Позывной: «Колорад». Наш человек Василий Сталин - Валерий Большаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тяжелый пулемет он оставил тут же, хватит и «шмайссера».
С громко бьющимся сердцем Григорий раскрыл дверцу для генерала и замер рядом по стойке «смирно».
Генерал, не обращая на него ни малейшего внимания, пролез в кабину, уселся, поерзал, устраивая на коленях портфель.
Григорий мигом захлопнул дверцу и метнулся под крыло, пробираясь к своему месту.
– Что за шутки?! – изумился немец в форме штурмбаннфюрера СС. – Кто этот тип? Где Винцель?
Тут руки у офицеров сами собой потянулись к кобурам.
Погибать смертью храбрых в планы Быкова не входило, поэтому он сбросил автомат с плеча на руки и открыл огонь.
«МП-40» заколотился, рассылая очереди, но Григорий не собирался долго выступать в роли палача – генерал был важнее.
Тот как раз совершал телодвижения, собираясь выйти.
Быков ударил пяткой по дверце, та с силой захлопнулась, отбрасывая генерала.
В это самое время Григория догнала-таки пуля – бедро будто раскаленным шкворнем прошили.
– С-суки…
Бросившись к кабине, «Колорад» запрыгнул на место пилота, ударил локтем пассажира, пока тот не очухался, пошарил пальцами по приборной доске, сориентировался, наконец, и завел двигатель.
– Доннерветер! – простонал генерал, пуча глаза. – Что происходит? Где Винцель?
– Винцель помер, – ответил Быков, выруливая. – Примите мои соболезнования.
Аэродром понемногу охватывала паника – охрана бегала, не зная, за что хвататься.
Сбить «Шторьх» легко, вот только как при этом выжить генерал-майору?
– Выпустите меня немедленно! – заорал немец и заткнулся.
Дуло «Астры» весьма чувствительно уперлось ему под подбородок.
– Заткнись.
Генерал-майор притих, как-то даже усох.
А панические настроения среди аэродромной команды, видимо, реально имели место, поскольку додуматься до того, чтобы попросту перегородить взлетную полосу, офицерье догадалось слишком поздно.
Пара тягачей и грузовик уже двигались к полосе, но Быков не стал их дожидаться, а взлетел, благо, «Шторьху» достаточно и полусотни метров для пробега.
Самолет набирал высоту, и сразу десятки лучей прожекторов скрестились на нем, высвечивая кабину белым калением.
– Придурки…
Григорий резко увел «Шторьх» в сторону и вверх, а потом сразу спикировал. Понесся на бреющем.
Генерал-майор сидел рядом, вцепившись в свой портфель, бледный, капли пота катились у него по щекам, а он лишь таращился за стекло и шептал что-то неслышное.
Молился?
Где-то позади взлетали «фоккеры» и редкие «Мессершмитты», бросались в погоню, но проку от их резвости было – чуть.
Быков летел по-над самой землей, иногда одним чутьем угадывая холм или лес.
Неожиданно свернув к югу, он сбил со следа «мессеры» и «фоки» – те по-прежнему мчались к востоку, рыская на разных высотах – и все более удаляясь от маленького «Шторьха».
Нога онемела, а кровь все сочилась и сочилась – в сапоге уже хлюпало. Быстрее надо до дому, а то вся выльется…
– Как вас зовут? – спросил Григорий.
Уловив внимательный взгляд генерала, направленный на его автомат, он усмехнулся.
– Но-но, не балуйтесь. А то выброшу.
– Вот как? – изогнул немец бровь. – Вас же послали за мной! С чем же вы вернетесь? Комиссары вас не пожалуют!
– Вы плохо знакомы с советскими реалиями.
– И как-то не спешу ознакомиться!
– Придется. Вы мне не нужны, генерал.
– Даже так?
– Я просто возвращаюсь к своим.
– А я, выходит, подвернулся по дороге?
– Именно. Но в том лишь ваша вина.
– Объяснитесь!
– А разве «Шторьх» по чину генерал-майору?
Немец сердито засопел.
– Мой «Юнкерс» попал под обстрел, – пробурчал он.
– Понятно. Как звать?
Генерал-майор покосился на пилота, помолчал, но все же признался:
– Фридрих Клесс.
– Какой ценный груз![19]
– Вы не представились, – чопорно сказал Клесс.
– Василий Сталин. Будем знакомы.
Генерал-майор вытаращился на пилота.
– Да, Фридрих, – притворно вздохнул Быков, – охота не удалась.
– Вами занимался не я, – пробурчал он, – а люди Гиммлера.
– Один хрен.
– Простите, что?
– Скоро узнаете, герр Клесс!
Тихий и незаметный, «Шторьх» чем-то напоминал русский «По-2». Тому тоже подкрасться было – раз плюнуть.
