Все люди – братья?! - Александр Ольшанский

Вот уже полвека я часто думаю над этими загадочными и мудрыми словами одного из самых легендарных людей XX века.

Когда возвращались с Иваном из гостей, то под влиянием Хикмета договорились: если закроют институт, устроим бунт.

Назым блистал на литературном вечере в гостинице «Юность». Он приехал с Верой Туляковой и сразу же спросил, где тут ресторан. Спустя некоторое время приехал Светлов. Он поинтересовался, кто еще из писателей будет выступать. Я сказал, что Назым Хикмет уже здесь, с женой ужинает в ресторане.

– Ну, Хикмет… – сказал Светлов и, подняв голову, едва ли не развел руками – мол, нам до Хикмета далеко. Бросил на столик потертый, видавший виды портфель, и взял в буфете бутылку пива. Поскольку я не только отвечал за организацию литературного вечера, но и вел его, то от волнения практически не запомнил никаких подробностей.

Помню лишь недоумение Назыма, когда я назвал одного из зрителей, пожелавшего прочитать свои стихи, варягом. Хикмет стал расспрашивать, кто такие варяги, и я, сидя рядом с ним, стал тихонько объяснять. Он тоже был своего рода варягом.

Не очень-то замеченным прошло в новой России столетие Назыма Хикмета. А ведь в самом конце жизни он принял гражданство нашей страны. Он – наш соотечественник. Не ему, если вдуматься, нужен был юбилей, а нам. Слава Богу или Аллаху, творчество Назыма Хикмета вернулось в Турцию, где он почитается ныне как один из величайших её сыновей. У нас же, если так дело пойдет и дальше, не будет права называться даже Верхней Вольтой. Мы давно уже паханат Нижняя Вольта, не с ракетами, а с бандитами. И вообще, как бы «Третьему Риму» не превратиться в Трою…

Забастовка

Хрущев всё же закрыл Литинститут.

22 мая 1963 года студенты узнали, что принято постановление о закрытии очного отделения Литературного института. Не знаю почему, но среди студентов ходили слухи о том, что после того, как мы разъедемся на летние каникулы, вдогонку пошлют сообщения о закрытии основного отделения и вышлют трудовые книжки. Подобная подлость особенно возмутила нас. Утечку информации допустила работница отдела кадров, фамилию которой я, к сожалению, не помню. Можно предположить, что сделала она это не без ведома ректора Литинститута. Серегин в те дни не появлялся в институте – он болел раком крови, лежал в больнице.

Общежитие гудело. Вспоминали публикации, слухи о том, что Хрущев считал студентов Литинститута барчуками. Кроме некоторых переводчиков да иностранцев, у каждого из нас было минимум два года трудового стажа. В основном учились 25–30 летние, некоторым перевалило за тридцать. К примеру, учился у нас такой «барчук» – Герой Советского Союза Петр Брайко. Командовал у Ковпака полком, потом возглавлял разведку соединения. После войны его посадили. И только в 1962 году он, реабилитированный, смог поступить на очное отделение. Многие студенты являлись авторами опубликованных книг, были женаты, имели детей. Их супруги не только воспитывали их, но и поддерживали материально своих мужей или жен. И все это в одночасье обрушивалось.

Решение Хрущева мы восприняли как величайшую несправедливость. Наш институт почти за первые тридцать лет своего существования помог многим сотням одаренных литераторов из всех союзных республик, да и многих зарубежных стран, как говорится, стать на крыло. Финансировался он тогда из средств Литературного фонда – может, и здесь таилась причина враждебного отношения к институту писателей-москвичей?

Конец ознакомительного фрагмента.