Все люди – братья?! - Александр Ольшанский

Однажды я пошел во вторую тракторную бригаду, в Николаевку, а когда вернулся в Перебудову, то увидел дверь склада взломанной. Шоферу председательской «Победы» что-то потребовалось, и Гарагуля дал команду склад вскрыть. Я составил акт о том, что в склад кто-то проник, написал докладную записку на имя Гарагули с просьбой вызвать милицию и провести расследование факта воровства в складе.

Гарагуля, читая мои опусы, жевал губы, а лицо его наливалось кровью.

– Я дал команду вскрыть склад, – сказал он и небрежно кинул мне бумаги.

– Как – вы? Почему не послали за мной в Николаевку?

– Почему-почему – некогда было.

– Я не знаю, кто и что после вас брал на складе. В таком случае я отказываюсь от материальной ответственности за него.

– Как это – отказываешься? Ишь, прыткий какой!

– Вот ключи от склада, кому хотите, тому и поручайте вести склад.

Я повернулся и вышел из кабинета.

– Ты еще пожалеешь об этом! – услышал вдогонку. Пошли крупные нелады в отношениях с председателем.

И так приходилось трудно мне, совершенно неопытному человеку, обеспечивать, чтобы все железное и электрическое в колхозе находилось в исправности. В РТС отпускали в первую очередь запчасти, конечно же, своим старым работникам. У меня и транспорта никакого не было, даже мотоцикла. Очень часто приходилось выходить на дорогу и ехать в Изюм на попутках и таким же образом возвращаться. Денег на колхозном расчетном счету ноль рублей – если на нем появлялась какая-то копейка, банк тут же снимал ее, поскольку колхоз не рассчитался за выкупленную у государства технику. Хрущеву требовались деньги на ракеты, взять их можно было только у колхозников, поскольку газ и нефть капиталисты в то время у нас не очень покупали. Появился «почин» по досрочному расчету с государством – какой почин, если без досрочности не на что ремонтировать технику, покупать горюче-смазочные материалы! И впереди ни зги…

– Всё, – сказал я Гарагуле, – больше я ничего сделать не могу. Поэтому давайте мне расчет.

– Кишка тонка? – усмехнулся председатель. – Я не против. Только вот после того, как будет отремонтирован тракторец, у которого заклинило двигатель. Он же на гарантии? Не отремонтируешь – сделаем начет за каждый день простоя.

Поскольку я всю жизнь был «везунчиком», «тракторец» сломался буквально за час до нашего разговора. Мне даже никто не сообщил об этом, а Гарагуля уже знал. ХТЗ-7, дизельный одноцилиндровый трактор с электрическим стартером, подсунул нам в «Сельхозтехнике» проходимец-завскладом. Причем в долг, можно сказать, на халяву. Гарагуля ему даже какой-то колхозный подарок-взятку привез.

Когда мы брали «тракторец», Гарагуля велел мне осмотреть его, завести, попробовать на ходу Я завел, поездил вперед-назад на разных скоростях, испытал гидросистему – все вроде в порядке. Ящик с запчастями оказался вскрытым – меня это насторожило. Технического паспорта там не нашлось.

– Где технический паспорт? – спросил я у заведующего складом.

– Где-то здесь, – ответил он, готовясь обмыть с Гарагулей покупку.

– Я не возьму трактор без технического паспорта. Он же на гарантии!

– Ну не нашел я паспорт, найду! – заговорил блатной интонацией завскладом.

– Что ты пристал к человеку? Сказал, найдет, значит, найдет. Гони «тракторец» в Перебудову В следующий раз приедешь и заберешь, – сделал выговор мне Гарагуля.

Я сел на «тракторец» и поехал в Перебудову. Технический паспорт завскладом в «Сельхозтехнике» так и не нашел. Тракторист, который работал на ХТЗ-7, стал замечать подъем уровня масла в картере двигателя. В картер попадала вода. Но почему? Я сказал трактористу, чтобы он больше его не заводил, а сам вновь поехал в «Сельхозтехнику».

И надо же такому случиться: кто-то сел на «тракторец» именно в тот день, когда я решил увольняться, и именно в тот же день он «показал кулак» – на профессиональном сленге это означает, что шатун пробил блок. Да, Гарагуля крепко меня зацепил! Он ведь знал, что я так и не получил технический паспорт.

Завскладом, ссылаясь на занятость, со мной старался не говорить. Вообще-то он походил на обезьяну, передвигался как-то боком, руки опущены, а лицо – плоское, морщинистое, обвисшее, какое-то гамадрилье… Мои друзья детства предлагали устроить ему в каком-нибудь переулке по высшему разряду «темную», но в гамадриле еле-еле душа держалась – толкни нечаянно, он тут же отбросит «коньки».

