Дела житейские (сборник) - Виктор Дьяков

– Ну, отмучилась… – сонно пробормотала Анна Ивановна.

– Господи… что же это! Я ведь с самого начала проснулась… её дочь минут пятнадцать сестру не могла найти, её на месте не было! Может, её можно было спасти, если бы сразу, – ужасалась и возмущалась Лиза.

– Да брось ты. Она и так, считай, мёртвая лежала, только родню мучила. Круглые сутки возле неё сидели. Они тоже отмучились, – Анна Ивановна вздохнув, закрыла глаза.

4

Сын Анны Ивановны подошёл, как обычно, к завтраку. Он выглядел уставшим, видимо не отдохнул как следует после вчерашней вечерней смены. На место умершей ночью больной поступила новая. Она была пожалуй самая «лёгкая» изо всех. Инсульт поразил у неё только одну ногу, все остальные органы действовали нормально. Её сопровождал сын средних лет, с лицом «не дурака выпить».

Наконец до больных снизошла и курирующая палату врач, женщина лет сорока, с невзрачным, безразличным лицом. Обойдя больных с дежурным вопросом "как самочувствие", она подошла к новенькой. Та заговорила с врачом необычайно громко, восторженным тоном, явно ставя целью, чтобы её услышала вся палата:

– Доктор, сколько может продлиться моё лечение!?

Что отвечала врач могли услышать только рядом стоящие и лежащие, зато громкоголосую больную…

– Нет, я не могу здесь быть больше двух недель… я работник РЭУ, меня там могут сразу на пенсию выгнать!

Стоящий рядом её сын таращил глаза да воротил нос от тяжёлого "палатного" духа. Тем временем его мать продолжала греметь:

– Как это кто? Никто. А разве обязательно, чтобы родственники сидели… Нет, мой сын не может… Поесть я и сама смогу, а в туалет… Разве медсёстры не помогут? Доктор, вы понимаете кто я? Я – коренная москвичка… я одна из первых активисток пионерского движения, комсомола… я была ударницей коммунистического труда. Вы должны создать мне условия…

– Какая энергичная женщина. Эта своего добьётся. Я вот так не умею требовать, – восхищалась новой больной Лиза.

– Ловченная… Такие везде вперёд лезут… без очереди. Небось партейной была, командовала. Ишь, и на работе её до сих пор держут, а ведь не многим меня моложе, выгнать боятся, скандал подымет… Нее, здесь тебе никто не подсобит, не у начальника, у смерти в прихожей, – негромко но зло проговорила Анна Ивановна.

Сын Анны Ивановны в это время поспешил за врачом, чтобы переговорить с глазу на глаз.

– Ну что вы, и так ужас после этой ночи, а вы ещё больше нагоняете… прихожая… скажете тоже, – недовольно отреагировала на слова соседки Лиза.

– Так оно и есть, прихожая… Ты сало-то уже начала скидовать, а то смотри и за деньги утку под тебя ставить откажутся.

Лиза ничего не ответила.

– Эй, Лизк, ты это, не обижайся… на меня не смотри, ты-то, может, ещё и выкарабкаешься, ты ж моложе меня… Я тебя чего задела-то. Я ведь таким как ты толстым бабам смолоду всегда завидовала, думала раз толстая, то питается хорошо. Сама-то я всегда худая была, а мужики на полных баб да девок больше смотрели.

– Да, не то, что сейчас, – легко отошла от обиды Лиза и заулыбалась, – Сейчас наоборот худые в моде.

– Да это ерунда… по телевизору только, а так тоже самое. А я вот голодала в молодости. Как в Москву в тридцать шестом приехала, так до самого пятидесятого году наесться не могла.

– Ой… а чтож так-то, голода вроде не было?

– Это у тебя не было. Родители небось грамотные, зарабатывали хорошо?

– Да, у меня и отец, и мать инженеры.

– А у меня подписаться не умели… в колхоз вовремя вступить не догадались, их и раскулачили. Детей много, поди прокорми, вот меня и отправили в Москву, дескать там сама прокормишься. Тут тётка моя жила. Она меня сначала в няньки к каким-то инженерам пристроила… Твои-то родители няньку не нанимали?

– Нет… никогда, – растерянно отвечала Лиза.

– А у тех голодно мне было. Ела, что от хозяев оставалось. Потом на фабрику устроилась, потом война, трудовой фронт – опять голод. Окопы рыли, рвы противотанковые, лес валили… Жрать хотелось, готова была корову целиком со шкурой съесть, а нас баландой из брюквы кормили. Поляки рядом с нами, пленные работали… всё удивлялись, как это женщины – и лес валят.

– А я в войну в эвакуации была, с родителями на Урале… У отца бронь, он на военном заводе работал. Помню трудно было, но то что вы говорите… – удивлённо качала головой Лиза.

Вернулся сын. Он выглядел чем-то сильно озабоченным. На вопрос матери ответил уклончиво и перевёл разговор на другую тему:

– Тебя Саша навестить хочет. В воскресенье, наверное, всей семьёй к тебе придём.

