Катали мы ваше солнце - Евгений Лукин

А главное, конечно, кляли храбры собственные свои не в меру проворные языки. Угораздило же обоих, в самом деле, выскочить наперёд: знаем, мол, боярышня, как не знать!.. Не одну ендову зелена вина с тем Докукой раскушали…

Вот и раскушивай теперь…

Думали сначала, что боярская племянница просто затеялась изловить вожака чумазых да и расспросить в теремных погребах о ладушке о своём. Ну это — ладно, дело привычное: унянчали дитятку, даже и не пикнул. Пикни попробуй — с кляпом-то во рту!.. А как выспросили — новая дурь нашла: подавай ей волхвов — тех самых, что Докуку её ненаглядного под землю к навьим душам спускали! С простыми-то бабами беда, а уж с боярышней — вдвое…

— Нашарил… — радостно шепнул незримый храбр Нахалко. — Вот оно, капище… Камушек…

И впрямь — кончилась травка, пошла мостовая. Осторожно, опасаясь угодить ненароком в жертвенный колодезь, двинулись в обход выложенной замшелыми голышами площади, пока за частоколом резных идолов не наткнулись на малую избёнку, где держали опочив волхвы.

Дрыхли кудесники без задних ног, двери не замыкая. Да и зачем? Кому бы это в голову взбрело среди ночи гулять по запретной для всех Ярилиной Дороге?

Взбрело, однако…

— Ты, Чурило, руби искру и вздувай огонь, — тихо приказала отчаянная боярышня. — Только подальше отойди, чтоб ненароком не услышали… А ты, Нахалко, готовь ремни. Вязать будем…

— Матушка… — выговорил, разом весь обмякши, Чурило.

— Делай что велено! А не сделаешь — скажу дядюшке, будто вы тут со мной насильно грех сотворили…

И ведь не шутила боярышня, ой, не шутила… Пошатываясь и мысленно поскуливая о пропащей своей головушке, старый храбр вместе с привязанным к нему погорельцем отступил шагов на десять и высек огонь. Нахалко торопливо шуршал ремнями. Понимал пострел: насчёт Чурилы боярин, может, и усомнится, а вот ему, молодому да курносому, точно несдобровать…

С кудесниками, противу ожиданий, обошлось даже проще, чем с чумазым вожаком, — пробудились они уже связанными. Чурило вставил лучину в светец, и жёлтый огонёк явил их заспанные изумлённые рожи.

— Ну, вы! Волхвы тряпочные!.. — вконец утратив девичью стыдливость, процедила Шалава Непутятична. — Сказывайте, куда мово Докуку подевали!..

— Ты что это, девка?.. — моргая, проговорил один из них. — Ты куда ворвалась? Солнышка, что ли, не боишься?..

— Да что мне ваше солнышко? — неистово крикнула боярышня и вдруг заголосила, подхватив себя под рёбрышки и запрокинув бело личико: — Постеля холодна, одеялочко заиндевело!..

Волхвы тревожно переглянулись, сообразив, видать, что дело-то серьёзное.

— А главный ваш где? — озираясь, спросил негромко Нахалко. — Почему двое?.. Убёг, что ли, Соловей?..

— Тоже в навий мир взяли… — хмуро ответил кудесник.

Курносый храбр испуганно охнул и умолк. Шалава Непутятична раскачивалась из стороны в сторону и тоненько подвывала, закатив ясны очи.

— Так ты чего хочешь-то? — запинаясь, вопросил её другой волхв.

— Докуку мово! — Боярышня очнулась и топнула влитой в сафьян ножкой, да так, что со щёк слёзы брызнули.

— Эк тебя! — подивился, а то и посочувствовал кудесник. — Да как его теперь воротишь-то, Докуку твоего?.. Уехали санки, боярышня, под землёй твой Докука…

— Сказывай, как его из-под земли издобыть! — потребовала вне себя Шалава Непутятична.

Тут уже не только волхвы да храбры, вожак погорельцев Пепелюга — и тот рот разинул. Даже в преданиях слыхом такого не было слыхано, чтобы из Нави — да снова в Явь… Разве только в байках досужих… Ну, бес с кочергой — это ещё куда ни шло, этим наружу вылезти — раз плюнуть, на то они и бесы… Но чтобы погребённого уже берендея в Явь вернуть?..

— Как-как… Да никак! — сердито отрубил один из волхвов, однако взглядом при этом вильнул. Так что лучше бы и не отрубал.

— Ах, никак?.. — взвилась боярышня, почуяв, видно, лёгкую эту неуверенность. — Так висеть же вам самим на вороте меж Явью и Навью! Вяжи петельку, Нахалко…

Тот попробовал вывязать — не получилось. Страх одолел.

— Матушка… — пролепетал он, так и не сладив с ремешком. — Да ежели волхвов-то вешать… Осерчает солнышко, всё как есть сожжёт…

— Да и гори оно всё!.. — зловеще отвечала бесноватая Шалава Непутятична и снова заголосила: — Одно было солнышко, один свет ясный!.. Один синь порох в глазу!..

— Да полно вам кочевряжиться-то!.. — угрюмо сказал волхвам старый храбр Чурило, отнимая сыромятную снасть у курносого товарища. — Не видите, что ли, какая она? Сама утонет и нас потопит… с вами заодно…

Запалив пару смоляных светочей, выбрались наружу. Кудесники неуверенно грозили чарами, гневом Ярилы и всякими прочими напастями, но когда Чурило с услужливым вожаком погорельцев стали при них ладить на жертвенном вороте первую петельку, дрогнули, переглянулись.

— Н-ну… если упросить… — неуверенно начал один.

— Кого?

Но кудесник уже и сам испугался выскользнувшего ненароком словца — осёкся, замкнул рот накрепко. Полоскались красные тряпицы пламени, капала с треском на священные камни чёрная смола. Шалава Непутятична забрала светоч у младого Нахалка, подступила к колодцу и, отстранив храбра Чурилу, так и не изладившего петлю до конца, надолго оцепенела над срубом.

— Упрошу… — чуть слышно выдохнула она и к общему ужасу полезла в бадью.

— Куда ж ты со светочем-то? — взвыл кто-то из волхвов. — Там же дерево кругом!..

— К вороту их! — отрывисто повелела боярышня. — Вынимай клин!.. Крути!..

Охнули храбры, но податься было некуда. Развязали волхвов, поставили к рукояткам, и тяжкая бадья пошла на цепях вниз. Сбылась мечта неуёмного Шумка: впервые за многие годы приносили в жертву солнышку не идольца, не куколку резную, и даже не злодея какого, а подлинную берендейку — молодую, знатную, пригожую… Да ещё и по доброй её воле…

Устрашающе скрипел ворот, клок пламени гримасничал, корчил рожи, ложились на уплывающую вверх каменную кладку красные и жёлтые отсветы. Наконец бадья провалилась в какой-то погреб, а через мгновение гулко коснулась дна.

Вся дрожа, Шалава Непутятична выбралась на каменный пол и вскинула смоляной светоч повыше. Преисподняя оказалась тесной и пыльной. С одной стороны зияла глубокая неизвестно куда уводящая пещера с двумя глубокими колеями в плотном земляном полу, с другой до перехлёстнутого крепкими дубовыми брусьями потолка громоздилась какая-то поленница. Ещё стояла там низкая лавка, и на лавке этой кто-то спал, завернувшись с головой в нагольную ветхую шубейку.

— Докука!.. — ахнула боярышня и кинулась расталкивать спящего.