Все могу (сборник) - Инна Харитонова

Ольга тоже любила цветы, но без размаха. Не имея собственной земли, довольствовалась домашними горшечными маломерками, и Степан Кузьмич понимал, что если бы и случилась им земля за городом, то жена не променяла бы свои фиалки ни на какие там ромашки, тюльпаны и астры. Все подоконники, кроме его мастерской, были заставлены пластмассовыми и керамическими горшками с разноцветными, непонятно по каким правилам цветущими фиалками. Степан Кузьмич никак не мог взять в толк, почему, названные фиолетовыми, цветы вырастают белыми, розовыми, красными и даже рябыми. Ольга смеялась на его вопросы и даже купила в книжном брошюрку, где подробно и с научной обстоятельностью описывались все разновидности этого масляничного цветка. Из этой книжечки черпала Ольга и азы ухода за фиалками, но то ли книга была написана скверно, то ли Ольга была плохой ученицей, но цветы на подоконниках цвели редко, зато часто теряли жирные листья, сохли и желтели.

С годами они все меньше радовали Степину жену и медленно забывались. Только внучки, восхищавшиеся всем живым и ярким, становились на стульчик и из детской лейки орошали цветы. Особенно преуспела в этом старшая Лиза, которая, кроме поливки, умудрялась собирать из скудных соцветий игрушечный букет, чем сильно расстраивала бабушку.

Разомлев от рассказов Степана Кузьмича, Лиза наконец уснула, приоткрыв во сне ротик и выбросив из-под одеяла жаркую ручку. Степан укрыл руку, подоткнул по бокам непослушное пуховое одеяло, подобрал с пола очередную порцию оборванных фиалок и пошел к себе дожидаться Ольгу.

Степану все время думалось, что прожил он правильную и простую жизнь. Женился, родил и воспитал детей, обустроил дом, одарил, по возможности чем мог, науку… Но чего-то не хватало ему, чего-то летучего и неуловимого. Никогда не терзался он сомнениями, но часто вспоминал, как ходит по лесу и боится волков, как продает умную лошадь Розу, как едет в город учится. Именно с этого места посещало Степана Кузьмича долгие годы неспокойствие. Он гнал его, зная, что не мужское это – думать и вспоминать. Но, вопреки знанию, все же вспоминал. Опять-таки думал. И даже один раз заговорил с Ольгой, предложив на старости уехать в деревню. Оля среагировала вяло. Ни нет ни да не ответила. Выжидала.

Степану Кузьмичу в жизни повезло невероятным, но незаметным большинству образом. Ему удалось пронести и сохранить на все годы одно и то же отношение ко всему, будь то политика или вкусовые пристрастия. Степан считал за счастье, что ни разу ни в чем не разочаровался, ни разу никого не предал, ни разу не пошел против себя. И всю жизнь проносил взаимозаменяемые коричневые брюки неизменного фасона и одну прическу, как говорила Фима, «без затей». Ему не хотелось меняться, искать себя и кому-то что-то доказывать. Ему хотелось спокойно и медленно жить, находя в каждом дне что-то одно, несомненно уникальное. В невидимой копилке, собранной за прожитое, тряслись не монетки копеечек, а разные разности, которые извлекал он на свет по мере надобности, всегда зная, что именно надо вытащить и на что заменить. Это могучее знание делало из него одновременно богатыря, основу семьи и мудрого филина. Ольга, даже сама не замечая как, в сложных жизненных ситуациях говорила: «Не знаю, надо спросить у Степы». Хотя сама прекрасно знала и уже почти решила, но хотела и ждала совета мужа. И только однажды оказались они на пару в замешательстве, когда не нашлось в видимой близости ни ответа, ни совета, ни действия.

14

Ко времени, когда история с болезнью Кирочки улеглась, сникла и почти забылась, Татьяна уже давно устроила себе новый уклад жизни. Супружеские отношения с Пашей, стараниями все той же ни о чем не подозревающей Киры, как-то наладились, впрочем, идеальными не были. Горе брата повергло Пашу в такой шок, что Таня, в порыве жалости кинувшись к мужу однажды, так и застыла рядом, позабыв все, что мешало ей сделать то же самое, но только вскорости после родов. Теперь, когда Паша в редкие дни не работал, они с Таней всегда оставались рядом, успевая гулять, развлекаться и делать необязательные домашние дела, требующие активного Пашиного участия. С выздоровлением Киры пришел в две молодые семьи легкий вдох, который перерос позже в не менее легкий выдох, неизменно после которого надо было тихо говорить: «Ну, слава богу» – и секунду молчать.

