Трудная профессия: Смерть - Mirash

Отсюда можно было перенестись домой. Там меня не ждет ничего хорошего, но я хотя бы утолю жажду и приму душ, а через какое-то время, наверное, смогу спрятаться под одеялом. И я смогу сказать наставнице, что больше никогда так не сделаю… Она поймет, что я сдержу это обещание, ведь я держу слово и выполняю свой долг смерти…

Я посмотрела на темные окна института. Окна лаборатории выходили во двор, но в это время там уже никого не должно было быть. Я решила зайти в последний раз прямо сейчас — собрать вещи, пока никого нет, попрощаться с полюбившимися стенами. К моему удивлению и ужасу в лаборатории находились Некруевы, Набокова и Топотова.

— Ксения, что случилось? — холодно осведомился Некруев.

— А что, не очевидно? — со злостью переспросила я, снимая куртку и швыряя ее в угол. — Не переживайте, я только за вещами.

— Пойдем в подсобку, поговорим.

— Ни к чему.

— Ксения, ты меня слышала.

— Не пойду!

Некруев подошел ко мне, взял за локоть и направил в подсобку.

— Где была?

— Не помню.

— Что успела натворить?

— Не помню.

— Почему хромаешь?

— Под машину попала.

— Умойся и я отвезу тебя домой.

— Я сама дойду, только вещи заберу.

— Твоего мнения сейчас никто не спрашивает. Умывайся и поедем, я сейчас позвоню твоей тете. Вещи пока останутся здесь.

Он ненадолго оставил меня одну, я умылась и напилась воды из-под крана, стало чуть легче. Некруев вывел меня из института и указал на машину, в которой уже сидела Ольга Валерьевна.

— Садись.

— Я не сяду.

— Ксения, быстро садись.

— Как садиться, я на помойке ночевала! Не в переносном смысле!!! — раскричалась я. — Вы ослепли или нос заложило?

— Садись и пристегивайся! — он практически втолкнул меня на заднее сиденье и заблокировал двери.

Наставница ждала нас у дома. Она поблагодарила Некруевых за заботу, отвела меня в душевую, оставшись за дверью. Наставница была слишком близко, что бы я могла сбежать — с такого расстояния любая из нас почувствует, куда произойдет перемещение и с легкостью последует туда же, а уж тем более она. Но я и не собиралась больше убегать. Отмыв с себя грязь и запахи, я вернулась в комнату и, не давая наставнице начать, судорожно заговорила:

— Так больше никогда не будет. Наказывайте меня, как хотите, но я никогда так больше не сделаю, я клянусь! Пожалуйста, поверьте, я не хотела!.. Я сама не понимаю, как так получилось, я очень стараюсь, правда. Я буду работать, я продолжу выполнять свой долг, я не буду больше пить, никогда… — она жестом остановила дерганый поток моих слов.

— Виктор Андреевич велел тебе прийти завтра к девяти утра. Я рада, что ты хотя бы в этот раз не занимаешься самооправданиями, но этого ничтожно мало. Пока у меня нет причин тебе верить, но если ты обещаешь измениться, то я готова пока не предпринимать никаких новых мер. Пока я продолжу тебя обеспечивать и помогать. А сейчас поешь и ложись спать, завтра тебе предстоит многое объяснять в институте.

Мне почти не удалось поспать, хотя физически я чувствовала себя сносно. Утром я собралась и побрела в институт, долго нарезала круги вокруг него, но ровно в девять вошла в лабораторию. Некруев был уже там. Трясущимися руками я сняла куртку и встала напротив него.

— Садись, — он кивнул на стул.

Я села, уперевшись взглядом в стену.

— Что скажешь?

— Мне нечего сказать, — тихо ответила я.

— Ясно. Как поступим?

— Вы меня уволите и отчислите, я понимаю…

— А ты сама этого хочешь? — я покачала головой. Некруев встал и подошел к окну.

— Ксения, так дальше не пойдет. Мне жаль, что с тобой так происходит, и я понимаю, что тебе самой от этого плохо. Но тебя никто из этой ямы не вытащит, кроме тебя самой. Можно сколько угодно тебя жалеть, пытаться помочь, толку от этого не будет. Если ты готова сейчас брать себя в руки и начинать карабкаться вверх, то есть о чем говорить. Если нет, то будь добра, сообщи мне, чтобы я не тратил на тебя свое время. Можешь подумать до вечера, хочешь ли ты остаться на этой работе и под моим руководством.

— Я хочу остаться.

— Не торопись с ответом, подумай.

— Мне не надо думать, я уже все знаю. Пожалуйста, не отказывайтесь от меня… — голос сорвался и я расплакалась, проклиная себя за несдержанность.

Я никогда не плакала в институте и не плакала со дня смерти Арины. Но сейчас не могла остановить поток слез, кусая губы и пряча лицо в ладонях.

Виктор Андреевич какое-то время молча смотрел на меня, потом вздохнул и подошел, встал рядом, взял за руку и потихоньку погладил по голове.

— Ничего, это пройдет. Все будет хорошо.

Глава 12

Заканчивалась зачетная неделя, я довольно уверенно сдала зачеты и получила допуски до большинства экзаменов — кроме двух предметов, у Подбельской и Германовой. Это требовало безумных усилий, ведь базы знаний, которая должна была у меня появиться за предыдущие годы и служить основой для понимания текущего материала, у меня попросту не было. Мне приходилось прилагать в два раза больше усилий, чем той же Евгении Вересной, чтобы всего лишь вытянуть на жалкую тройку. Ситуация усугублялась моим полным неумением связно отвечать и страхом перед преподавателями.

Но все же теперь это были честные тройки, на которые я сама сдавала. Помогало еще то, что семестр был простой — минимум дисциплин и в целом демократичный подход к оцениванию знаний. Да и преподаватели были большей частью с других факультетов — некоторые вообще не знали, кто я и чем «знаменита», перед ними было не так стыдно и страшно. В результате замаячил реальный шанс быть допущенной до летней практики, что не радовало многих педагогов, особенно Подбельскую. Она занимала жесткую позицию против меня, написала докладную, пыталась собрать комиссию, но неожиданно оказалась без поддержки. Другие преподаватели разводили руками и заявляли:

— Да я бы не против ее отчисления, конечно, та еще особа. Но что мне делать? На занятия ходит, работы слабенькие, но сданы. Отвечала плохо, но не хуже других слабых студентов — что, их тоже выгонять? А что матом ругается и ссорится с однокурсниками — за это тогда надо половину института отчислять. Все же теперь не то время, Лариса Степановна, что бы за несоответствие высокому моральному облику комсомольца выгнать можно было.

Последняя выходка внешне, можно было сказать, сошла мне с рук — никаких санкций со стороны наставницы или педагогов не было, однокурсники вообще ничего не узнали. Но я сама переживала случившееся очень тяжело. Выход нашелся один — с головой уйти в работу и учебу, уставать за день так, что бы вечером без всяких мыслей падать на кровать и засыпать. А на следующий день с раннего утра опять идти на работу, на занятия, лишь бы отвлечься. Других вариантов я не видела, маленькая радость последних месяцев была теперь тоже недоступна — начиная с майских праздников, Ольга Валерьевна с Олегом уехали жить на дачу. Да и кто бы мне теперь доверил малыша…