Дама в черном - Гастон Леру

– Вы ворвались как ураган, господин Рультабий. И она увлекла вас в гостиную старого Боба. Вы ничего не заметили. Я остался с господином Дарзаком. Человек на полу перестал хрипеть. Господин Дарзак, по-прежнему склоненный над ним, сказал мне: «Скорее мешок, Бернье, мешок и камень, и мы выкинем его в море, и никто о нем не узнает!»

– Тогда, — продолжал Бернье, — я вспомнил о мешке с картофелем; моя жена собрала картошку в мешок, я все опять из него высыпал и принес мешок господину Дарзаку. Мы старались шуметь как можно меньше. В это время госпожа, вероятно, рассказывала вам какие-нибудь небылицы в гостиной старого Боба, а господин Сенклер расспрашивал мою жену в нашей комнате. Мы тихонько засунули труп в мешок, и господин Дарзак тщательно обмотал его веревкой. Но я посоветовал не бросать его в море, так как там недостаточно глубоко и вода бывает иногда так прозрачна, что видно дно. «Что же мне с ним делать?» — спросил шепотом господин Дарзак. Я ответил: «Ей-богу, не знаю. Все, что я мог сделать для вас и для госпожи, да и для человечества против такого разбойника, как Фредерик Ларсан, — я сделал. Но не требуйте от меня большего, и да хранит вас Бог!» И я вышел из комнаты и встретил вас, господин Сенклер. А затем вы по просьбе господина Дарзака пошли за господином Рультабием. Что касается моей жены, то ей едва не сделалось дурно, когда она вдруг увидела, что господин Дарзак весь в крови, да и я также!.. Посмотрите, господа, у меня руки совсем красные! Ах! Только бы все это не принесло нам несчастья! В конце концов, мы исполнили свой долг! И он был ловким разбойником!.. Но, знаете, что я вам скажу?.. Никогда не удастся скрыть подобную историю… и лучше будет сейчас же рассказать все полиции… Я обещал молчать и буду молчать, насколько смогу, но я рад, что вам теперь все известно, потому что вы друзья господам Дарзак и, может быть, сумеете их уговорить. Зачем они скрывают? Да это же честь — убить Ларсана!.. Простите еще раз, что произношу его имя… я знаю, оно не из честных… Но разве это не подвиг — освободить от него землю, избавившись от него самим? Ах, да… состояние!.. Госпожа Дарзак обещала мне целое состояние, если я буду молчать! Но что мне с ним делать?.. Служить нашей бедной госпоже, которая перенесла столько страданий, для меня не меньшее счастье!.. Я ничего не хочу!.. Ничего!.. Только она пусть говорит!.. Чего ей бояться? Я сказал ей это, когда вы ушли спать и мы остались в Квадратной башне одни с трупом. Я сказал ей: «Вы должны кричать, что вы его убили! Весь свет будет вам рукоплескать!» Она мне ответила: «Довольно одного скандала, Бернье; насколько это будет в моих силах, мы постараемся все скрыть! Мой отец не перенесет этого!» Я ничего ей не ответил, хотя мне и очень хотелось. У меня вертелось на языке: «Если дело раскроется позднее, злые люди приплетут разный вздор, и ваш отец тем более не перенесет этого!» Но всякий рассуждает по-своему! Она хочет, чтобы молчали! Ну что же, будем молчать!..

Бернье направился к дверям, показывая нам свои руки:

– Пойду отмывать кровь этой свиньи.

Рультабий остановил его:

– А что говорил в это время Дарзак? Каково было его мнение?

– Он повторял: «Все, что сделает госпожа Дарзак, прекрасно. Слушайтесь ее, Бернье». Платье господина Дарзака было изорвано, на шее у него осталась царапина, но он не обращал на это внимания, в сущности, его интересовало лишь одно: каким образом негодяй мог к нему проникнуть. Он все время возвращался к этому вопросу. Первыми его словами были: «Когда я только вошел в свою комнату, там никого не было, и я сейчас же закрыл дверь на замок».

– Где это происходило?

– В моей комнате, в присутствии моей жены, которая совсем убита этим, бедная женщина!

– А труп? Где он был?

– Он остался в комнате господина Дарзака.

– Каким же образом они решили отделаться от него?

– Мне это неизвестно, но, наверно, они пришли к какому-нибудь решению, потому что госпожа Дарзак сказала мне: «Бернье, я прошу вас о последней услуге: сходите в конюшню и запрягите Тоби в английский шарабан. Старайтесь не разбудить Уолтера. Если же вы его разбудите, то скажите ему так же, как и Маттони, который караулит у ворот, что экипаж нужен господину Дарзаку, который должен быть в четыре часа в Кастелларе, он отправляется в Альпы». Госпожа Дарзак сказала мне еще: «Если вы встретите Сенклера, не говорите ничего и пришлите его ко мне. Если же вы встретите Рультабия, не говорите и не делайте ничего»! Она не хотела, чтобы я выходил, пока не закрылось ваше окно и не погас свет у вас в комнате. Однако и насчет трупа мы были не совсем спокойны, потому что он снова стал вздыхать, и какие вздохи! Остальное вы видели и знаете теперь столько же, сколько и я! Да хранит нас Бог!..

