Все только хорошее - Даниэла Стил

В Нью-Йорке, в аэропорту Кеннеди их встречала сама бабушка Руфь.

— Как поживает моя маленькая крошка?

Впервые за всю жизнь Берни эти слова матери были обращены не к нему. Берни едва не заплакал, увидев, как Джейн бросилась в объятия бабушки. Лиз расцеловала его родителей, он же пожал отцу руку и обнял мать, после чего все пятеро отправились в Скарсдейл, говоря без умолку. Из прежних врагов они вдруг превратились в друзей, став в одночасье единой семьей, и благодарить за это они должны были Лиз. Она обладала замечательным талантом общения с самыми разными людьми. Вот и здесь, в машине, Берни заметил, как она и мать обменялись многозначительными взглядами по поводу очередного замечания Джейн. Он был очень рад тому, что его родители приняли Лиз. До этих самых пор он был уверен, что ничего подобного никогда не будет, но то обстоятельство, что его родители неожиданно для самих себя стали дедушкой и бабушкой, придало делу столь немыслимый оборот, что оставалось только поражаться.

— А у меня теперь такая же фамилия, как у вас! — гордо заявила девочка и, неожиданно посерьезнев, добавила:

— Ее говорить куда легче. Та, другая, у меня все никак не выходила.

Джейн широко улыбнулась, и бабушка тут же заметила, что у нее не хватает зуба. Зуб этот выпал всего неделю назад. Джейн тут же сообщила, что зубная фея дала ей взамен целых пятьдесят центов.

— Пятьдесят центов? — поразилась Руфь. — Но ведь всегда было десять!

— Это раньше так было, — снисходительно заметила Джейн и, чмокнув бабушку в щеку, прошептала ей на ушко:

— Бабуля, я куплю тебе на них стаканчик мороженого.

Бабушкино сердце вмиг растаяло.

— Пока папа и мама будут кататься по Европам, мы скучать не будем.

Берни не мог не заметить того, что мать назвала его папой. Он вспомнил свой разговор с Лиз, в котором шла речь о его желании удочерить Джейн.

— Как хочешь, — ответила тогда Лиз. — Официально ее отец бросил нас, поэтому мы вправе поступать как угодно. Но я не совсем понимаю, зачем тебе нужны все эти хлопоты, дорогой. Если уж она будет называться твоим именем, оно станет и ее официальным именем — не так ли? Папой же она называет тебя едва ли не с самого начала.

Берни согласился с Лиз. Таскать Джейн по судам ему нисколько не хотелось.

Впервые за многие годы он остановился в родительском доме и был несказанно удивлен тем, что вместе с Лиз и Джейн он чувствовал себя превосходно и здесь. Лиз помогла матери приготовить обед и убрать со стола. Их служанка заболела, и это, пожалуй, было единственным печальным обстоятельством за все время пребывания в родительском доме. Впрочем, речь шла всего-навсего о косметической операции на большом пальце ноги, и поэтому печалиться было особенно не о чем. Все были в прекрасном настроении. И все же, когда этой ночью Лиз предложила Берни заняться любовью, он почувствовал себя не в своей тарелке.

— А если в комнату войдет моя мама? Лиз прыснула со смеху:

— Я выскочу за окно и буду, лежа на лужайке, ждать, пока горизонт не очистится.

— Ну что ж, тогда попробуем.

Он запустил руку под ночную рубашку Лиз, та же в ответ на его происки стала, смеясь, бороться с ним. В эту ночь они вели себя в постели, словно дети, — то и дело боролись друг с другом, шептались и заходились смехом. Потом, когда они тихо разговаривали в темноте, Берни сказал Лиз, что она чудесным образом повлияла на его родителей.

— Ты себе не представляешь, какой была мать прежде! Клянусь, порой я просто ненавидел ее!

Говорить так под крышей материнского дома вряд ли стоило, но что можно было поделать, если это было правдой.

— Думаю, причина не во мне. Кудесницей, о которой ты говоришь, была Джейн.

— Тогда уж лучше сказать так — вы обе приложили к этому руку. — Он смотрел на освещенное светом луны лицо Лиз. — Ты самая замечательная женщина на свете.

— А как же Изабель? — спросила Лиз, явно желавшая лишний раз подразнить его.

— Часов ты не крала — верно? Если что и прихватила, то только сердце…

— Да? Значит, вы серьезно ошибаетесь, мсье… Этого мне мало.

