Илиотропион, или Сообразование с Божественной Волей (редакция 2010) - Иоанн Тобольский (Максимович)

Часть третья. О полезных плодах человеческой воли, утвердившейся в последовании во всех делах своих воле Божией

Глава I. О том, какое успокоение душе приносит согласие нашей воли с Божественной волей

В предшествующих двух частях мы показали тот путь, по которому человек может достигнуть познания воли Божией и сообразования с ней собственной воли; в этой же части объясним, какая происходит польза от соглашения человеком своей воли с волей Божией.

Так милостив и щедр Господь в излиянии на нас Своих даров и богатств, что Он не только предопределил обогатить нас в будущей жизни вечным блаженством, но как бы предупреждая время, предназначенное для вечных наград, посылает нам и здесь, в течение временной нашей жизни, сладкий хлеб и повелевает вкушать его, как бы малейшую частицу будущего нашего блаженства, желая ободрить этим и укрепить в нас надежду получения вечных благ и соделать нас к тому доброхотнейшими и предуготовленными. Таким образом, не забывает нас Бог и в этом многомятежном, многотрудном и неприглядном по своим мерзостям земном мире; и здесь мы не лишаемся и как бы предвкушаем небесную вечерю, живя ещё в этой земной плачевной юдоли, и находим в ней некоторое успокоение и посылаемые небом утехи. Для этого не требуется от нас больших издержек; достаточно одной нашей воли, не противоречащей воле Божией. Приводим к тому примеры.

На горе Фаворской святой апостол Пётр едва ощутил в себе малейшую частицу, как бы отражение небесного блаженства, не мог удержаться от восторга и воскликнул: хорошо нам здесь быть; сделаем три кущи: Тебе одну, Моисею одну, и одну Илии. Ибо от изумления не знал, что сказать (Мк 9:5). О, святой Пётр! Не настало ещё время вкушать здесь полного удовольствия, оно будет даровано в другом, лучшем мире, но не сейчас.

Святой Иоанн говорит в своём Откровении: когда Он (Агнец, сказавший: Я есмь… Первый и Последний) снял седьмую печать с книги судеб Божиих, сделалось безмолвие на небе, как бы на полчаса (Откр 8:1). По толкованию святителя Григория, этим безмолвием означается внутренний мир, или душевное успокоение тех, которые здесь, на земле, исполняют волю Божию так же, как исполняют её небожители, а потому исполняющие вполне волю Божию люди, продолжая ещё земную жизнь, живут как бы на небе. Царственный пророк Давид, утруждённый многомятежной и непостоянной мирской жизнью, сказал со вздохом: кто дал бы мне крылья, как у голубя? я улетел бы и успокоился бы (Пс 54:7). Где ж можно найти место совершенно спокойное, кроме Бога и нашей покорности Его святой воле? Действительно, только эта святая покорность Божией воле, принятая нами по здравом рассуждении с самим собой, может усладить и успокоить здешнюю нашу жизнь; ибо по любви к Богу нет ничего вожделеннее исполнения Его святой воли: да будет воля Твоя и на земле, как на небе (Мф 6:10). Из всех средств, способных успокоить нашу душу и её волю, – первое и вернейшее: предать себя всего, от всей души и всего сердца в волю Божию для постоянного Ему служения и исполнения заповедей Его. Знаменитый наставник благочестия Фома Кемпийский[81] учит: «Желай и всегда молись так: Иисус благой! Ниспошли мне благодать Твою, да будет она неразлучна со мной до конца моей жизни. Положи на мне волю Твою так, чтобы я никогда не мог желать ничего иного кроме того, что Тебе приятно. Пусть воля Твоя будет и моей волей. Сделай, чтобы желание и нежелание моё было всегда согласно с желанием и нежеланием Твоим»[82].

Такой человек найдёт в своём духе мир и успокоение. Каждый, желающий со святым царём Давидом лететь и почить, может вознестись этими крыльями на высокую гору выше всех смут и мирских треволнений и творить чудные и славные дела.

