Аквитанская львица - Дмитрий Агалаков

Так сарацины и поступили, но Людовик об этом еще ничего не знал. Он метался вокруг повозки, где сейчас пряталась или уже погибла его жена, и кричал:

— Алиенора, ты жива?! Ответь, Алиенора! — Вытащив меч из ножен, сейчас бесполезный, похожий на игрушку, не слушая окриков ординарцев: «В укрытие, ваше величество! Вас убьют!» — Людовик звал жену.

Целиком закрыть повозку было невозможно, и стрелы, несмотря на живую стену из телохранителей, достигали и пронзали любой из шатров. Повезло тем дамам или их камеристкам, которые успели выскочить из кибиток и тут же нырнуть под них. Это было единственным и верным убежищем.

Но до срока.

Сверху покатились камни — как видно, за ночь турки успели натащить их как можно больше, и теперь эти глыбы с грохотом катились и подпрыгивали, а в последнем прыжке обрушивались на дорогу, ломая закованных в железо людей, унося в пропасть сразу десятки рыцарей на боевых конях и пехотинцев, державшихся скученно, подальше от края; камни разбивали повозки, под которыми прятались женщины, мирные пилигримы и музыканты, и всю эту кашу из дерева, костей и крови увлекали с карниза туда же — в бездну.

В эти минуты, когда караван крестоносцев охватила паника и до агонии было всего ничего, туркам показалось мало стремительного и рокового для их противника нападения. Они решили атаковать французов не только стрелами, но и с ятаганами в руках. Один из таких отрядов оказался как раз над головой короля. Людовик увидел осторожно спускающихся сарацин в ту минуту, когда после очередного оклика жены его слуха коснулся приглушенный голос: «Я жива! Людовик, жива!»

Отряд турок пробирался вниз, к их плато, лавируя между камней. Сама природа создала там, среди голого кустарника, узкую тропинку. Людовик взглядом смерил высоту. Сверху, к началу этой нехоженой тропки, опускался густой высохший терновник. Спрятав меч в ножны, повесив щит на локоть, Людовик побежал к скале.

— Куда вы, ваше величество? — ординарцы не знали, догонять короля или оставаться у повозки с королевой.

Но он не ответил. Стрелы врезались в камни под его ногами, сбили двух оруженосцев, что бросились за ним, и те рухнули тут же, но ни одна не взяла короля. Людовик ухватился за сухой терновник и, упершись ногами в скалу, стал взбираться наверх, к тропинке. Несколько рыцарей последовали за ним. Турки уже заметили, что им идут наперерез, и теперь торопились. Один из них оступился и, всплеснув руками, полетел вниз. Едва он упал, его, покалеченного, тут же заколол ножом раненый арбалетчик. Взобравшись по терновнику, Людовик успел первым выйти на тропинку и занять удобную позицию — это был твердый уступ, к тому же закрытый от турецких стрел скалой. Он вырвал из ножен длинный меч и закрылся щитом как раз в ту минуту, когда первый турок набросился на него с ятаганом. Людовик легко отбил удар кривого палаша и со всей яростью, какая только могла родиться в его сердце, ударил турка мечом в живот — небольшой круглый щит не спас сарацина. Людовик выдернул меч из врага, чей кафтан тотчас набух кровью, и столкнул щитом завывавшего турка вниз. Враги не могли обойти его со всех сторон и были вынуждены нападать поодиночке. Но и рыцари не имели возможности присоединиться к своему королю — тут было место лишь для одного. Пользуясь хорошо выбранной позицией, второго турка, отбив его удар, король просто сбил щитом с тропинки — там было кому добить нехристя! Третьего он поразил в открытое горло, но это едва не стоило ему жизни — фонтан крови ударил Людовику в глаза и вновь, как и на берегу Меандра, на мгновения ослепил его. Зажмурившись, хлопая глазами, Людовик отбил щитом первый удар нападавшего, затем второй. Лезвие ятагана скользнуло по его плечу, но не ранило — миланская кольчуга была сработана на славу. Смахнув капли крови яростным рывком головы, он ударил мечом в лицо четвертому врагу, и тот, роняя палаш, хватаясь за глаза, полетел за остальными.

Столько в эти минуты было в Людовике силы и ярости, что он легко расправился еще с тремя врагами, не получив ни одного ранения. Турки, а их было не меньше двух десятков, видели, что пригорок неприступен. Воин, охранявший его, дерется как лев и не уступит и пяди земли. Слава богу, Людовик был одет как обычный рыцарь, и враг не признал в нем короля! Просто — одного из французских дворян. Им нужен был лучник, чтобы прикончить отважного героя. Но это были меченосцы. Очередной сарацин боялся двигаться вперед — ему не хотелось разделить участь своих товарищей, тем более, упади он живой или раненый вниз, там его ожидала мгновенная смерть.