– Сашеньку не надо… ты что, – чуть не с испугом отреагировала Анна Ивановна, на возможное появление в палате внука.

– Почему это? – не понял опасений матери сын.

– Ты что, не понимаешь, что ли!? – Анна Ивановна закашлялась, и сын срочно приподнял ей подушку вместе с головой. Когда прокашлялась, с негодованием продолжила. – Что ему тут смотреть? Старухи кругом, как брёвна лежат… ссаные, сраные… Зачем мальчишке нюхать это?… Не хочу, чтобы он меня такую увидел… – Помолчала, не глядя на растерявшегося сына. – А так хочется взглянуть на него, хоть ещё разочек… – из глаз Анны Ивановны потекли слёзы.

Сменившая сына дочь тоже выглядела усталой – вот уже несколько дней, чтобы успеть к матери, ей приходилось отпрашивалась с работы. Тем не менее, она всячески изображала бодрость и пыталась «развлечь» мать… Но куда более успешно это делала вновьпоступившая «пионерка», развлекавшая всю палату. Громким, иногда срывающимся на фальцет голосом она без умолку вещала о своём славном жизненном пути. Эта неисправимая активистка взахлёб рассказывала, как она в войну тушила во время бомбёжек «зажигалки»:

– Всё эвакуировались, а мы…

– А вы, Анна Ивановна, тоже в войну в Москве оставались? Наверное тоже "зажигалки" тушили? – устав слушать "пионерку", спросила Лиза.

– Тушила… сначала.

– А потом?

– Я ж тебе говорила, трудовой фронт… когда немец ближе к Москве подходить стал. Я на фабрике работала, фабрику эвакуировали, и начальство с ней, и тех кто возле начальства крутился, и работниц, что поопытнее. Ну а нас, молодых, почти всех на трудовой. "Зажигалки" это ерунда, отстояла на крыше пока бомбят и домой беги, и поешь и отогреешься… С трудового не сбежишь.

– Всё равно страшно, ведь бомбы кругом падают.

– Лучше уж такой страх… на час, чем целыми днями на холоду, в воде, в сырости, да в сапогах дырявых, с ломом или лопатой… Начальники все мужики, как конвоиры, орут, норму требуют. Какая там норма с голодухи… Кого посимпатичней ночами к себе в землянку тягали, особливо таких вот толстых, вроде тебя. А если артачились, потом ещё хужее бывало…

"Пионерка" тем временем уже повествовала о "героическом восстановлении народного хозяйства" в послевоенные годы. Она «трудилась» агитатором на какой-то стройке. Потом рассказала о своей жуткой любви к одному из крупных руководителей той стройки…

– Любовь… ради неё одной стоит жить, – прислушиваясь к рассказу вздохнула Лиза. – У меня муж уже шесть лет как умер… от рака. Поверите, он мне во снах является, и я одинокой себя не чувствую.

– Счастливая… Значит, по любви замуж вышла, – без зависти, равнодушно отозвалась Анна Ивановна.

– Конечно по любви. А разве можно иначе? – удивилась Лиза.

– Можно… Мне вот не повезло.

– Почему?

– Потому что родилась не вовремя… женихов наших на войне поубивало, не ясно, что ли. Кто с мово году и рядышком, считай, чуть не все несчастные. За кого попадя идти приходилось, за таких паразитов… а многие так и вообще не вышли, вековухами остались.

– И что ж это вы… как же это… разве можно без любви-то? – не могла поверить Лиза.

– Ты что… совсем дурочка что ли? – зло удивлялась в ответ Анна Ивановна. – Какая любовь, когда мужиков один-два на десять баб. Тут и калеки и старики, все в цене были…

Вернулась где-то пропадавшая дочь.

– Ты где бегала-то? – по инерции перенесла своё недовольство на неё Анна Ивановна.

– Да… в туалет ходила. Пошла, занято. Стою, жду. Тут за дверью как грохнется кто-то и стонет. Я медсестру позвала. Дверь с крючка сорвали, а там бабка с соседней палаты на полу и встать не может, ну мы её вдвоем кое как доволокли. На выписку идти должна была, ходила уже. Сестра говорит, наверное снова инсульт, тужиться стала – он её и разбил.

– Так ты, что там час целый стояла? – продолжала выражать неудовольствие Анна Ивановна.

– Час не час… Мне ведь потом после неё отмыться надо было. Она же там в своём ге плавала, – позволила себе чуть повысить голос и дочь…

Ночь Анна Ивановна перенесла плохо. Во сне ей слышался то лай, то крысиный писк. Она несколько раз просыпалась от приступов удушающего кашля… Кашель… она уже не сомневалась, что добьёт её именно он. Его приступы становились всё сильнее и продолжительнее, словно выворачивали наизнанку изношенные лёгкие, так долго вдыхавшие пыль ткацких цехов, кочегарок, ядовитый воздух завода «Клейтук»…