаю за что.
Позади них «матрона» стоит в дверях и смеется вместе с товарками. Все выглядит умилительно.
Они вышли в коридор; с одной стороны тянется ряд дверей, с другой – окна со ставнями, отсюда открывается изумительный морской пейзаж. Они проходят в дверь; за ней еще один коридор, с рядом небольших комнат.
Внутри царит запустение; с потолка свисают летучие мыши, на стенах осиные гнезда, по углам плесневеют объедки. «НАЗАД В ВАВИЛОН», – нацарапано поперек стены. «ВСЕМ ЛЮБОВЬ». В комнатах, наиболее удаленных от моря, влажно и сумрачно, Ренни кажется, что она в подвале.
Они возвращаются в главный коридор, где на удивление прохладно, и идут до самого конца. Доктор говорит:
– Попытайтесь представить, каково было, когда здесь квартировало пятьсот человек.
«Тесновато», – думает Ренни. И спрашивает:
– А здесь натуральное дерево?
Доктор Пескарь открывает дверь в конце коридора, и они видят небольшой, частично мощеный дворик в окружении стен. Он весь порос сорняками; в одном углу копошатся три большие свиньи. В другом стоит непонятная конструкция из кое-как пригнанных друг к другу досок. К плоской верхушке ведет лестница, но стенок нет, лишь перекладина. Доски свежие, но сооружение уже обветшало; Ренни подумала, что это, наверное, детский домик для игр, который забросили, недостроив; интересно, откуда он здесь.
– Туристы всегда хотят на это взглянуть, – говорит доктор.
И до Ренни вдруг доходит, чтó перед ней. Виселица.
– Вы должны ее сфотографировать, для статьи, – говорит доктор. – Для славных канадцев.
Ренни взглянула на него. Ни тени улыбки.
* * *Доктор рассказывает ей про карибских индейцев.
– В некоторых древних племенах делали носовые маски, – говорит он. – Их использовали для приема жидких наркотиков. Они особенно интересуют наших гостей. А еще они принимали наркотики… сзади. В религиозных целях, конечно.
– Как это – сзади? – спросила Ренни.
Доктор рассмеялся.
– Ритуальная клизма, – сказал он. – Обязательно упомяните об этом в статье.
Ренни сомневается, правда ли это, но уж слишком нелепо звучит для выдумки. Она не уверена, что читатели «Вайзора» захотят услышать об этом, но кто знает. Возможно, это даже войдет в моду – среди курильщиков с хроническим кашлем.
Доктор Пескарь настойчиво приглашает ее пообедать, и Ренни, от голода готовая съесть слона, соглашается. Они заходят в китайский ресторан, он маленький, темный, в нем еще жарче, чем снаружи, на солнце. Два потолочных вентилятора разгоняют влажный воздух, но прохлады не дают; Ренни уже чувствует, что у нее вспотели подмышки и вниз по груди сбегают горячие капли. Они садятся за красный пластиковый стол с коричневыми пятнами от соуса.
Доктор, расположившись напротив, улыбается ей тепло, по-отечески, нижние зубы у него налезают на верхние, словно обнимая их.
– Везде есть китайский ресторан, – говорит он. – В любой точке мира. Они непобедимы, как шотландцы, выгоняешь их в дверь, они лезут в окно. Кстати, во мне есть шотландская кровь, я порой думаю, не поехать ли на Сбор кланов. Жена говорит, видно, поэтому я такой упрямец.
Ренни с облегчением воспринимает упоминание о жене. Он слишком предупредителен, за этим должно что-то стоять.
Подходит официант, и Ренни разрешает доктору заказать и для себя.
– Иногда мне кажется, лучше бы я остался в Канаде, – говорит он. – Жил бы в квартире или в собственном доме, как все славные канадцы, лечил бы овец. Я даже люблю снег. Когда я впервые его увидел, то выбежал на улицу в носках, без куртки. Я танцевал и был просто счастлив. Но зачем-то вернулся сюда.
Приносят зеленый чай, Ренни наливает его в чашки. Доктор Пескарь берет свою, вертит в руках, вздыхает.
– Любовь к своей стране – истинное проклятье, друг мой, – говорит он. – Особенно к такой, как наша. Гораздо легче жить в другой стране. Тогда не будет соблазна.
– Какого соблазна? – говорит Ренни.
– Изменить порядок вещей.
Она чувствует, что разговор сворачивает на тему, которую у нее нет особого желания обсуждать. Она хочет найти другую. Дома всегда говорят о погоде, но здесь это не вариант, потому что погода как таковая отсутствует.
Доктор наклоняется к ней через стол.
– Буду с вами откровенен, друг мой. Я хочу вас кое о чем попросить.
Ренни не удивляется. Наконец-то загадка разрешится.
– О чем же? – спрашивает она.
– Позвольте я объясню. Это наши первые выборы после ухода англичан. Возможно, они станут и последними, я лично сам убежден, что британская парламентская модель здесь не приживется. Она и в Англии-то работает только благодаря традиции, для них еще существуют «невозможные вещи». А здесь возможно все. – Он делает паузу, отпивая чай. – Я бы хотел, чтоб вы написали об этом.
Чего-чего, а такого поворота Ренни не ожидала. Впрочем, что тут такого? К ней постоянно обращаются люди по поводу своих наболевших проблем. В таких случаях ее взгляд становится прозрачным.
– Прекрасно, – обычно говорит она. – Замечательная идея.
И все довольны.
Вместо этого она говорит:
– Но что я могу об этом написать?
– Опишите то, что вы увидите, – говорит доктор, словно не замечая язвительности ее тона. – Я прошу вас об одном: смотрите в оба. Мы будем называть вас наблюдателем, как наших друзей в ООН. – Короткий смешок. – Просто раскройте глаза, и вы увидите всю правду жизни. Вы ведь журналистка, и ваш долг – сообщать информацию.
Ренни очень не нравится слово «долг». Слишком часто она слышала его в Гризвольде.
– У меня другая специфика, – говорит она.
– Я понимаю, друг мой, – говорит доктор. – Вы пишете о путешествиях, попали сюда случайно, но в данный момент нам больше не к кому обратиться. Здесь просто больше никого нет.
