Первая мировая: война, которой могло не быть - Василий Молодяков

Среди главных действующих лиц мировой драмы 1914 г. министр иностранных дел Британской империи 52-летний сэр Эдуард Грей, занимавший свой пост с декабря 1905 г., стоит особняком. Любитель сельской жизни, заядлый рыболов и знаток птичьего пения, он до назначения главой МИД двадцать лет был членом палаты общин от Либеральной партии, но никогда не входил в правительство, не считая трёхлетнего пребывания в должности парламентского вицеминистра иностранных дел в 1892—1895 гг. К тому же Грей не имел опыта жизни и работы за границей и не говорил по-французски, что было обязательным для дипломата. С»юз с Токио и «сердечное согласие» с Парижем достались ему в наследство, но оформление Антанты произошло именно при нём, равно как и заметное улучшение отношений с США. Даже с учётом того, что министра окружали высокопрофессиональные дипломаты вроде постоянного заместителя сэра Артура Никольсона, бывшего посла в Петербурге и одного из немногих британских русофилов, Грей сыграл большую личную роль в мировой политике. Тем более удивительны оценки, которые давали ему современники.

«Грей ничего не знает об иностранных делах, — говорил в октябре 1906 г. публицист Генри Брейлсфорд. — Его сила в приятной внешности, хороших манерах и умении демонстрировать здравый смысл и честность перед палатой общин». Через четыре года влиятельный либерал лорд Вердейл охарактеризовал товарища по партии как «невежественного и заурядного человека, неспособного к внешней политике». Депутат Марк Непир считал министра «тупицей и занудным оратором», хотя и не лишённым личного обаяния. Журналист Гамильтон Файф назвал его «бестолковым, плохо образованным, благонамеренным английским джентльменом, непригодным для своей должности и неспособным выпутаться из отравленной сети интриг, в которую превратилась европейская дипломатия. С момента назначения министром он был сущим несчастьем, но его ни разу не осудили в палате общин и до сих пор уважают. Мало кто понимал, насколько детские представления о мире и окружающих народах таились за благородной внешностью и глубоким меланхоличным взглядом». Такого же мнения придерживался американский историк Гарри Барнес, автор лучших, наряду с Феем, обобщающих работ о причинах Первой мировой войны. Грей, писал он, «не был изощрённым дипломатом вроде Извольского, Делькассе или Пуанкаре, но являл собой один из крайних в истории примеров беды, которая происходит с государством, вверившим свою внешнюю политику благонамеренному в своей основе и лично честному человеку, но наивному, невежественному, тупому и нерешительному дипломату».

Остановимся и зададим себе вопрос: как получилось, что на протяжении 11 лет, с конца 1905 г. по конец 1916 г., внешнюю политику Британской империи возглавлял, пользуясь большими полномочиями и доверием королей и премьеров, «невежественный и заурядный человек, неспособный к внешней политике»? Может ли такое быть? У руля государства порой оказывались бездарные и безответственные люди, вроде австрийского графа Берхтольда, но последствия их действий были катастрофическими. Грей же вёл империю от победы к победе — по крайней мере, сообразно с курсом, который выбрали его союзники «либералы-империалисты». Один из их лидеров Уинстон Черчилль был среди немногих, кто высоко оценивал таланты Грея.

Может быть, правы те, кто считал Грея «королём, которого играет свита», то есть человеком, зависевшим от своих подчинённых и советников? Конечно, он руководствовался получаемой от них информацией и советовался с ними, но лично вёл важнейшие переговоры с иностранными послами и составлял записи этих бесед, которые отсылал английским представителям в соответствующих столицах. Он старался максимально контролировать информационные потоки между МИД и кабинетом министров, пропуская в обе стороны лишь то, что считал нужным. Так что «свита» знала своё место, а «король» своё.

С началом войны противники, начиная с кайзера, обвиняли Грея во лжи и лицемерии, в ведении двойной игры и использовании двойных стандартов: для союзников — одни, для противников — другие. Как многие английские государственные мужи, Грей был не чужд морализаторской риторики, за что его прозвали «современным Макиавелли[27]. Соотечественники — которым, казалось бы, виднее — изумлялись и протестовали: откуда у этого «сельского джентльмена» не только почти сверхъестественная ловкость в дипломатических интригах, но утончённый цинизм и даже презрение в отношении собственного правительства, парламента и народа? Даже такой враг англичан, как казнённый ими в 1917 г. за попытку поднять восстание ирландский патриот Роджер Кейсмент, сказал: «Если он не верит в то, что говорит, мы должны считать его негодяем. Зная сэра Эдуарда Грея лично, я уверен, что по сути он хороший и благонамеренный человек. Я считаю, что он верит во всё, что говорит».