Она сказала это так, что Берни мигом понял ее и тут же вновь заключил Лиз в объятия. У обоих было такое чувство, будто их медовый месяц уже начался. К счастью, Джейн в эту ночь к ним не пришла — в противном случае им было бы несдобровать. Рубашка Лиз исчезла где-то под кроватью, а Берни так и вовсе забыл захватить пижаму.

На следующее утро Берни и Лиз появились за столом в роскошных халатах. Руфь и Джейн были заняты производством апельсинового сока.

— Мы не сможем проводить вас в аэропорт, — сказала вдруг мать Берни, обменявшись с Джейн многозначительными взглядами. — Мы идем в мюзик-холл Радио-сити. У нас уже есть билеты.

— Сегодня самый первый день пасхального шоу! — радостно поддержала бабушку Джейн. Берни понимающе кивнул и, улыбнувшись, взглянул на Лиз. Мать знала, что делает. Она устроила все это только для того, чтобы Джейн не видела, как они улетают в Европу, и не проливала бы напрасных слез. Лучшего нельзя было и желать. Они посадили Джейн и бабушку на поезд, что само по себе было значительным событием. С дедушкой они должны были встретиться возле отеля «Плаза».

— Вы только представьте! — щебетала Джейн. — Мы поедем на такой коляске, которую везет лошадка! И прямо в Центральный парк…

Когда Лиз и Берни стали прощаться с девочкой, Джейн было на мгновение растерялась, но тут Руфь сказала ей что-то такое, от чего девочка забыла и думать о родителях. В то же мгновение поезд тронулся. Берни и Лиз вернулись домой, взяли вещи и, тщательно заперев все замки, отправились ловить такси, которое довезло бы их до аэропорта. Их медовый месяц начался.

— Готовы ко встрече с Парижем, госпожа Фаин?

— Да, мсье, — счастливо захихикала Лиз, не успевшая толком увидеть и Нью-Йорка. Впрочем, они решили вернуться в Нью-Йорк на обратном пути, дня на два-три. Так было лучше и для Джейн.

Они летели в Париж на самолете компании «Эйр Франс» и ранним утром следующего дня приземлились в аэропорту Орли. Было только восемь утра по местному времени. Взяв свой багаж и пройдя таможенный контроль, они поехали в город. В отель «Ритц» они прибыли через два часа. Их вез лимузин, заблаговременно заказанный фирмой «Вольф». Отель буквально потряс Лиз. Она не видела ничего прекраснее холла «Ритца», по которому прохаживались элегантные женщины и одетые с иголочки мужчины. Носильщики чинно вели за собой пуделей и пекинесов. Магазины Фобур-Сен-Оноре тоже не обманули ее ожиданий. Лиз казалось, что она спит, Берни же вез ее все дальше и дальше: «Фуке», «Максим», «Турд'Аржан», верхушка Эйфелевой башни и Триумфальная арка, Бато-Муш, Галери-Лафайетт, Лувр, Же-де-Пом и даже Музей Родена. Неделя, проведенная ими в Париже, была самой счастливой неделей ее жизни. После Парижа они отправились в Рим и Милан, где Берни, помимо прочего, должен был посетить показы мод. Все основные импортные поступления фирмы определялись именно им. Работа эта была чрезвычайно ответственной и серьезной. Лиз не уставала поражаться его работоспособности. Она всюду следовала за Берни, помогая ему вести записи и даже пару раз надевая по его просьбе немыслимые наряды, которые ему важно было увидеть на «простых смертных», а не на профессиональных манекенщицах, умеющих подать едва ли не любую вещь. Она говорила Берни о том, удобно платье или неудобно, и даже пыталась давать ему какие-то советы, как можно улучшить ту или иную вещь. Берни не мог не заметить, что показы разительно повлияли на Лиз. Она стала уделять моде большое внимание, что придало ей подлинный шик. Особенно взыскательной она стала в выборе аксессуаров. У нее был безошибочный вкус, и если раньше Лиз не могла реализовать свои желания в силу более чем скромного достатка, то теперь ей было доступно буквально все. Она стала выглядеть просто потрясающе. Лиз чувствовала себя по-настоящему счастливой — она постоянно была рядом с Берни. Любовь и работа — все смешалось. Они могли бродить всю ночь напропалую по Виа-Венето или швырять монетки в фонтан Треви…