Слуга Божий - Яцек Пекара

— Нет, — ответил священник за них обоих.

— Объявляю перерыв в допросе, — сказал я. — Отведите обвиняемую в камеру.

Стражник развязал Лоретту, на этот раз чуть более осторожно, чем прежде, а мы поднялись наверх. Я приказал Курносу, чтобы налил мне пива, и как следует отхлебнул.

— Ваши обвинения рушатся, словно карточный домик, — сказал им, а Курнос позволил себе коротко хохотнуть. — Но кто-то в вашем городке действительно балуется колдовством…

Бургомистр отчетливо позеленел. И неудивительно. Никто не хочет иметь по соседству колдуна, разве что колдун этот как раз жарится на костре. Да и тогда, поверьте мне на слово, он останется опасным.

— И наверняка с вашей щедрой помощью, — в голосе моем не было и капли иронии, — удастся нам выяснить, кто это. Но прежде чем я буду готов поклясться своей репутацией, что это — не Лоретта Альциг, мне нужно обыскать ее дом. Вернее, то, что от ее дома осталось…

— Обыс-обыс-обыс… — начал бургомистр.

— Знаю, что обыскали, — ответил я, — и даже верю, что нашли там всякие ценные предметы. Но я все же загляну туда еще раз. Первый, — оглянулся на близнецов, — идешь со мной и Курносом, а ты, Второй, можешь напиться в гостинице.

— Спасибо, Мордимер, — сказал он, хотя, как и я сам, понимал, что питие в гостинице тоже дело, и непростое.

У Лоретты Альциг оказался двухэтажный деревянный дом с широкими окнами, теперь рамы в них печально свисали, выбитые. Дом был с оградой, слева от него я приметил вытоптанные грядки, на которых некогда росли цветы и травы. Двери были полуоткрыты, внутри царили разруха и отчаяние. Отсюда не только вынесли все ценные предметы (я видел следы от ковров, гобеленов, ламп), но и уничтожили то, что вынести не сумели. Сломанные кресла, порубленный топором стол, вырванные косяки дверей… Что ж, даже если Лоретта покинет тюрьму, возвращаться ей будет некуда.

— Мило, мило, — сказал я, а бургомистр скорчился под моим взглядом.

— Вы остаетесь снаружи, — приказал, глядя на священника и бургомистра. — Первый, за мной.

Проверили мы весь дом. Спальню, из которой пытались вынести кровать, а когда не удалось — просто порубили в щепу. Кухню — пустую, с полом, устланным черепками битой посуды. Чердак, полный паутины.

— Ничего, Мордимер, — сказал Первый. — Ничего здесь нет.

— Пошли поглядим подвал, — сказал я.

Дверка в подвал находилась рядом с кухней, в каморке со стенами и полом, черными от угля. Я дернул за металлическую рукоять, и дверка, ужасно тяжелая, приподнялась со скрежетом. В темноту вели старые деревянные ступени. Я послал Первого за лампой, и в ее мигающем свете мы спустились вниз. Подвал был большим, состоял из коптильни и склада, наполненного углем и ровно порезанными полешками. Первый с закрытыми глазами медленно шел вдоль стен, ведя пальцами по их поверхности. Я не мешал ему вопросами, поскольку знал, что он должен сконцентрироваться. Лишь концентрация поможет Первому в поисках того, что я искал.

— Ес-с-сть, — наконец произнес удовлетворенно. — Здесь, Мордимер.

Я приблизился и взглянул на стену.

— Ничего не вижу, — пожал плечами, но тот не заметил, поскольку стоял ко мне спиной.

— Есть-есть-есть, — почти пропел, а потом принялся аккуратно водить пальцами, нажимая на камни то здесь, то там.

Я терпеливо ждал, пока наконец Первый не застонал и не вбил пальцы в стену, с усилием вытащив один из кирпичей. Я посветил лампой — и увидел, что кирпич скрывал маленький стальной рычажок. Первый потянул за него, а в стене что-то хрупнуло — и отворились тайные дверки, что вели в небольшую каморку.

— И кто бы подумал? — покрутил головой Первый. — В таком зажопье!

— Ну-у… — протянул я, поскольку нужно быть и вправду хорошим ремесленником, чтобы изготовить столь искусно скрытый механизм.

Понятно, что в богатом купеческом доме в Хезе нечто подобное было бы в порядке вещей, но здесь мы такого не ожидали. Однако истинной неожиданностью оказалось то, что я увидел внутри. На ровно развешенных полочках лежали мешочки с зельями, стояли бутылочки с разноцветными микстурами, а на вбитых в стену крючках сушились разнообразные травы.

— Так-так, — приговаривал я, разглядывая травы. — Борец, спорыш, волчья ягода… а, Первый, что скажешь?

— А и скажу, Мордимер, — согласился он. — Но… а что сказать? — спросил через миг задумчивости.

— Наша красотка Лоретта — отравительница, малой, — сказал я. — А это что?

Я заглянул в мешочек и понюхал содержимое.

— Шерскен… — Тут-то я удивился по-настоящему. — И откуда у нее шерскен?

Шерскен был смесью нескольких зелий, приготовленных определенным, не самым простым способом. Смесью, которую лично я ценил как оружие. Ибо шерскен, брошенный в глаза врагу, приводит к мгновенной, пусть и временной, слепоте. Но смесь эта применяется и по-другому. В малых дозах, если пить ее как горячий отвар, лечит вздутие и помогает от кашля.

В чуть больших вызывает медленную смерть. Человек, которому добавляют шерскен в еду или питье, медленно сгорает, словно восковая свеча, но лишь сведущий сумеет понять, что убивает того яд.

— А может, это-таки она? — сказал Первый.

— Сдурел? — вздохнул я. — С каких это пор от яда твое тело пожирают червяки, а?

— Но ведь сожжем ее, Мордимер, правда?

— Мечом Господа нашего клянусь! — не выдержал я. — Зачем бы нам ее жечь, малой? Она проклятая отравительница, а никакая не колдунья!

Отвел руку с лампой и увидел, что выражение лица у Первого сейчас придурковатое.

— Но кого-то мы ведь сожжем, Мордимер, правда?

— Ага, — сказал, закрывая дверку. — Кого-то мы наверняка сожжем. Но пока молчок, ясно? Ничего мы не нашли, понял?

Он покивал и аккуратно вставил вытащенный из стены кирпич на место.

В камере Лоретты чертовски смердело. Что ж, даже красивые женщины должны где-то справлять нужду, а у нее для этого было лишь дырявое ведерко. И то хорошо, поскольку знавал я узников, что спали на куче собственных гниющих отходов, не убираемых годами. Здесь, можно сказать, были барские условия.

Когда услыхала громыхание ключа в замке (стражник опять не сумел открыть замок сразу), вскочила с соломы, на которой лежала.

— Ты свободна, — сказал я. — Обвинение в убийствах и колдовстве снято. Именем Святого Официума провозглашаю, что ты не имеешь никакого отношения к преступлениям, в которых тебя обвиняли.

Смотрела на меня, словно не совсем понимая, что говорю. Убрала со лба непокорную прядку волос.

— Так вот просто? — спросила наконец тихонько.

— А что тут еще сказать? — пожал я плечами. — Писать умеешь?