Легкое тарахтенье слабенького моторчика почти не воспринималось на слух после мощного рева истребителей.
Поэтому линию фронта Григорий преодолел без последствий – его просто не заметили.
Потеря крови давала о себе знать – подступала слабость, болела голова, участилось дыхание. Очень хотелось пить.
Поколдовав с рацией, Быков поднес ко рту микрофон и внятно сказал:
– Я – «Колорад», вызываю «Колхоз»! «Колхоз», ответьте!
Приемник затрещал, заверещал (Клесс высокомерно поморщился) и вдруг ясным, ликующим голосом радистки Зиночки ответил:
– Ой, «Колорадик»! Я так рада! – тут же голос ее стал деловым (видимо, начальство явилось): – «Колхоз» слушает!
– Дайте подсветку… Возвращаюсь на «Шторьхе».
– Васька! – прорвался в эфир голос Бабкова. – Т-твою мать! Живой?
– Почти.
Уронив микрофон, Григорий вцепился в ручку управления, чувствуя, как плывет сознание.
Где-то впереди, в темной ночи, тускло замигало посадочное «Т». Видимо, выстроились техники с фонарями «летучая мышь» в руках.
Взметнулась серия белых стартовых ракет, осветивших направление посадки.
«Салют…» – мелькнуло у Григория.
Очухавшись на миг, Быков еле выговорил:
– Захожу на посадку…
Генерал-майор сидел ни жив ни мертв.
Спас их, наверное, пилотский инстинкт Григория – сажал он «Шторьх» чуть ли не на подсознании.
Лишь только зашуршала земля под колесами, Быков нежненько принял ручку управления на себя, чисто механически вырулил, затормозил…
Опять было много света, как на том, на немецком аэродроме. Мелькали какие-то тени, звучали голоса…
Распахнулась дверца, и Григорий буквально вывалился наружу, уже не зрением, а кожей осязая ловившие его руки.
«И бысть тьма…»
Сообщение Совинформбюро за 15 июля 1943 года:
«На днях наши войска, расположенные севернее и восточнее города Орла, после ряда контратак перешли в наступление против немецко-фашистских войск.
Севернее Орла наши войска прорвали сильно укрепленную оборонительную полосу противника по фронту протяжением 40 километров и за три дня напряженных боев продвинулись вперед на 45 километров.
Разгромлены многочисленные узлы сопротивления и опорные пункты противника.
Нашими войсками на этом направлении занято более пятидесяти населенных пунктов.
Восточнее Орла наши войска прорвали сильно укрепленную оборонительную полосу противника по фронту протяжением 30 километров и, преодолевая его упорное сопротивление, продвинулись вперед на 20–25 километров.
На этом направлении нашими войсками занято более шестидесяти населенных пунктов.
В ходе наступления наших войск разбиты немецкие 56-я, 262-я, 293-я пехотные дивизии, 5-я и 18-я танковые дивизии.
Нанесено сильное поражение немецким 112-й, 208-й и 211-й пехотным, 25-й и 36-й немецким мотодивизиям.
За три дня боев взято в плен более 2000 солдат и офицеров.
За это же время, по неполным данным, нашими войсками взяты следующие трофеи: танков – 40, орудий разного калибра – 210, минометов – 187, пулеметов – 99, складов разных – 26.
Уничтожено: танков – 109, самолетов – 294, орудий разного калибра – 47. За три дня боев противник потерял только убитыми более 12 000 солдат и офицеров.
Наступление наших войск продолжается…»
Глава 14 Первая звезда
Быков не помнил, что было после посадки.
Все накатывало и отходило – не разберешь, то ли сон, то ли явь.
Иногда он выплывал из разлива немощи, наблюдал за деловитой суетой медсестричек и сурового военврача и снова тонул, не в силах слова вымолвить.
Но молодой, крепкий организм брал свое – Григорий пошел на поправку.
«Если бы из меня столько кровищи вылилось на «Граче», – подумал он, – то похоронили бы, что осталось, а так…»
И лишь теперь, уловив связную мысль, Быков понял, что сохранил зыбкое равновесие и не свалился в мир иной.
Григорий разлепил глаза, увидел белый потолок.
По нему бежала извилистая трещина, кое-где оголявшая доски.
Наверное, бомбежки расшатали дом.
Дом? Скорее, госпиталь…
Быков повернул голову, ощущая подушку, и оглядел, как мог, маленькую палату.
У противоположной стены стояла еще одна койка, пустая, застеленная одеялом, а в узкие окна лился свет, пригашенный плотными зелеными шторами.
Форточка была открыта, и задувавший ветерок колыхал штору, отчего кольца на гардине тихонько позвякивали.
Неподалеку, на венском стуле, сидела пожилая медсестра.
Она вязала носок и, смешно шевеля губами, считала петли.
