Клинок ночи (СИ) - Кирк Райан

Боль пронзила ее следом за воспоминанием. Она лежала на животе, голову поддерживали умно сложенные подушки и одеяла. Не двигаясь, она ощущала, как болела спина. Она попыталась пошевелиться, и боль пронзила спину так, что зрение потемнело. Она подавила крик. Казалось, все синяки были связаны, и движение заставляло их всех загораться. Если настоятель сделал это намеренно, он хорошо постарался.

Морико переживала из-за раны от меча, но не могла заставить себя отыскать ее. Если она была жива сейчас, она будет жива, когда можно уже будет пошевелить рукой и найти. Не было спешки.

Она уловила тихое движение. Ее голова прояснялась, чувство вернулось к ней. Она была в монастыре, что не удивляло, и, похоже, в своей кровати. Она услышала голос Томоцу, и этот звук был самой сладкой музыкой. Он все-таки приглядывал за ней. Может, в мире было что-то хорошее.

— Как ты себя чувствуешь?

Морико осторожно подвигала челюстью и решила, что можно было говорить.

— Ужасно.

— Не удивительно, — в голосе Томоцу не было сочувствия, ее сердце сжалось. — Удивлен, что настоятель дал тебе жить. Я думал, он убьет тебя.

— И я. Я видела меч. Почему я не мертва.

— Настоятель — один из лучших воинов в регионе, стоило такое помнить, прежде чем устраивать бунт. Он смог направить клинок безопасно, не задел органы. Поразительный удар.

Надежда рухнула на землю. Ее надежда на сочувствие и поддержку разбилась об похвалу навыков настоятеля, бьющего скованную девушку. Томоцу было все равно. Ему приказали присмотреть за ней. Она была одна. Морико ругалась мысленно, желала смерти или хотя бы тишины леса. Она решила в тот миг, что ей надоели люди.

Если Томоцу не ощутил этого, он хотя бы понял, что она не хотела с ним говорить. Он отошел от ее кровати.

— Я дам тебе отдохнуть. Настоятель захочет увидеть тебя, когда ты станешь сильнее.

Морико заплакала, подушки вокруг ее лица впитывали слезы. В этой жизни ничего для нее не осталось.

* * *

Выздоровление Морико было мучительным и медленным. Хотя ее тело изо всех сил старалось сшить все порезы, каждое небольшое движение вскрывало новую корку. Было почти полнолуние, когда Морико смогла сесть в постели и попытаться ходить без боли. Это было небольшое достижение, но возможность снова двигаться стала для Морико невероятным облегчением. Она больше боялась паралича и потери способности двигаться, чем смерти.

Томоцу ясно дал понять, что ей нельзя было покидать свою комнату. Он сказал ей, что настоятель хотел, чтобы она исцелилась, потом ей снова разрешат бродить по территории монастыря. Морико приняла приказы без комментариев. Все равно она была слишком слаба, чтобы делать что-нибудь полезное, поэтому приказ был ей по душе.

Морико проводила много часов бодрствования, думая о деревьях. Она представляла, как они шепчутся на ветру, а тень и солнце рисуют изысканные узоры на ее коже. В лесу было что-то естественное, первобытное. Жизнь там имела гораздо больше смысла, чем в монастыре, отрезанном от всей природы, кроме неба.

По крайней мере, у нее было достаточно времени, чтобы подумать о том, что произошло. Преступления, которые она совершила, по их монашескому кодексу карались смертной казнью. Хотя это и не было обязательным наказанием, по общему мнению, преступление такого масштаба почти всегда приводило к смерти. Морико пыталась понять, почему ее не убили. Ее разум смог придумать только две неприятные возможности: либо она исцелялась, чтобы снова подвергнуться пыткам, либо настоятель чувствовал, что ее можно было реабилитировать.