Когда Бернье окончил свой рассказ, в котором было столько необъяснимо загадочного, Рультабий искренне поблагодарил его за преданность, велел ему держать все в тайне, извинился за свою резкость и приказал ничего не говорить о нашем допросе госпоже Дарзак. Бернье перед уходом хотел пожать репортеру руку, но Рультабий отдернул свою:

– Нет, Бернье, вы весь в крови…

Бернье ушел в Квадратную башню.

– Итак, — сказал я, когда мы остались одни, — Ларсан мертв?..

– Боюсь, что да, — ответил он.

– Боитесь? Но почему?..

– Потому что, — сказал он каким-то глухим голосом, — потому что такая смерть Ларсана, когда он не входил в башню ни живой ни мертвый, страшит меня больше, чем его жизнь!

Глава XIII

Страх Рультабия принимает угрожающие размеры

И действительно, вид у него был совершенно расстроенный. Я и сам испытывал необъяснимый страх. Мне еще ни разу не приходилось видеть Рультабия в таком обеспокоенном состоянии. Он ходил по комнате неровными шагами, изредка останавливался перед зеркалом, странно вглядывался в свое изображение, проводя рукой по лицу, как бы спрашивая себя: «Неужели ты действительно так думаешь, Рультабий?.. Ты ли осмеливаешься думать такое»? Думать что? Скорее казалось, что он не хочет так думать. Рультабий энергично тряхнул головой, подошел к окну и, распахнув его, стал всматриваться в темноту, прислушиваясь к малейшему шуму на далеком берегу, быть может, ожидая услышать шум колес и стук копыт маленького Тоби. Он напоминал зверя, вышедшего на охоту. Прибой смолк, море совершенно успокоилось… Внезапно на востоке светлая полоса прорезала черные волны. Занималась заря. И почти в ту же минуту из мрака проступили очертания старого замка, бледного и мрачного.

– Рультабий, — заговорил я, почти дрожа, так как прекрасно сознавал смелость своего вопроса, — вы так недолго разговаривали с вашей матерью, но расстались с ней так сухо, в таком безмолвии! Мне хотелось знать, мой друг, рассказала ли она вам историю «неосторожного обращения с револьвером на ночном столике»?

– Нет! — ответил он, не оборачиваясь.

– Она ничего не сказала вам об этом?

– Нет!

– И вы не попросили ее объяснить выстрел и ужасный крик? Она закричала, как тогда, в галерее…

– Сенклер, вы чересчур любопытны. Даже любопытнее меня. Я ни о чем ее не спрашивал!

– И вы поклялись ей ничего не видеть и ничего не слышать, несмотря на то что она не дала вам никакого объяснения выстрела и крика?

– Послушайте, Сенклер, вы должны мне верить… Я отношусь с уважением к тайнам дамы в черном. Я ни о чем ее не спрашивал… Ей достаточно было сказать: «Мы можем расстаться, мой друг, потому что теперь нас ничто нас не разделяет!» — и я ушел…

– Так она вам сказала, что ничто вас не разделяет?

– Да, мой друг… у нее были руки в крови…

Мы замолчали. Я стоял у окна рядом с репортером. Вдруг его рука опустилась на мою. Затем он указал мне на слабый огонек, который все еще светился в кабинете старого Боба в башне Карла Смелого.

– Уже светает, — сказал Рультабий. — А старый Боб все еще работает! Этот старый Боб действительно молодец. Что, если мы сходим навестить его? Это отвлечет нас от грустных мыслей, и я перестану думать об этом замкнутом круге, который душит, тяготит меня, не дает мне покоя…

И, тяжело вздохнув, он пробормотал:

– Когда же, наконец, вернется этот Дарзак?..

Минуту спустя мы переходили двор и спускались в восьмиугольную залу Карла Смелого. Она была пуста! Лампа по-прежнему горела на письменном столе, но старого Боба не было!

– Ого! — сказал Рультабий.

Он взял лампу и поднял ее над собой, оглядывая предметы вокруг, затем обошел витрины, тянувшиеся вдоль стен нижней батареи. Все стояло на своих местах в относительном порядке и было помечено этикетками с научными надписями. Обойдя собрания всяких костей, доисторических топоров, серег и ножей, мы вернулись к столу. На нем лежал «самый древний череп», челюсть которого была все еще в красной краске с рисунка, который Дарзак разложил на столе напротив окна. Я обошел все окна, пробуя железные решетки на прочность; они остались нетронутыми. Рультабий посмотрел на меня и сказал: