Битте-дритте, фрау-мадам - Дия Гарина

Я выразительно перевела взгляд с Чинарова на Сашу. Последовавшее удивленное молчание выглядело почти натуральным. Но такие мелочи теперь волновали меня мало. Плевать. Пусть знают, что я знаю. Все знаю. И не позволю их плану осуществиться. По крайней мере пока я торчу в этом городе… А потом хоть трава не расти!

— Я что-то пропустил в твоей речи? — Николай первым нарушил молчание. — Ты это о чем?

— О том, что я все знаю. Сразу предупреждаю: мне это по барабану. Ваши проблемы. Вот уеду я отсюда, и решайте их хоть с помощью инсулина, хоть с помощью цианистого калия… Только предупреждаю: все равно вам это боком выйдет. Давние грехи имеют свойство выставлять счета с процентами.

— Ты понимаешь, о чем она? — Чинаров переглянулся с молодой женщиной.

— Честно говоря, не очень, — призналась Саша.

— Да ладно вам притворяться, — я щедро плеснула себе в кофе остатки коньяка, потом вспомнила, что придется еще садиться за руль, и потянулась за чистой чашкой. — Сегодня ночь такая. Все всё про всех узнают.

— И что же мы должны узнать? В чем ты нас подозреваешь? — Николай повысил голос, но спохватился, что может разбудить недавно заснувшего Пашку, и добавил уже тише: — Сказала «а», говори тогда и «б».

— Ладно, скажу. Я подозреваю, что кто-то из вас двоих вколол Алексею Панфилову инсулин. И если бы не мое неожиданное вмешательство, то сейчас передо мной сидели бы убитая горем вдова и ее верный утешитель.

— Ты думаешь, что мы… — растеряно начала Саша.

— Сначала я думала, что это Иловский. То есть его люди. И сам Алексей думал точно также. Но все последующее поведение Иловского перечеркивает это предположение. Так что выбор невелик. Это или ты, Саша, или Николай.

— С ума сойти, — пробормотала Саша. — Да с какой стати мне своего Лешку убивать?

— Вот именно, — Николай хотел казаться спокойным, но получалось у него на три с минусом. — Если, как ты утверждаешь, это сделали мы, то открой нам страшную тайну: почему?

— Потому что вы — любовники. Вы так старательно на людях отворачивались друг от друга, что даже мне это бросилось в глаза. Ну, а где есть любовный треугольник, всегда найдется мотив. Только у вас даже не треугольник — квадрат. Думаете, я слепая и не вижу, что Пашка ваш сын? Сын Александры Панфиловой и Николая Чинарова. Только не делайте таких круглых глаз. Его с тебя, Николай, как под копирку сняли, а от Алексея Панфилова у пацана только фамилия. Может быть, вы боялись, что он узнает…

К концу моей обличительной речи я смотрела только на бывшего вожатого, и когда бросила победный взгляд на Сашу, то едва не поперхнулась горячим кофе. Она смеялась. Это был не истерический хохот, не тихий смущенный смех, не… Наверное, так мог смеяться человек, потерявший последний рубль за полмесяца до получки. От облегчения, что не нужно больше думать, как растянуть его на оставшееся время.

— Мисс Марпл, — смеялась Саша. — Евлампия Романова. Даша Васильева. Ну, Ника, ты даешь! Гордись, Коля, нам выпал счастливый шанс познакомиться с гением народного сыска — Никой Евсеевой. Нет, подожди. Не обижайся. Подожди, Ника, сейчас я отсмеюсь… Ну вот, вроде успокоилась.

— Интересно, что именно тебя развеселило в моих словах? — кажется, я действительно обиделась. Не такая реакция ожидалась от разоблаченных преступников. Хотя… Должна признаться, что несмотря на все вышесказанное, в моей голове слово «преступники» почему-то никак не вязалось с сидевшей напротив парой.

— Ты права, Ника, — в голосе Чинарова я с удивлением уловила нотки тихой и давней грусти. — Пашка действительно мой сын. Мой и Сашин. Только скрывать это от Лехи никто не собирался. Ведь это была его идея…

— Какая идея? — вот теперь я ничего не понимала.

— Все очень просто, — вздохнул Николай. — И очень сложно одновременно. Понимаешь, Леха в армии на атомной подводной лодке служил. И детей у него быть не может. А какая же семья без карапузов? Брать в детдоме? Наследственность, да и город маленький. Узнают, потом от пересудов некуда деться некуда будет. Вот Леха и попросил меня… По дружбе. Ну, ты понимаешь… Он с меня слово взял, что когда ребенок родится, я уеду из города. И больше не вернусь никогда.

— Но ты вернулся… — пробормотала я совершенно выбитая из колеи таким поворотом.

