Вендетта (СИ) - Шеллина Олеся "shellina"

— Так, вы же сами сказали, ваше величество, что все хотите осмотреть, — подал голос Аверьянов. Я пристально посмотрел на него.

— Тьфу, — сплюнул и развернулся в сторону выхода. — На корабли пошли, начиная с флагмана. Потом к выжившим ребятам. Бехтеев, не забудь про Д’Аламбера.

— Я помню, ваше величество, — секретарь едва удержался, чтобы глаза к небесам не поднять. Я это по его морде вычислил. А еще я заметил, как Ушаков с Аверьяновым переглянулись и головами покачали. Ну да, я нервничаю, и меня просто трясет всего от ярости, но это не повод еще больше мне нерв поднимать.

— Я все же хочу вернуться к нашему разговору, Петр Федорович, — рядом со мной шел Ушаков. — Разумно ли было Петьку Румянцева во главе трех полков в Голландию отправлять?

— С ним Иван Максимович Шувалов, — ответил я рассеянно. — У него богатый опыт именно подавления народных волнений в иноземных провинциях. В зверствах замечен не был, службу нес на отлично. Мне его Миних посоветовал, я подумал и принял решение.

— Ах вот оно что, — Ушаков поджал губы. — Мне не сообщили об этом назначении. — Вот теперь нахмурился я. Решение принималось буквально на ходу, пока мы ехали в Кронштадт, и уж передать едущему в другой карете Ушакову все мои распоряжения были обязаны.

— Вот что, Андрей Иванович, разберись с этим. Лучше сам разберись. Я не потерплю подковерной борьбы. У нас слишком шаткое сейчас положение, чтобы еще и между собой грызться. Не разберешься, всех сниму с должностей к чертовой матери. Будете потом в твоем клубе выяснять, кто прав был, а кто не очень. — Я перевел взгляд на стоящий у пристани корабль. Это был не флагман. Корабль был меньше, но настолько погружен в воду, что я даже понять не мог, где его ватерлиния расположена.

— Михаил Никитович, что это с ним? Настолько поврежден, что все трюмы затопило? — я повернулся к Аверьянову, но в этот момент раздался крик.

— Поберегись! — по трапу бежал мужик который волок здоровенный сундук. Он так низко нагнулся, что не видел ничего вокруг, кроме своей шаткой дороги. Качать права в подобной ситуации было глупо, и я без лишних слов отошел с его дороги. За мной последовали остальные.

— Груженый он так, что еле двигался, — запоздало ответил Аверьянов. — Как я понял, флагман и два корабля из охранения бой завязали, а с поврежденных торговых судов за это время успели груз на эти два судна переправить, прежде, чем затопить окончательно. Потому так медленно и шли они. Как вообще с таким перегрузом на дно не отправились рыб кормить, вот в чем вопрос. Правда, пристать куда-то боялись, потому сожрали все продукты, которые купцам везли, экзотические.

— Выжили все? — резко спросил я у коменданта.

— С этих кораблей все. Флагман принял на борт тех, кто с жив остался с погибших кораблей. Раненных многих, но Кондратьев всех довезти сумел. Сейчас с ними лекари возятся, коих вы с собой привезли. Один шустрый такой Фролов все выспрашивает у моряков, какие именно продукты те сожрали, и на бумажку записывает. — Пожаловался снова Аверьянов на нерадивых моряков и скотину Кондратьева, которые съели то, что им не принадлежало.

— Хрен с ними с продуктами. Бехтеев! — крикнул я.

— Да, ваше величество, — секретарь тут же материализовался возле меня. Наверное, я к нему придираюсь, хороший он на самом деле секретарь.

— Федор Дмитриевич, выясни, что именно съели наши люди, кому из купцов принадлежали эти товары, и сколько все это стоит. А затем напиши указ Воронцову, чтобы возместил немедля. Будет кочевряжиться, вон Андрею Ивановичу дай отмашку. Он на Михаила Илларионовича давно зуб точит. У тебя ведь день рождения скоро, Андрей Иванович? — я повернулся к Ушакову.

— Не так чтобы скоро... — протянул он.

— Да, неважно. Воронцова в качестве подарка я тебе, пожалуй, подарю. Только замену ему нормальную найду, — пробормотал я так тихо, что меня услышал только стоящий совсем близко Ушаков.

