Дорожные работы - Стивен Кинг

Уже позже он все-таки напился, а около десяти его обуяло уже привычное желание позвонить Мэри. Вместо этого он, сидя прямо перед телевизором, занялся онанизмом и испытал бурный оргазм в тот самый миг, когда голос за кадром рекламного ролика уверял, что анацин — лучшее болеутоляющее средство в мире.

8 декабря 1973 года

В субботу он не стал гонять по автостраде. Бесцельно слоняясь по дому, он, как мог, откладывал то, что должен был сделать. Наконец все-таки позвонил Мэри. Лестер и Джин Каллоуэй, ее родители, уже приближались к семидесятилетнему порогу. Обычно, когда он звонил, Джин (Чарли всегда называл ее «мамочка Джин») снимала трубку сама, но, как только узнавала, кто звонит, голос ее превращался в ледяную глыбу. Для них с Лестером он, несомненно, был сродни бешеному зверю, который, вконец обезумев, покусал их дочь. И вот теперь зверь, наверняка пьяный в стельку, звонит и слезно молит их дочурку вернуться, чтобы искусать ее вновь.

Однако, к своему нескрываемому облегчению, он услышал голос Мэри:

— Алло?

— Мэри, это я.

— О, привет, Барт. Как твои дела? — Голос бесстрастный и ровный.

— Ничего.

— Как там запасы «Южного комфорта»? Не истощились?

— Мэри, я больше не пью.

— Ну надо же! — Тон ее показался ему язвительным, и он вдруг испугался: насколько плохо он все-таки знал Мэри. Как могла женщина, с которой он прожил столько лет (и которую, как ему казалось, знал словно свои пять пальцев), бросить его с такой легкостью?

— Да вот, представь себе, — пробормотал он.

— Насколько мне известно, прачечная уже закрылась, — сказала она.

— Возможно, временно. — Ему вдруг показалось, что он едет в лифте и беседует с каким-то незнакомцем, которому кажется страшной занудой.

— Жена Тома Грейнджера так не считает.

Ага, наконец нападки. Все-таки лучше, чем ничего.

— Тому ничто не грозит. Его ведь уже давно на куски разрывают. Руководство «Брайт-клин» его теперь наверняка переманит.

Ему показалось, что Мэри вздохнула.

— Зачем ты звонишь, Барт?

— Мне бы хотелось, чтобы мы с тобой помирились, — осторожно ответил он. — Мы должны поговорить, Мэри.

— Ты имеешь в виду развод? — Вопрос прозвучал вполне спокойно, но ему вдруг показалось, что он уловил в ее голосе панические нотки.

— А ты хочешь, чтобы мы развелись?

— Я сама не знаю, чего хочу. — Голос ее дрогнул и казался теперь разгневанным и испуганным одновременно. — Я ведь почему-то, дурочка, всегда считала, что у нас с тобой все хорошо. Я была счастлива и думала, что ты тоже счастлив. И вдруг — как гром среди ясного неба…

— Ты считала, что у нас все хорошо, — эхом откликнулся он. Внезапно его захлестнула ярость. — Господи, ну как можно быть такой черствой! Неужели, по-твоему, я поставил крест на своей карьере просто так, шутки ради? Словно прыщавый старшеклассник, который бросает дымовую шашку в школьный туалет?

— Ну а тогда в чем дело, Барт? Что случилось?

Гнев его мигом растаял, словно прошлогодний сугроб. Под желтоватым снегом обнаружились слезы. Он угрюмо боролся с ними, преисполненный мрачной решимости и чувствуя себя преданным. И почему это происходит, когда он трезв как стеклышко? Ведь в трезвом виде легче держать себя в руках. Его же так и подмывало расплакаться у нее на плече и выболтать все как на духу; словно мальчишке с расквашенным носом у мамочки в объятиях. В любом случае он не сумел бы поведать ей, что случилось, поскольку в глубине души и сам этого не знал; а уж беспричинный плач и вовсе говорил о том, что дальше некуда. Только в психушку.

— Не знаю, — ответил он наконец.

— Чарли?

Беспомощно он произнес:

— Если дело в Чарли, то почему ты не замечала всего остального?

— Я ведь тоже тоскую по нему, Барт. До сих пор. Каждый час, каждую минуту.

Опять обида. Странно ты это выказывала.

— Нет, так ничего не выйдет, — сказал он наконец. Слезы катились по щекам, но он не замечал их и не позволял голосу дрожать. — Это не телефонный разговор. Давай пообедаем вместе в понедельник. Скажем, в «Хэнди-Энди».

— Хорошо. Во сколько?

— В любое время. Думаю, с работы меня отпустят. — Шутка прозвучала банально и в пустоту.

— В час устроит?

— Вполне. Я закажу столик.