Двое турок попытались обойти его, вскарабкавшись по стене, но едва рука первого сарацина ухватилась за камень рядом с королем, он, отвлекшись от нападавшего на него сарацина на тропинке, отсек кисть врага, и тот, заревев, полетел вниз, сбив еще двух нападавших единоплеменников. По времени эта битва происходила не больше пяти минут, но те из французских рыцарей, кто видел ее снизу, уже никогда бы не смогли ее забыть. Их король был героем! Настоящим христианским государем, вставшим на защиту бедных паломников, идущих в Святую землю.

Но от полного избиения крестоносцев в Кадмских горах караван спасли тамплиеры и те рыцари, кто встал под их знамя. Защитников возглавил великий сенешаль Эврар де Бар. Ветераны Пиренеев, Бедные рыцари Христа лучше других умели противостоять сарацинам в горах. Тамплиеры знали, как можно снасти лошадей от турецких стрел, как укрыться самим и дать отпор. Турки нападали только на одном участке, где растянулась самая большая и самая уязвимая часть каравана — средняя. Им нужно было успеть разметать французов, пока не спохватился мощный авангард крестоносцев, который они с такой радостью пропустили далеко вперед. Но на арьергард турки внимания не обратили. Эта их опрометчивость и переломила ход сражения. Карабкаясь по скалам, тамплиеры обошли сарацин стороной и ударили с тыла по их правому флангу. Не ожидая нападения, турки дали сигнал к отступлению.

Они и так насытились кровью врага!

Сарацин в этот день погибло немного — сотни три, и то лишь благодаря расторопности Эврара де Бара и его людей. Потери французов оказались катастрофическими, невосполнимыми, страшными.

Сарацины сторицей отплатили за поражение на берегах Меандра. За бессилие на поле брани отплатили коварством и хитростью. Более двадцати тысяч крестоносцев и паломников погибло всего за один час этого кошмара. Печальный опыт императора Священной Римской империи Конрада Гогенштауфена не стал примером для французов, оказавшихся не менее легкомысленными. Весь цвет рыцарства Иль-де-Франса, Шампани, Анжу, Фландрии и других провинций был выкошен в этот день — храбрые дворяне с золотыми шпорами, укрывая герцогинь, графинь и баронесс своей грудью, легли на узком карнизе и на дне пропасти. Большая часть камеристок, служанок, прачек и музыкантов оказалась перебита стрелами и раздавлена камнями. Та же участь постигла и треть бедных паломников, которых защищали во вторую очередь — после аристократок. Тысячи разбитых тел остались лежать на дне пропасти без погребения — на радость хищным птицам и зверям. Живым оставалось только оплакивать своих родных и близких.

Их великое путешествие закончилось под Кадмскими горами — острые уступы стали их братской могилой.

Когда Людовик, оказавшийся на своем плато, обозревал эту картину, вдалеке на дороге показались первые отряды Жоффруа де Ранкона, наконец-то пришедшие на помощь своим.

Красавчик де Ранкон, бледный и молчаливый, подъехал к королю, спешился, встал на одно колено и опустил голову. Спешились и его рыцари. Среди них были и друзья Алиеноры — Гуго де Лузиньян и Сельдебрейль.

— Где вы были, де Ранкон? — спросил король.

Граф поднял глаза:

— Мы… оторвались… случайно…

— Где вы были, когда турки избивали этих людей, де Ранкон? — повторил вопрос король.

Владетелю Тайбура нечего было сказать. Людовик вытащил меч, от острия до рукояти покрытый сарацинской кровью, и приставил лезвие к горлу де Ранкона. Лицо его было искажено звериным гневом — никто и никогда не видел короля таким. Все наблюдавшие эту картину притихли. И французы, стоявшие за королем, и аквитанцы.

— Я последний раз спрашиваю вас, де Ранкон… Отвечайте.

— Людовик, прошу тебя! — Алиенора, свидетельница этой сцены, выступила вперед.

Король обернулся:

— Ты просишь меня? Ты просишь — за кого?! За этого негодяя?!

Жоффруа де Ранкон, все еще стоя перед королем на одном колене, побледнел еще сильнее:

— Вы не смеете так говорить со мной, ваше величество. Хотите убить — убейте. Но вы не смеете так говорить со мной.

— Не смею?! — Людовик оторвал меч от его шеи и обвел им по кругу. — Погибли лучшие рыцари Франции! Лучшие — не в пример вам, де Ранкон! Погибли простые люди, которые доверились нам! Доверились мне!