Морико отклонила первую возможность по двум причинам. Во-первых, хотя Упорство было строгим местом, тут не было излишней жестокости. Хотя Морико была бы счастлива сбежать в любой момент, монастыри были маяками света в темном мире. Если настоятель хотел, чтобы эта вера сохранялась, он не мог пытать девочек по своему желанию. Вторая причина заключалась в том, что если это было правдой, Морико ничего не могла с этим поделать, так что бесполезно было даже об этом беспокоиться. Лучше было сосредоточиться на более позитивных исходах и ​​надеяться на лучшее.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Оставалась только возможность, что у настоятеля был на нее план посерьезнее. Это оставляло ей больше вариантов, но было гораздо страшнее. Морико изучила ситуацию со всех сторон. Только она знала, как отчаянно она хотела сбежать, как сильно она ненавидела жизнь в монастыре. Возможно, настоятель хотел использовать ее как воина монастыря. Он не мог знать, что ее отсутствие верности распространялось на всю монашескую систему.

Хотя Морико не могла догадаться, о чем думает настоятель, она знала, что у нее был выбор. Продолжение неповиновения привело бы к ее смерти. Подчинение настоятелю могло дать шанс на жизнь. Неповиновение казалось предпочтительнее, но подчинение означало жизнь. Много дней желания жизни и смерти боролись в ее душе, и ее окончательное решение не вызывало гордости.

Она решила подчиниться и следовать приказам настоятеля и плану своей жизни. Это казалось трусливым решением, но она не хотела умирать. Она скучала по семье и по лесу. Она отдала бы все, чтобы снова бродить по лесу, использовать свои новые способности, ощутить жизнь, текущую в этой местности. Жизнь означала возможность и надежду. Она не поддастся манипуляциям настоятеля, и всегда будет искать возможность сбежать.

Приняв решение, Морико приступила к осуществлению своих планов. Она старалась ускорить восстановление. Это было неприятно, но она не знала, что будет дальше, и ее тело нужно было подготовить. Она позволяла ему медленно заживать, но она не поддерживала тело в форме. Пора было это сделать. Она начала понемногу тренироваться, насколько позволяло тело. После частых растяжек, Морико обнаружила, что уже через месяц она начала чувствовать себя почти на том же уровне, на котором была до пыток. Кожа на ее спине иногда все еще казалась натянутой, но в целом она чувствовала, что ее тело было готово к новым испытаниям.

Морико гордилась своим телом. Она гордилась тем, на что была способна, насколько была сильна. Когда ее пальцы скользнули по частям спины, до которых она могла дотянуться, она обнаружила, что даже гордилась своими шрамами. Она погладила шрам на животе на месте раны и поклялась себе, что никогда не забудет то, что она пережила от рук настоятеля.

Изменились и ее отношения с другими учениками. Раньше она стеснялась, а теперь почти не говорила. Другие студенты игнорировали ее, что ее вполне устраивало. Она видела, как это началось с Томоцу, как это развивалось и у всех других учеников. Она была нечистой, ее нужно было избегать. Остальные ученики устроились тут удобно.

Изначально привыкнуть к монастырю было трудно, так как большинство учеников разлучили с семьями. Но по мере того, как они привыкали к комфортному существованию, желание убежать все сильнее уменьшалось. Комфорт был врагом перемен, и за несколько месяцев большинство учеников привязалось к монашескому распорядку и образу жизни. Здесь была власть и привилегия, и никто добровольно от этого не отказывался. Морико звала их всех трусами и не хотела иметь с ними дело.

Томоцу продолжал проверять ее ежедневно. Она пыталась оттянуть неизбежное, но знала, что вызов ее в покои настоятеля — лишь вопрос времени. Морико уже давно ожидала вызова, когда он случился. Она была исцелена достаточно, успела отдохнуть.

Томоцу вернул ей меч пару дней назад. Послание было ясным. Даже с оружием она не была угрозой для настоятеля. Она была благодарна за меч с его прохладным и твердым присутствием. Она погладила ладонью клинок и убрала меч в ножны, стала готовиться к встрече. Она представила себя как сталь своего меча, закаленную, защищенную слоями стали.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Впервые за почти два месяца Морико вышла во двор монастыря. Он не изменился с ее боя с Горо. Дыхание застряло в горле, когда она увидела кольца, к которым была привязана, когда ее стегали хлыстом. Она подавила реакцию, заставила себя смотреть. На том месте не было крови. Монахи хорошо все убрали.