Этот вдох-выдох подарил еще и легкий ветерок, оказавшийся для домов братьев мощным потоком свежего ветра. Обрадовавшись, пытаясь забыть прошлое, заново, уже по второму разу после женитьбы, кинулись они делать ремонт, обзавелись новой мебелью и, смеясь, чтобы скрыть истинность желаний, подумывали еще о детях. Кирочка понимала высказывание буквально и намекала, что эта реплика при посторонних, хотя и родственных людях весьма бестактна. Таня же подходила к делу пополнения семейства прагматично. Клонила набок голову, смотрела исподлобья на Пашу и томно протягивала: «Вот купим домик, там и подумаем».

Покупка дачи не составляла для Паши особой проблемы. Он медлил с приобретением загородной недвижимости только потому, что боялся огорода. Опасаясь грядок с помидорами и огурцами, которые, как ему казалось, обязательно разведут если не его родители, так теща, Паша не хотел превращать дачу в плантацию и плодово-овощную базу. Имея возможность покупать фрукты и овощи на рынке, он не понимал, к чему так усердствовать.

Таня, сполна намаявшись декретным бездельем, на работу в интернат все же не вышла. Зато набрала себе десяток логопедических домашних учеников. Свой педагогический авторитет она поднимала исключительно с помощью высокой стоимости уроков. Родители картавых, шепелявых и заикающихся детей считали, что если берет она много, то и учит-лечит хорошо. Было это отчасти правдой. Единственными, кому она отказывала, демонстрируя профессиональную порядочность, оставались заики. Вылечить их в большинстве случаев было невозможно.

Помимо логопедических уроков позже Татьяна обнаружила спрос на доселе непопулярные занятия по подготовке к школе. В этой области знаний у нее было меньше, зато азарт учителя, подпитываемый значительными суммами вознаграждений, толкнул ее заняться и этой отраслью педагогики. Детишек готовили к школе не по своей воле. Во вновь образованные гимназии и лицеи принимали только со вступительными экзаменами, которые без подготовки сдать семилетнему ребенку было почти не под силу. Обзаведясь потенциальными школьниками, Таня вместе с логопедическими детьми насчитала среди своих учеников уже семнадцать человек. Пашу трудолюбие жены настораживало. Ему мерещилось, что он чего-то недодает семье, хотя сам же и понимал: живем в достатке.

Лизу отдали в детский садик. Таня сказала, что ребенку следует расти в коллективе. Садик находился в соседнем дворе, и Таня, сидя на балконе и куря сигаретку, смотрела на гуляющую дочь, иногда даже кричала с восьмого этажа, чтобы та вышла из лужи или не ела снег. Воспитатели раздражались на замечания мамаши, Таня же выполняла таким образом свой материнский долг.

Лиза со временем изменилась. К пяти годам от Лизиного младенческого спокойствия и радужности даже следа не осталось. Она стала капризной и злой девочкой с не пойми откуда взявшимися задатками болезненной гордости. В отличие от бабушек и отца Таня с дочкой не миндальничала, а разговаривала как с равной. Иногда позволяла себе срываться в недопустимые пределы: «Будешь мало читать, останешься такой же дурой, как твой отец!» Танина мама, живущая вместе с ними, осекала и ругала дочь, на что Таня оправдывалась:

– Мама! Он же «Войну и мир» не читал! Я ему кассеты принесла, чтобы хотя бы посмотрел, а он… он заснул в середине первой серии. Он ничего не знает. Ни музыки, ни поэзии, он даже кино нормального не смотрит. Ты же видишь, что у них с Лизой одна любимая передача на двоих – «Спокойный ночи, малыши» и еще Дисней. О чем тут говорить?

– Не вижу ничего предосудительного, что мужчина увлекается мультипликацией, – заступалась за зятя Нина Алексеевна.

– Мама, какой мультипликацией! Вся его жизнь – это скоростной спуск деградации. Два его друга убили и закопали в лесу третьего, не поделив чего-то. Теперь сидят в тюрьме. Ты хочешь, чтобы и он в один прекрасный день сделал нечто подобное?

– Как, этот милый мальчик Гарик с такой красивой женой кого-то убил?

– Да, мама, да. Этот милый Гарик, который не Гарик, а Игорь, убил и закопал в лесу своего кредитора.

– Какой кошмар! Вы же вместе с ними ездили в Голландию.

– И в Голландию, и во Францию… Мы еще в Испанию этим летом собирались… Ты мне скажи, мама, почему Борька-то не такой? Ведь одних родителей сыновья.

– Вот ты родишь второго ребенка, сама поймешь, – объясняла Тане мать.

– Я не рожу больше ни-ког-да. Слышишь меня? Никогда, даже не надейтесь. – Таня бросила в раковину недомытую миску и ушла на балкон курить.

Мать сама принялась домывать за дочкой посуду, шепча себе или Лизе: