Мозг рассказывает. Что делает нас людьми - Вилейанур Рамачандран

Согласно недавнему опросу, треть всех поэтов, писателей и художников признаются, что имели те или иные переживания, связанные с синестетикой, хотя по более консервативным оценкам их испытывал один из шести. Но оттого ли, что у артистов просто более яркое воображение и они более склонны к самовыражению на языке метафор? Или они просто менее сдерживают себя, допуская подобные переживания? Или они просто заявляют, что являются синестетами, потому что творцу «модно» быть синестетом? Если уровень значительно выше, почему? Если частота проявления феномена действительно выше, то почему?

Одна вещь объединяет поэтов и писателей они особенно искусно используют метафору. («Это восход, и солнце в нем Джульетта!») Это как если бы их мозг, лучше чем у остальных людей, мог объединять вещи, кажущиеся несвязанными как, например, солнце и красивая девушка. Когда вы слышите «Джульетта солнце», вам и в голову не придёт думать: «О, неужели она огромный светящийся шар?» Если вас попросят объяснить метафору, вы, наоборот, скажете что‑нибудь вроде: «Она тёплая, как солнце, питает, как солнце, сияет как солнце, рассеивает мрак, как солнце». Ваш мозг мгновенно проводит параллели, выделяя наиболее яркие и прекрасные черты Джульетты. Другими словами, так же как синестезия провоцирует создание произвольных связей между несвязанными объектами восприятия, такими как цвета и числа, метафора создаёт определённые связи между, казалось бы, несвязанными абстрактными сферами. Возможно, это не просто совпадение.

Ключом к этой загадке является наблюдение, что по крайней мере несколько понятий, как мы уже видели, закреплены в особых областях мозга. Если задуматься, нет ничего более абстрактного, чем число. Уоррен Мак- Калоч, основатель движения кибернетики в середине XX века, однажды задал риторический вопрос: «Что это за число, которое может знать человек? И что это за человек, который может знать число?» И вот оно число, аккуратно заключённое в границы угловых извилин. Когда они повреждены, пациент не может решать простейшие арифметические задачи.

Из‑за повреждения в мозге человек может потерять способность называть инструменты, а овощи и фрукты нет, или только фрукты, а инструменты нет, или только фрукты, но не овощи. Все эти понятия расположены близко друг к другу в верхней части височных долей, но очевидно, что они достаточно отделены друг от друга, так что небольшой удар способен вывести из строя одно, но оставить другое нетронутым. Вы можете склоняться к мысли, что фрукты и инструменты это скорее предметы восприятия, а не понятия, но по сути два инструмента скажем, молоток и пила могут внешне так же отличаться друг от друга, как они отличаются от банана; что их объединяет так это семантическое представление об их предназначении и использовании.

Если мысли и понятия возникают в форме карты мозга, возможно, у нас есть ответ на вопрос касаемо метафор и креативности. Если мутации были причиной избыточных связей (или провоцировали чрезмерные перекрёстные утечки информации) между разными областями мозга, то, в зависимости от того, где и как ярко была данная черта отражена в мозге, это может привести одновременно к синестезии и к повышенной способности объединять кажущиеся несвязанными понятия, слова, картины или мысли. Одарённые писатели могут иметь сильные связи между словесной и языковой областями. Одарённые художники могут иметь сильные связи между высокоуровневыми зрительными областями. Даже одно слово «Джульетта» или «солнце» может рассматриваться как центр семантического водоворота или как ураган ассоциаций. В мозге талантливого писателя избыток пересечений будет приводить к большему водовороту и, следовательно, к большему количеству перекрёстных связей и одновременно к большей склонности к метафоре. Это могло бы объяснить большую частотность синестезии среди творческих людей. Эти идеи возвращают нас к исходной точке. Вместо того чтобы сказать: «Синестезия больше распространена среди творческих людей, потому что они более склонны к метафорам», мы вынуждены говорить: «Они более сильны в метафорах, потому что они синестеты».

Если вы прислушаетесь к собственным разговорам, вы удивитесь, насколько часто метафоры всплывают в обычной речи. («Всплывают» вот видите?) В самом деле, не для украшения речи все это. Метафоры и наша способность к скрытым аналогиям лежат в основе творческого мышления. И все же мы почти ничего не знаем о том, почему метафоры настолько оживляют ассоциации и как они представлены в мозге. Почему фраза «Джульетта солнце» звучит более эффектно, чем «Джульетта тёплая и ослепительно красивая женщина»? Что это, сдержанность выражения, или это оттого, что упоминание о солнце автоматически вызывает висцеральные ощущения тепла и света, делая описание более ярким и в некотором смысле реальным? Возможно, метафоры позволяют вам создать в некотором роде виртуальную реальность в вашем мозге. (Имейте в виду, что «тёплая» и «ослепительная» тоже являются метафорами! Только «красивая» не является.)

Не существует простого ответа на данный вопрос, однако мы знаем, что некоторые особенные механизмы в мозге, даже особенные области в нем могут иметь определяющее значение, потому что способность использовать метафоры может быть в некоторых случаях утеряна вследствие конкретных неврологических или психических расстройств. Например, существуют предпосылки, что в дополнение к трудностям, испытываемым при использовании слов и чисел, люди с повреждением левой нижней теменной доли также часто теряют способность интерпретировать метафоры и начинают понимать все исключительно буквально. Вывод ещё не доказан, но доказательства кажутся очевидными.

Если пациента с повреждением левой нижней теменной доли спросить о значении пословицы «Один стежок, сделанный вовремя, отменяет необходимость в девяти позже», он ответит, что лучше зашить дырку в рубашке, пока она не стала слишком большой. Он полностью теряет метафорический смысл пословицы, даже если ему сказали, что это пословица. Так может, изначально угловые извилины развивались в качестве связующего звена между межмодальными ассоциациями и абстракциями, но позднее в человеке они вобрали в себя функцию создания всех видов ассоциаций, включая метафоры. Метафоры кажутся парадоксальным явлением: с одной стороны, метафора не является правдой в буквальном смысле, с другой стороны, удачная метафора может быть подобна удару молнии, открывая смысл более глубоко и явно, чем унылая буквальная формулировка.

У меня мурашки бегут по коже, когда я слышу бессмертный монолог Макбета из 5–й сцены 5–го акта:

Истлевай, огарок!Жизнь — ускользающая тень, фигляр,Который час кривляется на сцене И навсегда смолкает; это повесть,Рассказанная дураком, где много И шума и страстей, но смысла нет.(Пер. М. Лозинского)

Он ничего не говорит в буквальном смысле. Он не говорит на самом деле о свечах, спектаклях или шутах. Если понимать буквально, эти строки действительно могли бы быть шутовским бредом. И все же эти слова являются одним из самых глубоких и пронизывающих душу рассуждений о жизни, когда‑либо сделанных!

С другой стороны, каламбуры основаны на поверхностных ассоциациях. Больным шизофренией, у которых присутствует некая путаница в мозге, невероятно сложно интерпретировать метафоры и пословицы. Тем не менее бытует объективное мнение, что им хорошо даются каламбуры. Это кажется парадоксальным, потому что, в конце концов, и метафоры, и каламбуры проецируют связи между понятиями, кажущимися совершенно несвязанными. Тогда почему больным шизофренией хорошо удаётся одно и плохо другое? Ответ кроется в том, что, несмотря на кажущуюся похожесть, каламбуры в действительности являются противоположностью метафорам. Метафора использует поверхностные сходства, чтобы обнаружить глубоко скрытую связь. В каламбуре присутствуют поверхностные сходства, которые маскируются под глубокие в этом его комический посыл. («Как веселятся монахи на Рождество?» Ответ: «Никак».) Возможно, поглощенность «поверхностными» сходствами уводит или отвлекает внимание от более глубоких параллелей. Когда я спросил у пациента, больного шизофренией, что общего у человека со слоном, он ответил: «У обоих есть хобот», возможно намекая на мужской половой орган (а может, и на что‑то другое?).

Ладно, шутки в сторону, и все же, если мои представления о связи между синестезией и метафорой верны, то почему не каждый синестет одарён творчески или почему каждый одарённый художник не является синестетом? Возможно, синестезия предрасполагает к творчеству, но это не означает, что другие факторы (как генетические, так и внешние) не участвуют в развитии творческого порыва. Тем не менее я бы предположил, что схожие, хотя и не идентичные, механизмы в мозге могут быть задействованы в обоих явлениях, так что понимание одного помогло бы понять другое.