Песни китов - Владимир Шпаков

– Насмотрелся я на вашего брата, – говорил бригадир, закусывая воблой. – И кандидатов, и докторов видал, только для меня ваши звания – тьфу! Я за милю чую, на что человек способен. В тебе вот хватка есть, я сразу понял. Ты сквозь железо видеть можешь, значит, наш человек.

Пунцовый от похвал, Рогов плескал в кружки, они выпивали, и накатывали мысли о том, чтобы плюнуть на ЭРУ (подумаешь!) и перейти руководить такими, как Палыч. Диссертация, считай, была у Рогова в кармане, только кандидатская степень меркла в сравнении с трудами рук человеческих. «Теория суха, – не раз повторял доцент Зуппе, – а древо жизни шелестит ветвями, и плевать ей на наши умозаключения».

– Скажите, Палыч… – Рогов запнулся. – А вы про белого мичмана слышали?

– Чего?!

У бригадира даже кусок воблы изо рта выпал, настолько он был встревожен.

– Нет, ничего… – забормотал Рогов. – Просто говорят про него, я думал: пугают…

Пристально на него посмотрев, Палыч отвел взгляд.

– Пугают… – проворчал. – Не буди лихо, пока оно тихо. Если уж он появится, то…

– То что?

– Жмурика жди. Или аварии. На этой посудине вроде не появлялся пока, но ходовые только начались. Да и Сашку Митина уже прихлопнуло, стропаля нашего. Слышал об этом?

– Видел, когда начинал работу…

– Значит, где-то поблизости чертов мичман. Говорят, его самого в свое время за борт смыло – во время таких же испытаний. И теперь он предупреждает, мол, что-то случится! А может, к себе забирает – хрен их разберешь, мертвяков…

Зависла долгая пауза.

– Сами-то верите в эту байку? – выдавил Рогов. – Ну, видеть его приходилось?

– Мне другое приходилось видеть. – Запустив руку в рундук, Палыч извлек оттуда еще одну «Столичную». – Например, корабельных крыс размером с две таких поллитры. На крейсере «Непобедимом» водились, подлюги, оплетки кабелей жрали. Представляешь?! Им еда вообще не нужна! И вот сидишь ты, значит, ночью в пультовой, паяешь, и вдруг эта зараза серая вползает. Встанет на задние лапы, как суслик, и смотрит на тебя! А у тебя по спине мурашки бегут, потому что кажется: это вообще не живое существо, а что-то другое…

– Мутант?

– Да хрен его разберет. В общем, ничему я уже не удивляюсь: если такие крысы появляются, почему белому мичману не появиться?

Рогов с тревогой оглядел поддонную темноту:

– Здесь-то крыс нет?

– Пока нет. Тут кабели в металлических каналах проложены, возможно, крыс вообще не будет. Ладно, пошли-ка в рубку!

Когда вышли на корму, вокруг царила ночь, только мерцали вдалеке огни покинутого города. Пошатываясь, они поднялись в рубку, где на высоком стуле сидел сдаточный капитан и таращился в темноту. На его лице читалась тоска, даже вытащенная бригадиром бутылка ее не рассеяла.

– Здорово, Палыч… – пробормотал капитан, протягивая могучую ладонь. – Не могу, знаешь, привыкнуть к такой скорости. Предлагал пойти своим ходом, а они: сто двадцать децибел от движков, жилые кварталы проснутся! Не успели бы проснуться! А мы бы не тащились, как беременная корюшка, давно в Кронштадте были бы!

Он в досаде махнул рукой, едва не опрокинув расставленные стаканы. Палыч разлил водку.

– Погоди, будет тебе скорость. Только бы на Балтику выбраться… Ну, за «Кашалота»? Задницей чувствую: будут нам приключения!

Вылив водку в рот, Булыгин не стал закусывать.

– Типун тебе на язык. Эти испытания нормально пройдут, набрались уже опыта…

Они заговорили о чем-то своем. А Рогов уже перестал что-то понимать, он просто смотрел вперед, где все ярче делались огни Кронштадта. Это были огни новой жизни, манившей своей неизвестностью, что-то обещавшей, ради чего можно было отпускать бороду, воевать с крысами, встречаться с белыми мичманами…

Он не помнил, как добрался до ракетного отсека, чтобы тут же отключиться. Во сне он продолжал кружить по кораблю, двигаясь среди причудливых агрегатов, оружейных установок, и ничуть при этом не боялся. Неожиданно впереди мелькнул и скрылся за дверью белый китель. «Ага!» – сказал себе Рогов, устремляясь вслед. Китель мелькнул еще раз, потом еще, но догнать его обладателя не получалось. Еще бы, этот призрак любой корабль как свои пять пальцев знает, поди догони! И все же Рогов продолжал преследование. Они опускались все ниже, под второе дно, за которым, как ни странно, оказалось следующее дно, и так несколько раз. Наконец Рогов выбрался в просторный, будто танковый трюм, отсек; здесь-то и можно было прищучить мичмана. Но вместо него Рогов увидел восседающее в центре существо с туловищем Палыча и с головой быка. Минотавр?!

– Он самый! – заколыхалось от утробного смеха существо и протянуло бутылку «Столичной». – Пей! Но дело разумей!

– Не хочу пить… – бормотал Рогов, отступая. – Так совсем сопьешься, а мне еще систему сдавать…

– Нормально пройдет сдача системы. И вообще это не главное.

– А что же главное?

– Что? А это ты у нее спроси!

– У Аллочки?

– У какой Аллочки?! Глаза-то разуй!

Только теперь Рогов заметил женскую фигуру в углу. Стройная, в легком летнем платье, женщина отделилась от переборки и вдруг закружилась в танце. Платье раскрылось, будто зонтик, волосы разметались, из-за чего лица не было видно, только Рогову этого не требовалось.

– Узнал? – подмигнул Минотавр.

Он еще раз протянул Рогову бутылку, пожал плечами и присосался к ней сам.

– Ты, наверное, и танцевать не любишь… – проговорил, добив спиртное. – А я так не откажусь!

Молодецки вскочив, он принялся выделывать па вокруг танцующей Ларисы. Лишь она умела так грациозно и одновременно стремительно двигаться, да и стрижка была ее…

Накатило ревнивое чувство, но Рогов, как в свое время на танцплощадке, не мог сдвинуться с места. Внезапно осенило: это Мятлин! Переоделся, хитрец, еще и бригадирское тело сымитировал! Только не выйдет! Приблизившись к танцующим, он схватил Минотавра-Мятлина за край одежды и с силой рванул. Они начали бороться, упали на металлический пол, и Рогов внезапно почувствовал пальцы на лице.

– Да отвали ты! Лариса, Лариса… Нет тут никакой Ларисы!

Перед ним маячила недовольная физиономия Жарского. Из полутьмы выплыли черные дырки РБУ, тельняшка Гусева, серое пятно неба в иллюминаторе…

– Мало того что притащился под утро, так еще меня лапает! Бром надо пить, понял?!

– Бром?! – тупо спросил Рогов. – При чем тут бром?!

– При том! Прекрасный пол остался на берегу! А мы, считай, выполняем боевую задачу! Далеко ли, кстати, до цели путешествия? – Поднявшись, Жарский взглянул в иллюминатор: – О, Кронштадт! Подъем, коллеги! Сходим на берег!

Оказалось, воспоминания о Ларисе лежат в памяти ближе, чем хотелось. Корабль, новая должность, маячившие блестящие перспективы – все это было попыткой самоутвердиться в глазах той, кто остался за горизонтом. Конечно, если бы состоялась встреча, он бы много рассказал, даже на подписку о неразглашении плюнул бы. Но когда состоится встреча?

Их последний телефонный разговор получился скомканным. В трубке слышался смех, гомон гостей: Светлана Никитична отмечала именины, – но даже когда Лариса перешла к другому аппарату, общение оставалось натянутым.

– Переводят в Кронштадт? Поздравляю.

– С чем?! Это закрытый остров, оттуда, наверное, не вырвешься…

– А ты хочешь?

– Чего?

– Вырываться?

Рогов помолчал.

– Ну да, наверное… То есть хочу, конечно! Но режим есть режим.

– Тогда подчиняйся режиму, – сказала она и повесила трубку.

Еще одно воспоминание догнало, когда приближались к причалу судоремонтного завода – это была их новая база. В доке стояли два летающих корабля, выделявшиеся большими винтами вроде самолетных. Корабль побольше имел три винта; тот, что меньше, два. И хотя на бортах не было ничего, кроме номеров, опытный глаз сразу опознал бы в них «Косатку» и «Дельфина».

– Грехи молодости… – пробормотал Жарский, глядя на проползающие мимо серые корпуса. – О, нас приветствуют!

Стоящий ближе «Дельфин» издал свистящий гудок, вслед за ним загудела (чуть ниже) «Косатка». Рогов прислушивался, гадая: отзовется ли старший в семействе? Или продефилирует мимо в высокомерном молчании? Когда «Кашалот» басовито прогудел младшим собратьям, Жарский засмеялся:

– Натуральная туба! «Косатка» – это саксофон, а «Дельфин» – так, жалкий кларнет!

А Рогову вдруг вспомнились песни китов, в свое время увлекавшие Ларису. Она даже раздобыла где-то записи «песен», коими потчевала Рогова, воспроизводя их на магнитофоне. Странные были звуки, тоскливые и абсолютно непонятные. Они были записаны в глубинах океана учеными, что-то понимавшими, возможно, в этих загадочных протяжных стонах, Рогов же внимал им тупо. Лучше битлов поставила бы, думал, или советскую эстраду. Ну, что это?! Уханье и завывание какое-то, совсем неинтересно…

Наутро в Кронштадт заявился Хромченко, которого пришлось вести обратно на корабль и показывать что и как. Начальник отдела напоминал кота, которому перед носом поставили банку со сметаной, а крышку снять забыли. Он плотоядно оглядывал железные внутренности, поглаживал блоки автоматики, а кнопки на пульте нажимал так, будто прикасался к соскам девственницы. Эх, бормотал с тоской, ничего-то ты не понимаешь! Знаешь, с каким бы удовольствием я бросил баб, сидящих за кульманами?! С какой радостью ушел бы в море вместе с вами?! Увы, руководство требует присутствия на месте, хотя место конструктора – там, где испытываются его разработки… Рогов понимал Хромченко, даже проникался к нему сочувствием, благо тот относился к молодому специалисту покровительственно и всегда защищал от завистливых сплетниц, коих так хотел покинуть.