Лёха - Николай Берг

Как и положено сметливому крестьянину, Семенов это отлично помнил, и потому надо было решать – что делать дальше. Черт… знал бы, что такое случится, повыспрашивал бы все до мельчайших деталей у дядьки, что да как было. Но тогда это казалось совершенно бесполезным занятием, кто ж знал, что вот так оно выйдет. С одной стороны – прикладами и сапогами не отбуцкали. Это хорошо. С другой – не кормят и не переписывают. А вот это уже плохо и как-то настораживает. Неправильно такое. Значит, кормить не будут. Потому как пока не знаешь, сколько у тебя голодных ртов, – не поймешь, сколько продуктов в котел класть. Простая арифметика. А дядька не раз говорил, что у германцев каждый грамм на учете и тошные они в своем скупердяйстве до зеленой тоски. Вот чего у германцев нет – так это широты, все пытаются высчитать, вплоть до мелочи ненужной, совершенно уже пустяковой. А в итоге с таким своим счетоводством по мелочи все делают правильно, а в больших делах проваливают все с треском. Вот и войну ту мировую проиграли капитуляцией, хотя сами же ее и начали и рассчитали все вроде бы дотошно.

И что выходит? А выходит, что не пересчитали даже по головам. Списков не составляют, хотя возможностей для того было много. Ну положим, они с Жанаевым и Лехой в плену недавно, но сидевший рядом парнишка-артиллерист с перевязанной рукой уже сутки как пленный. И не передовая тут, тыл уже глубокий, фронта не слыхать, не грохочет. Значит, горячки нет. А списков не пишут. Хотя дело это проще пареной репы, если самим лень заниматься – вон тому шустрому переводчику дали б карандаш и лист бумаги, он бы со старанием великим всех переписал. Интересно, что все-таки эти благостные такие довольные сидят, посмеиваются, и вид у них, словно они у тещи на блинах? К слову, и шустрый переводчик был из их компашки. Потому, не добившись проку у хмурого танкиста, из-за неряшливой рыжей щетины словно бы заржавевшего, и у обалделого низкорослого пехотинца с непокрытой башкой, густо измазанной запекшейся кровью, Семенов присел, без труда найдя свободное место у компашки этих самых, одетых по уставу. Те как раз что-то жевали, и крайний – коренастый плотный мужик средних лет, покосился на присевшего рядом бойца.

– Хлеб да соль! – поздоровался Семенов для начала разговора.

– Ем, да свой, а ты рядом постой! – неприветливо отозвался известным присловьем коренастый и неприязненно спросил: – Чего надо, колхозный? Мы не подаем убогим.

– А я и не прошу. Просто хотел узнать – как оно тут в плену, вы вроде не сегодня попались? – ответил невозмутимо Семенов, хотя в душе очень хотелось плюнуть да и уйти от этой публики.

– Как оно? Это смотря кому, – рассудительно ответил коренастый уже не так неприязненно.

Сидевший рядом с ним квадратномордый мужик усмехнулся. Остальные, включая переводчика, явно обрадовались развлечению – сидели они плотно, давно и, видимо, скучали.

– К примеру, вот вам. Вы как попались? – спросил Семенов.

– А мы, мил человек, не попались, – засмеялся весело квадратномордый. Смех, впрочем, его никак не украсил. Такой уж физиомордией бог человека наградил – злобной и упертой.

– То есть это как? – не понял боец.

– А вот так. Мы сами сдались. Как положено русским людям, – охотно пояснил коренастый.

– Что, колхозный, опять не понял? Экая ты тупая животинка, неразумная, – подъелдырнул Семенова квадратномордый.

Впрочем, если он рассчитывал на ругань и скандал, это было без толку. Семенов умел держать себя в руках, былые драки к тому приучали неплохо. Кто петушится да задирается – тот на ногах стоит некрепко. Для сопляков только это годное – петушиться. Потому мордатому невдомек было, что, дойди дело до кулаков, колхозник этот успел бы опилюлить, не вставая, и его самого, и его коренастого соседа без особой натуги. Умел Семенов так бить, что валился противник как бык на бойне: молча и сразу. И удар был хорош, парни из соседских деревень это знали и Семенова опасались как кулачного бойца. Впрочем, и колом он мог приголубить качественно, а раз было и скамейкой наволохал пришедшим на танцульки-посиделки парням из соседней деревни, как только они стали безобразничать и фулюганить. Вот задираться Семенов не любил. Не бойца это дело. Потому и сейчас сидел спокойно, бровью не повел. Спросил только:

– А как сдались? Не опасались, что постреляют, не разобравшись?