— Хорошо. Только не вздумай прийти на пару часов раньше и напиться.

— Не напьюсь, — угрюмо буркнул он, зная наперед, что это не так.

Воцарилось молчание. Говорить больше было не о чем. Где-то в отдалении чьи-то голоса еле слышно обсуждали свои проблемы. И вдруг Мэри произнесла нечто, заставшее его врасплох:

— Барт, мне кажется, тебе следует показаться психиатру.

Ему показалось, что он ослышался.

— Кому?

— Психиатру. Я понимаю, как дико это звучит, но хочу, чтобы ты уяснил себе: если не покажешься психиатру, я ни за что к тебе не вернусь.

— До свидания, Мэри, — медленно произнес он. — В понедельник увидимся.

— Барт, я бессильна тебе помочь. Тебе необходим психиатр.

— Я и сам это знаю. До свидания, Мэри, — тщательно подбирая слова, ответил он и, прежде чем она успела что-либо сказать, положил трубку. И вдруг поймал себя на том, что почти рад. Он победил. Выиграл гейм, сет, а с ним и всю игру. Швырнул через всю комнату пластмассовый молочник и тут же порадовался, что не бросил нечто бьющееся. Открыл шкафчик над кухонной раковиной, взял два первых подвернувшихся под руку стакана и, от души размахнувшись, шмякнул их об пол. Послышался звон, во все стороны брызнули осколки.

— Скотина ты чертова, сукин ты сын! — заорал он на самого себя. — Ну почему бы тебе не перестать дышать, пока ты не ПОСИНЕЕШЬ?

Пытаясь заглушить внутренний голос, он изо всей силы треснул кулаком о стену и завопил от боли. Обхватил покалеченную правую кисть левой рукой и стоял посреди кухни, дрожа и покачиваясь. Наконец, совладав с собой, взял совок со щеткой и подмел осколки. Чувствовал он себя вконец разбитым и несчастным.

9 декабря 1973 года

Выехав на автостраду, он на бешеной скорости преодолел сто пятьдесят миль, а затем вернулся. Дальше ехать не осмелился. Это было первое воскресенье, когда все бензоколонки вдоль трассы оказались закрыты. А добираться домой пешком ему не улыбалось. Вот видишь, сказал он себе. Вот как, Джорджи, они с такими яйцеголовыми упрямцами расправляются.

Эй, Фред, это правда ты? Чему я обязан подобной чести, Фредди?

Иди в задницу, приятель!

На обратном пути по радио передали обращение к американским гражданам:

«Вас, конечно, беспокоит нынешний энергетический кризис, и вы хотите застраховать себя и свою семью, чтобы зимой не остаться без бензина. Вы уже катите на ближайшую бензоколонку, прихватив с собой дюжину пустых канистр. Однако если вас по-настоящему заботит судьба вашей семьи, то советуем развернуться и ехать домой. Хранить бензин дома или в гараже крайне опасно. Не говоря уж о том, что и закон этого не разрешает. Подумайте сами: перемешиваясь с воздухом, пары бензина становятся взрывоопасны. Взрыв канистры бензина по разрушительной мощи соответствует полусотне динамитных шашек. Подумайте об этом, прежде чем заполнять бензином канистры. А потом подумайте о своей семье. Мы хотим, чтобы вы жили долго.

Мы передавали обращение к американским гражданам. Наша радиостанция присоединяется к этому призыву».

Он выключил радиоприемник, снизил скорость до пятидесяти миль в час и перестроился в правый ряд.

— Полсотни динамитных шашек, — пробормотал он. — Любопытно, черт побери.

Взгляни он в этот миг на себя в зеркало, то разглядел бы на своем лице широчайшую ухмылку.

10 декабря 1973 года

В «Хэнди-Энди» он пришел в половине двенадцатого, и метрдотель усадил его за столик возле стилизованных крыльев нетопыря — далеко не лучший столик, но перед ленчем выбор был невелик. Ресторанчик «Хэнди-Энди» специализировался на бифштексах и отбивных, а его фирменное блюдо называлось «эндибургер». Это была здоровенная булочка, усыпанная кунжутными семенами, с котлетой и салатом внутри; удерживалась сложная конструкция с помощью хитроумно воткнутой в нее зубочистки. Подобно всем городским ресторанам, расположенным неподалеку от деловых кварталов, тут трудно было точно угадать время наплыва публики. Еще два месяца назад он мог прийти сюда в полдень и выбрать едва ли не любой столик по вкусу — возможно, и позже, месяца через три, здесь будет то же самое. Чем объяснялись подобные перепады, было для него глубокой тайной вроде удивительных историй в книгах Чарльза Форта или непостижимого инстинкта, благодаря которому ласточки всегда возвращались в Капистрано.