Чужая душа — потёмки. Мы никогда не узнаем, что творилось в голове и в душе творца британской внешней политики. Остаётся следовать древнему принципу: «По делам их узнаете их».

Значительная часть дипломатической деятельности Грея лежит за временными рамками нашего расследования, поэтому суммируем главное. Он сосредоточил усилия на укреплении Антанты, рассчитывая, что в случае необходимости Франция «прикроет» Англию на Средиземном море, Россия — на Балтийском, а Япония — на Дальнем Востоке. При этом отношения с союзниками оформлялись в виде либо соглашений по сугубо частным вопросам, либо устных договорённостей и «моральных обязательств», что формально сохраняло за Лондоном «свободу рук», чего требовало от Грея правительство: наглядный пример — отношения с Россией. Он хотел добиться такого положения, при котором Англия может вступить в войну под благовидным предлогом, когда это будет ей выгодно, и сможет, не теряя лица, остаться в стороне от невыгодного ей конфликта.

Эту тактику «сельский джентльмен» успешно применил уже в первые месяцы пребывания в должности министра. Зимой 1905/06 г., во время первого марокканского кризиса, он заверил Францию, что Англия не оставит её один на один против Германии, но не зафиксировал это в виде документа и весьма скупо проинформировал коллег по кабинету. Он дал добро на «беседы» представителей генеральных штабов двух стран, заявив, что их содержание не касается МИД, не говоря о прочих ведомствах, и никак не связывает оба правительства в отношении взаимной военной помощи. «Что они (военные. — В. М.) решили, я никогда не знал, — откровенно писал Грей в апреле 1911 г. премьеру Герберту Асквиту. — Наша позиция такова: правительства совершенно свободны, но военные знают, что делать, когда им скажут».

Лишь в конце ноября 1912 г. союз был оформлен в виде секретных писем, которыми обменялись Грей и его давний партнёр по переговорам французский посол Поль Камбон. Англия согласилась, что «если одно из правительств будет иметь серьёзные основания ожидать не вызванного им нападения со стороны третьей державы или какого-либо события, угрожающего общему миру, то оно должно обсудить немедленно с другим, будут ли оба правительства действовать вместе для предупреждения нападения и для сохранения мира, и если так, то какие меры готовы они совместно принять. Если эти меры включают военное выступление, то должны быть немедленно приняты во внимание планы генеральных штабов, и правительства тогда решат, в какой мере они будут приведены в действие». Камбон, как положено в дипломатической практике, своим ответом подтвердил содержание полученного письма. Подлинный смысл этого обещания оставался тайной для большинства английских министров до мая 1914 г., а для депутатов парламента — до объявления войны.

«Мы не обещали поддерживать Францию в войне, — объяснял Грей в мемуарах. — Напротив, мы сохраняли за собой свободу не участвовать в ней. При этом мы сохраняли и свободу помочь Франции, если она этого захочет». Пуанкаре, бывший в момент обмена письмами главой французского правительства, увидел в них «письменное соглашение общего политического характера», которого желал, — это относилось прежде всего к приведённому выше фрагменту. Уверенность в поддержке Лондона придавала ему сил.

Историк Герман Лютц, ещё при жизни Грея написавший тщательно документированную книгу, которая выглядит как развёрнутое опровержение мемуаров министра, считал, что тот шёл на поводу у своего германофобского окружения. Конкретно он назвал четверых, причём все четверо в разное время занимали должность постоянного вицеминистра. Грей работал сначала с сэром Чарльзом Хардинджем, затем с Никольсоном, которого итальянский министр иностранных дел Сан-Джулиано считал «фанатичным и непримиримым противником Германии»; оба были послами в Петербурге, а затем стали лордами. Помощник министра (третье лицо в ведомстве) сэр Эйр Кроу был одержим идеей «германской угрозы», о которой в 1907 г. представил Грею меморандум. Интересно, что Кроу родился в Германии, где служил дипломатом era отец, и впервые побывал в Англии в возрасте 17 лет, а его мать и жена были немками. Политический секретарь министра сэр Уильям Тирелль тоже страшился «тевтонского сапога». Но не будем перекладывать на них ответственность. У Грея не было принципиальных разногласий с помощниками, если не считать того, что Кроу критиковал шефа за недостаток внимания к «германской опасности». Главные решения он принимал сам вместе с Асквитом, Черчиллем и военным министром лордом Холденом, а порой ставил даже их перед фактом.