– Читать надо уметь! Немцы все разъяснили, культурные же люди! – покровительственно и немного свысока ответил коренастый, вытягивая из кармана пачку бумажек: – Грамоте разумеешь?

Семенов кивнул.

– Так вот, смотри! – сказал собеседник и дал в руки пачку листков разного размера.

Такие Семенову уже попадались, просто сразу столько и так много разных не было. Видно, коренастый и его компания постарались, собирая все листовки, которыми немцы посыпали советские войска. Лежащая сверху и впрямь инструктировала просто и доходчиво как надо сдаваться в германский плен, надо только громко крикнуть: «Штык в землю!», «Сталин капут!» – и с поднятыми руками выйти к германским военнослужащим. Одна такая листовка была пропуском для любого числа сдающихся. Хоть целым полком иди. Обещалось хорошее обращение со всеми пленными и особенно хорошее для тех, кто сдастся добровольно и без сопротивления. Таким письменно обещались работа по специальности, усиленное питание и много всякого хорошего.

– Ты читай-читай, просвещайся, колхозный. Авось и поумнеешь. Немцы – культурные, цивилизованные люди, арийцы. Они если пообещали – то выполнят все до копеечки, люди чести, не коммуняки драные, – торжественно и громко сказал квадратномордый.

Окружающие группку пленные отреагировали по-разному. Кто и не повернулся даже, а сидевший поодаль сержант-танкист в прогоревшем дырами комбезе негромко, но зло сказал, как плюнул:

– Громче старайся – глядишь, и дадут тебе немецкий башмак поцеловать, гнида. Задницу свою лизать не дадут, конечно, рожей ты не вышел, но башмак, может, и дозволят почеломкать. Будет тебе праздник на всю жизнь! Детям будешь хвастать. И внукам. Если доживешь.

– Ну ты, наглый, как колымский пидорас! – вскипел моментально квадратномордый, порываясь встать, но как-то не слишком настойчиво.

– Тебе виднее, я с пидорасами не общался, – еще более зло, но так же внятно сказал танкист.

– Сядь и заткнись! – одернул соседа коренастый, словно бы испугавшийся его порыва.

К удивлению Семенова, кипевший праведной яростью хам тут же утих. Коренастый запоминающе поглядел на танкиста, тот ответил тем же. Тогда коренастый сказал уверенно:

– Это мы еще посмотрим, кто немецкие башмаки целовать будет. А мы жидовскую власть и жидов защищать не намерены, пусть жидовня дураков в другом месте ищет. И потому нам немецкие солдаты руки пожали как равным. А вот таким, кто на Сталина с жидами надышаться не может, – тем немцы скоро устроят праздник.

– Ишь как, даже поручкались… не побрезговали, значит? – оскалил зубы сержант-танкист.

– Ты зубы-то спрячь, не люблю я, когда зубы скалят, – огрызнулся коренастый. И, видя, что многие пленные смотрят на их перепалку, сказал погромче: – Да, когда мы сдавались в плен, немецкие военнослужащие нам пожали руки! Как равным! Это большевики рукопожатия отменяли. А наши освободители нас за людей держат и понимают! Они настоящие мужчины! Не этой жидовне чета! Я себя давно человеком не чувствовал под гнетом большевиков, а теперь я – Широпаев – человек! Настоящий русский человек Свободной Руси!

– Король Свободной Руси Широпаев Первый! Кланяйтесь, пока не поздно, а то завтра погонят нас как скотину, не успеете порадоваться. Тебя-то небось сразу в Москву, короновать, а? – иронично заметил танкист.

– Москва? Жидотатарский город, к черту ее снести надо! Ничего русского там нету. Один вред от Москвы всем русским! Исконная Русь – это Новгород Великий, а вся остальная Рассея – это азиатчина, – уверенно ответил коренастый.

Спорщик-танкист очень сильно удивился. Сидел, удивленно покачивал головой. Семенов тоже не вполне понял, о чем речь. С чего это Кострома, Ярославль или, к примеру, Вятка – жидовская татарщина?

– Чушь! Киев – мать городов русских. Там – Русь! А все остальное – это нерусь! – так же убежденно заявил квадратномордый и надулся от гордости.

Тотчас отозвался сидевший рядом с ним кривоногий мужичок, заявивший, что Киев – самое жидовское гнездо и есть. А если уж смотреть Русь – так это там, где мы, казаки: на югах! И если б не жиды с Троцким, то корню б казацкому перевода бы не случилось.

– Ты ж говорил, что казаки не русские? – удивился коренастый.

– А что, хохлы – русские, что ли? – ответно изумился кривоногий.

Тут возмутился тот, с квадратной мордой.