Вот это да! Такого даже в мексиканских сериалах не увидишь. Но каков Панфилов! Свести друга с женой и не побояться, что сам останется у разбитого корыта. Вон, Чинаров какой орел, куда до него бизнесмену…

— Я был вынужден вернуться. Выхода другого не было, — Николай между тем продолжал свой рассказ, сцепив руки в замок. — Влип я по самые…

— А конкретнее можно? — любопытство мое потихоньку брало верх над растерянностью.

— С мафией связался. Им всегда нужны такие парни, как я. Крепкие и глупые. Они так ловко все обставили, что я понял на кого работаю, только когда было уже поздно. Очень поздно. Но уж когда узнал… Разрулил все дела по понятиям. Только по своим. Поэтому теперь меня и менты ищут, и авторитеты.

— И он приехал сюда, — вздохнула Саша, и осторожно погладила Николая по короткому русому ежику, возле залитого зеленкой неровного шва. — Ему больше некуда было ехать…

— Мне хотя бы месяца четыре нужно было на дне отлежаться. А тут лагерь этот кстати пришелся. Никто меня там не нашел бы. Но я не знал, что Панфилов туда Пашку своего… то есть моего… До меня так и не дошло, зачем он это сделал? Проверял что ли? Но через месяц я понял, что больше так не смогу. Я других детей едва замечал, только на него одного смотрел. Однажды по пьяне чуть не проговорился. Уже ляпнул, что тайну ему хочу открыть, да вовремя опомнился. Пришлось подземным ходом отговариваться. Короче, запутался я окончательно. Видеть, как он моими глазами смотрит на Леху и говорит ему «папа»… Не могу. А уехать и все забыть… Тоже не могу.

— Вот тебе и инсулин в руки, — констатировала я.

— Дура! — рявкнул Чинаров, отбросив всякие церемонии, но потом сдержался. — Знаешь, Ника я через чужие жизни уже переступал, но друзей предавать еще не научился. Вот если бы у нас Сашкой что-то было… то есть по-настоящему… Может быть, тогда… Только она ведь Леху взаправду любит. И когда я ее… Ну, когда Пашку надо было делать, мы с Лехой ее до беспамятства напоили.

— Я сама попросила, — напряжения в Саше Панфиловой хватило бы на высоковольтную ЛЭП. — Они мне все рассказали. Леша очень просил. Говорил, что это единственный выход, что только так мы будем счастливы по-настоящему. А я очень-очень хотела детей, только все равно не смогла сама… Вот и попросила, чтобы они меня напоили.

— Мама дорогая, — пробормотала я, ища, куда бы спрятаться от обрушившихся на меня эмоций. — Как же вы теперь?

— Не знаю, — Саша провела рукой по глазам. — К шведской семье я еще морально не готова.

— Я тоже, — ни с того ни с сего сорвалось у меня с языка, и два вопросительных взгляда воткнулись мне в переносицу.

— Это ты про «адвоката» и «переводчика»? — первой догадалась Саша. Все-таки женские души, что ни говори, во многом настроены в унисон. Задень одну, завибрирует и вторая. — Не знаешь, кого выбрать?

— Знаю! Никого! — прошипела я, в миг припомнив все грехи обоих неудавшихся женихов. — Ладно, все. Проехали. И мне ехать пора. Меня в девять утра, между прочим, в РОВД на допрос ждут. А еще надо Панфилова вашего проведать. И если он пришел в себя все ему объяснить.

— А если он не пришел в себя? — Саша смотрела на меня, как на замедляющее бег колесо рулетки.

— Тогда что-нибудь придумаем, — моя рука дернулась в отметающем сомнения жесте. — А вы срочно на автобус. Да, еще дайте-ка номер сотового, по которому я смогу с вами связаться. На всякий случай.

С трех попыток запомнив номер Панфиловой, я покинула коттедж и, усевшись в «Опель», тихо покатила по улице. После всего услышанного в душе что-то царапало и скреблось. Лучше бы я их в убийстве подозревала, честное слово. Было бы и проще, и понятнее. А так… Интересно, а как бы я поступила на месте Саши?

Этим вопросом я задавалось почти весь путь до Дмитровки. Пока, войдя в стоящий нараспашку дом Семена Романовского, не нашла в нем ни одной живой души. Ведь нельзя же считать живой душой измученного похмельем хозяина, уткнувшегося на кухне в вышитое полотенце, доставшееся ему еще от прабабушки, и рыдающего в голос.

— Прос-т-ти, Никочка! — ревел бугай, размазывая пьяные слезы. — Все водка. Паленая. Все она, злодейка! Приезжали за ним. От Иловского. А я, а я…

Наполовину полная бутылка водки была сметена могучей дланью упакованной в лубок. И я, внутренне холодея, поняла: если Семен решился на порчу столь ценного продукта, значит, дело действительно плохо.

— Они его забрали? — я устало опустилась на стул. — Как же они узнали, что он у тебя?

— Я виноват, — Семен склонил покаянную голову на грудь. — Я по всей деревне прошел. Каждому в глаза поглядел и сказал, чтобы рот на замке держали, а то…