Шел уже второй месяц, как мне, выражаясь по-современному, Гарагуля «включил счетчик». И все-таки я технический паспорт нашел.

В Москве есть Литературный институт

Осенью 1959 года я должен был идти в армию. Шофером на работу никто не брал, поскольку у меня имелся техникумовский диплом, автомехаником – тоже. Я впервые почувствовал, что такое советский безработный, который никому не нужен, ничем и никем не защищен. Пошел на несколько месяцев, которые оставались до призыва, слесарем в Изюмский известковый карьер. Начал с того, что попал в бригаду по вытаскиванию гусеничного экскаватора марки Э-202, стрела которого торчала из речки Мокрый Изюмец, в тридцати метрах от впадения в Северский Донец. Экскаватор после капитального ремонта перегоняли зимой по льду, тот не выдержал, а когда пытались выбраться самостоятельно, то полетела шестеренка. Вот с этой шестеренкой и направил меня директор в Харьков: изготовить точно такую на каком-нибудь заводе. Спустя несколько дней вернулся с новой шестеренкой, изготовленной как следует, с закаленным верхним слоем. Старую перекалили, вот она и не выдержала нагрузку в критический момент. Директор назначил меня механиком карьера, что не входило в мои планы.

Сам карьер располагался возле хутора Викнено, где похоронен известный декабрист барон Александр Евгеньевич Розен. Работа как работа, но слишком размеренная и спокойная. Взрывники подрывали пласты известняка, бульдозеры зачищали карьер, камни грузили вручную на самосвалы, которые везли их на станцию Изюм. Там экскаватор грузил известняк в вагоны, и уже в Харькове изготавливали из него силикатный кирпич. Техники в моем ведении немного: несколько экскаваторов, столько же бульдозеров и грузовых машин, в основном для перевозки рабочих. Головной болью стала самодельная установка для просеивания сыпучей массы, идущей в отвал, и выуживания из нее камней. Дело в том, что в отвалы уходило много мелких камней, и директор затеял ее сооружение. Все лето я проторчал на установке, но все-таки мы ее запустили. Но она то и дело ломалась, возле нее следовало держать ремонтную бригаду в полной готовности.

Наконец-то мои сверстники стали получать повестки из военкомата. Получил и я повестку на призывную комиссию. А поскольку меня призывают в армию, то решил уволиться и устроить себе отпуск.

Но старый врач-терапевт, прослушивая мое сердце на призывной медицинской комиссии, вдруг сказал:

– Вам не в армию надо идти, молодой человек, а ложиться в больницу.

А я уже и постригся наголо. В те времена служба в армии в народе всячески приветствовалась. Считалось, что армия делала из парней мужчин. Отслуживший срочную молодой человек как бы имел знак качества. Белобилетников ни отделы кадров, ни девчата особенно не жаловали. Обидно стало, что меня причислили к ним.

Диагноз старика-терапевта спутал все мои планы. Я чувствовал себя нормально и поэтому поехал в Чугуев. Если меня не берут в армию, то следовало менять все планы.

Но я не знал, что моя судьба во многом решилась еще зимой. Тогда, спеша на день Ее рождения, я прошел 25 километров пешком в сильную метель, поскольку сугробы намело такие, что не ходили машины. Пришел в Изюм, сел в автобус и вечером был в Чугуеве.

Мы пошли к ее старшей сестре – в рассказе «Любовь в Чугуеве» она Капа, пусть именуется так и здесь. Мы сидели за столом, и вдруг Капа взяла меня за рукав сорочки – я думал, что испачкался где-то. Она щупала материал пальцами, определяя, шелковая она или искусственная.

– Вискозная, – подсказал я, а у самого все внутри перевернулось.

Пошел разговор о зарплате. Я не знал, сколько получаю, поскольку обещали платить мне 70 процентов от оклада председателя колхоза. Но знал точно, что от государства мне полагалась доплата в размере 430 рублей, вот ее-то я и получал каждый месяц. Капа, которая работала в пошивочном ателье, меня почему-то недолюбливала, называла не иначе как трактористом. Видимо, считала такую профессию оскорблением. Вискозная сорочка и неопределенность заработной платы, судя по всему, стали в ее умелых руках неопровержимыми доказательствами моей несостоятельности.

Надо сказать, что я, голомозый, летел как на крыльях в Чугуев. Поразительно, однако еще с моста через Донец я увидел Ее на берегу реки, по крайней мере за полкилометра. Сойдя с автобуса, пошел к Донцу. Шел по тропинке меж кустов, вспоминал, сколько раз мы ходили по ней. Не ошибся: на тропинке я встретил Ее и какого-то маленького парня в блестящих атласных трусах. Она растерялась, растерялся и ее спутник, который счел за благо поскорее оставить нас.