Один уважаемый писатель[83] упоминает в своих письмах о богодухновенном муже монашеского чина, одежды которого многих больных исцеляли через одно прикосновение к ним; поэтому этот муж был в великом почтении и уважении между больными, а между своей братии производил немалое удивление и недоумение тем, что братия в нём не замечала каких-либо выдающихся аскетических подвигов: он вёл в монастыре жизнь, ничем не отличающуюся от жизни других монахов, одно только правило он выполнял особенно строго – никогда не имел он пристрастия ни к чему другому, кроме того, чего хочет Бог, то есть он всё, что случалось с ним, принимал охотно и благодарил за то Бога. Однажды, когда он лечил больных без всяких медикаментов, наместник монастыря спросил у него, как ему это удаётся. «И я сам удивляюсь тому, что могу возвращать им здоровье, – отвечал монах, – и мне становится стыдно, что моя одежда имеет такую силу: ибо я ни постом, ни другими подвигами монашескими не заслужил такого дара у Бога и едва ли равняюсь в этом отношении с прочей братией, но ни в каком случае не превосхожу других». «Это истинно так, – сказал наместник, – мы видим, что ты человек обыкновенный и ничем не отличаешься от других». И стал он более подробно расспрашивать исповедуемого им, желая узнать и о других его качествах и раскрыть тайну самого сердца его. На расспросы наместника так отвечал этот искусный в добродетельной жизни муж: «Я вспомнил о данной мне от Бога благодати постоянно находиться в согласии с волей Божией обо мне, чтобы мне никогда и ни о чём таком не мыслить, что противно было бы воле Божественной. Я никогда не страшусь всяких злоключений, способных поколебать мой ум, расслабить моё сердце, с тем чтобы я на что-либо пожаловался кому или открыл мою печаль. Равно и благополучные для меня происшествия не услаждают меня до такой степени, чтобы я ради них более веселился, чем в прочие дни моей жизни. Я всё принимаю равно, что посылает мне рука Божия, как радостное, так и горестное, и не молю Бога о том, чтоб всё сбывалось по моему желанию, но хочу, чтобы всё сбывалось по воле Божией, то есть так, как совершается оно в самих происшествиях. Таким образом, ничто меня особенно не услаждает, ничто не сокрушает печалью и не смущает, ничто не делает меня счастливым, как только одна и та же воля Божественная. Поэтому во всех, без исключения моих молитвах об одном только прошу Бога: чтобы воля Божественная всегда во мне и во всех созданиях Его всецело совершалась». Наместник монастыря весьма удивился всему этому и, обращаясь к монаху, спросил его: «Любезный брат, скажи мне, каково было твоё рассуждение вчера во время бывшего у нас пожара? Неужели ты вместе со всеми нами не поскорбел, когда злой человек поджёг наши монастырские постройки, хлев и гумно, в которых сгорело много пшеницы и погиб весь скот?» Отвечал инок: «Желаю, чтобы узнал, святой отче, что вся эта монастырская потеря не причинила мне ни малейшей скорби, потому что я имею обыкновение за всё, и за скорбное и за приятное, благодарить Бога и равнодушно принимать то и другое и уверен, что всё, сбывающееся с нами, попущением Божьего Промысла бывает для нашей же пользы. А потому не забочусь о том, мало или много имеем хлеба для нашего пропитания, будучи твёрдо уверен, что Бог может каждого из нас насытить одним ломтём так же, как целым хлебом. И таким образом без уныния и смущения провожу свою жизнь». Игумен начал противоречить ему и задавать различные вопросы, с тем чтобы заставить брата высказать свой образ мыслей и свои умоположения. Вот что ответил ему смиренный инок: «Вседневным приношением самого себя воле Божественной я так преуспел в покорности ей, что, если бы я наперёд узнал, что Бог непременно предустановил послать меня в преисподнюю, я не воспротивился бы и в этом Богу, только я точно знал бы, что Богу это угодно и что Он этого хочет; при этом скажу, что, если бы мне возможно было переменить это Божие определение одним моим произношением Господней молитвы Отче наш, истинно говорю, я не посмел бы этого сделать; но ещё усерднее молился бы Богу, чтобы Он сотворил со мной согласно Его всесвятейшей и всеправеднейшей воле и даровал бы Свою благодать, укрепляющую меня на веки вечные не думать ни о чём, противном Его святой воле». Игумен был поражён таким ответом и после обоюдного непродолжительного молчания сказал наконец иноку: «Иди, возлюбленный, иди, отче, и прилежно исполняй высказанное тобой твоё обещание Богу: ты нашёл небо вне неба, и пойми, что такая благодать не многим даруется от Бога; не много найдётся таких, которых бы никто не мог растревожить или оскорбить. Тот ограждён в жизни своей крепкими и неприступными стенами, кто всегда и во всём, что ни встречается с ним в жизни, согласуется с волей Божией, то есть принимает оное как посланное ему Богом».