— Будет исполнено, ваше величество, — немного подумав, Бехтеев вытащил бумаги малого формата и первую ручку, заправленную чернилами и принялся быстро записывать мои распоряжения, чтобы ничего не забыть. Ручку сделал Ломоносов вместе с Эйлером, буквально на коленке, когда я после пары месяцев ожидания буквально припер их к стенке. Сделали они ее буквально за неделю, принцип-то там не сложный, чтобы уже отвязаться от меня. И сейчас как раз управляющий моего личного заводика организовывал цех для производства, во-первых, перьевых ручек, а, во-вторых, вот таких автоматических. Все это было штучное и дорогое. Позволить себе даже простую перьевую ручку мог не каждый. Тот, кто не мог ее себе позволить, до сих пор гусей ощипывал.

То, с какой быстротой мои гении сделали запрашиваемое, наталкивало на мысль, что подобной «ерундой» им просто некогда заниматься. Философские труды и энциклопедии ремесел сами собой не напишутся. Мне же, как человеку глубоко практичному, а от того приземленному и не понимающему ценности рассуждений о природе человека, было глубоко плевать на философские труды. Ими вполне можно заниматься на пенсии, да в свободное время. Потому, выкатив им целый список мелочей, которые могут облегчить жизнь, пригрозил, что в случае отказа заниматься делом, отправлю домой, где сейчас идет война, и они получат хрен без соли, а не гранты на свои труды. Тем более, что все эти штуковины, типа усовершенствованного микроскопа, лабораторной посуды, прибора для сверления, им же и пригодятся в научной деятельности, тем более, что денег я на науку не жалел.

Мужик тем временем сбежал по трапу и свалил сундук на землю. Я посмотрел на суетящихся людей, вовсю идущую разгрузку, потом перевел взгляд на флагман, стоящий на якоре неподалеку и развернулся к Аверьянову.

— Ну что же, не будем мешать людям работать. Нет ничего хуже, чем болтающегося под ногами начальства: ни работу качественно не сделать, постоянно надо на эти рожи оглядываться, ни слова лишнего не скажи, чтобы Андрей Иванович тут же не схватил, заподозрив хулу, — Ушаков только поморщился, но ничего не сказал в ответ. Я же продолжил. — Пошли к морякам, солдатам, всем тем, кто выжил, а потом к Кондратьеву.

Аверьянов, уже жутко уставший от моих закидонов, с обреченным видом развернулся и пошел с пристани, к поселку, раскинувшемуся возле крепости. Ничего, потерпит. Я же терплю. И хожу кругами, чтобы успокоиться и прийти к адмиралу со светлой головой. Чтобы не наворотить таких дел, от которых всем тошно станет.

Для раненных выделили один из оружейных складов, в экстренном порядке перетащив оттуда боеприпасы и расставив койки, отгороженные друг от друга чем-то вроде занавесок. Склад выбрали потому что помещение могло отапливаться, и в нем были окна.

— Почему вот это склад? — я повернулся к Аверьянову. — Вы бы еще в бальной зале дворца ядро и бочки с порохом разместили.

— Приказано тут все складировать, — комендант развел руками. — Это еще при моем предшественнике было сделано.

— И кто такой умный додумался? — я осмотрелся по сторонам. Это явно предназначалось под жилое помещение. Может и взаправду бальная зала должна была быть. потом строительство дворца забросили, и... В общем, получили то, что получили.

— Разумовский Алексей Григорьевич, — вместо коменданта ответил Ушаков. Я закрыл глаза и досчитал до десяти. В целом, тетушка довольно грамотных типов на места расставляла, но иногда... Алексей Григорьевич пел хорошо, на кой хрен было его нагружать тем, в чем он ни хера не понимал?

— Свет как убирали? — я не сводил тяжелого взгляда с Аверьянова.

— Ставни глухие делали. Хуже с влагой было. Топить надобно. А как, ежели порох вокруг? Вот и таскали взад-вперед. Я раненных-то здесь разместил на свой страх и риск. — Он вопросительно посмотрел на меня, я же махнул рукой.

— Все ты правильно сделал. Раненные не порох, при них топить можно. Да и свет солнечный им нужен, и окна большие, открывать можно, чтобы воздух запустить. Гангрена-то жуть как воздуха боится. — Я еще раз осмотрел помещение, где уже сейчас стоял стойкий запах болезни. — Вот что, достройте это здание. Основа для госпиталя прекрасная. Фролов, на тебя возлагается особая ответственность. Бехтеев, пускай смету в счетной палате рассчитают. И поставьте уже на территории крепости нормальный склад.