Катали мы ваше солнце - Евгений Лукин

— Докука!.. — ахнула боярышня и кинулась расталкивать спящего.

Тот вскинулся, забормотал:

— Не спал, Чурыня Пехчинич… Право слово, не спал… На один только храпок и прилёг…

Сорвал шубейку и оказался вовсе не Докукой, а невзрачным мужичонкой средних лет. Увидев перед собой боярышню со смоляным светочем а руке, вскочил с лавки.

— Ума решилась, девка? — взвизгнул он. — Устав забыла? Ты что это с голым огнём гуляешь? Займётся ведь — не потушишь потом!..

Тут он приметил наконец стоящую посреди преисподней бадью, попятился и пал на лавку, влепившись спиной в поленницу. Та покачнулась, и сверху, чудом не угодив ему по маковке, свалилась увязанная лыком охапка. С треском разлетелись по каменному полу резные идольцы.

— Да ты… уж не сверху ли?..

— Сверху, — бросила Шалава Непутятична, сунув ему светоч чуть ли не в бороду. Ещё немного — и присмолила бы… С чёрными людишками боярышня любезничать не привыкла, а мужик — он и в преисподней мужик. — Беги стремглав за Докукой, пока я вам тут всю вашу Навь не подожгла!..

Мужик однако оказался полной деревенщиной и прирождённого вежества не выказал. Смоляной светоч в белых ручках Шалавы Непутятичны пугал его куда больше, нежели её боярское достоинство.

— Отступи с огнём! — рявкнул он. — Дура самородная!.. Чего тычешь? Отступи, говорю!..

— Докуку мне!.. — тяжело дыша, молвила боярышня, но светоч всё же приняла.

— Не знаю я никакого Докуку! — окрысился мужичонка. Встал с лавки, сердито влез в рукава шубейки и, заслоняясь от света, двинулся впереступочку вдоль стены. — Вот приведу сейчас сотника, с ним и разбирайся…

Услышав про сотника, Шалава Непутятична малость успокоилась. Что над навьими душами поставлены сотники, не показалось боярышне дивным. Да ей бы и в голову не взбрело, что может быть как-нибудь по-другому! Кто-то же держит в порядке и трепете таких невеж, как этот мерзкий мужичонка, успевший, кстати, сгинуть в чёрном провале неведомо куда ведущей пещеры…

Возвращения его пришлось ждать довольно долго, и Шалава Непутятична встревожилась вновь, даже отважилась сделать несколько шагов в гулкую тьму подземного перехода. Но тут смоляной светоч замигал, угрожая зачахнуть, и боярышня поспешила вернуться и разложить на каменном полу костерок из рассыпанных берендеек.

— Матушка… — гулко позвал из дыры над бадьёй слезливый робкий голос. — Да ты жива ли там?..

Шалава Непутятична сначала вздрогнула, потом обрадовалась.

— А ну-ка сбросьте мне сюда ещё один светоч! — потребовала она.

— Да ты что? — взвизгнула в ответ дыра иным голосом — не иначе, принадлежавшим одному из волхвов. — Выгорит вся Навь подчистую — что тогда делать будем?..

Тут сверху донёсся короткий хряск, невнятное мычание, и кто-то из храбров осведомился поспешно:

— А будет чем зажечь-то?..

— Будет…

— Па-берегись!.. — И в бадью с глухим стуком грянулась палка со смоляным набалдашником. Звякнула потревоженная цепь.

Шалава Непутятична зажгла от костерка новый светоч — и вовремя. Из глубины долгой пещеры зарычали и забормотали гулкие голоса, а потом закачался, приближаясь, жёлтенький огонёк. В пыльном его сиянии обозначились вскоре два человеческих очертанья. Одно принадлежало уже знакомому невзрачному мужичонке, второе чем-то напомнило боярышне Докуку, и девичье сердце встрепенулось. Но когда лампа высветила на миг харю незнакомца, Шалава Непутятична чуть не отпрянула. Ну и сотники в навьем мире!.. Вся рожа наружу…

Приведённый окинул единым взглядом стоящую на полу бадью, костерок из берендеек и наконец саму боярышню со свежим светочем в руке.

— Что с волхвами? — спросил он напрямик.

Шалава Непутятична вскинула точёный носик.

— Ты, молодец, — надменно молвила она, — узнал бы сперва о честном имени, об изотчестве да роде-племени…

Тот бросил на неё быстрый хмурый взгляд исподлобья.

— Ну, ясно… — проворчал он по-медвежьи. — Из именитых, стало быть… Дочь, что ли, боярская?

— Племянница…

— А которого боярина?

— Блуда Чадовича!

Сотник злобно покряхтел и повернулся к выглядывающему из-за локтя мужичонке.

— До дна упрячу… — негромко, но грозно посулил он. — Ты у меня давно на бирке зарублен…

— Да Чурыня Пехчинич!.. — слёзно возрыдал тот. — В бадье же спустили! Обратно-то, чай, не выкинешь!..

Сотник поиграл страшенными желваками.

— Так что там с волхвами? — угрюмо повторил он, снова обращаясь к боярышне.

Та вскинула бело личико к округлой дыре над бадьёй.

— Чурило! Как там волхвы? Живы ли?..

— Живы, матушка!.. — гулко донеслось оттуда. — Живы пока…

— Пока живы, — сказала Шалава Непутятична, с вызовом глядя на сотника.

— А сюда-то тебя каким ветром занесло? — спросил тот.

— Докуку мне мово отдайте, — в который уже раз проговорила сквозь зубы боярышня.

Сотник приглушённо выбранился, помянув разом и волхвов, и бояр, и князя со княгинею… Оглянулся на мужичонку.

— Ну, значит, такая у тебя судьба, Воробей… Буди Люта Незнамыча. Без его слова я тут ничего не решу…

Вылетев с полными руками от ключника, Кудыка с Чернавой вновь оказались в гулких и пыльных недрах великой пещеры. Недобранившийся Ухмыл попридержался на пороге.

— Над каждой горсточкой трясёшься!.. — запальчиво проорал он напоследок и захлопнул толстую дубовую дверь, покрытую чертами и резами оскорбительного содержания. — Скаред!..

Постоял, плюнул, махнул рукой.

— А, ништо!.. Лампы дал — и ладно…

— А не дал бы? — тревожно спросил Кудыка.

— Да куда он денется? — снова вспылил Ухмыл. — По Уставу положено? Положено! Стало быть, давай!..

Древорез потоптался, огляделся. В дальнем конце пещеры дышала дневной ясностью отверстая полукруглая дыра — та, что выводила на берег. Виднелись в ней слепящая гладь Теплынь-озера да краешек насыпи. Кудыка дерзнул поставить новенькую греческую лампу прямо на пол и, расстегнув крышки тяжеленного Устава Работ, раскрыл книгу наугад, повернул к слабенькому сеющемуся снаружи свету.

— Солнышко… подвиг свой в небе… чинит дугою… — с трепетом разобрал он по складам и заробел окончательно.

— Закрой, — посоветовал Ухмыл. — Ежели всё это читать, последний ум отшибёт. Оно бы вроде и ничего, да больно мудрено… Спросить-то, чай, проще…

Голоса раскатывались так гулко, что Кудыка давно перешёл на шёпот, тоже, впрочем, отдающийся во всех закоулках зловещим громким шуршанием. Чернава безрадостно разглядывала своды.

— А люди-то откуда? — тихонько спросила она. — Прямо здесь народились или сверху берёте?