«Химия и жизнь». Фантастика и детектив. 1985-1994 - Борис Гедальевич Штерн

Коробейников опустил брезент, выключил фонарь и вернулся в санаторий.

Статуи изменились… как он раньше этого не замечал. Левая рука шахтера без молотка торчит так, будто он что-то выпрашивает или жалуется на жизнь. Хлопец без своей структуры выглядит совсем неестественно. Коробейников готов поклясться, что этот парень выдвинул немного вперед левую ногу, чтобы не упасть. А выражение лица у девицы в самом деле стало другим. Странно, что заслуженный деятель этого не заметил.

Коробейников вообразил себя на их месте — как стоял бы он голым на пьедестале, как хотелось бы ему выбросить эти молотки, кувшины и атомы, как хотелось бы поразмяться и приодеться, как рыскал бы он по санаторию в поисках одежонки и развлечений, как визжали бы от страха собаки при виде оживших статуй и как под утро приходилось бы возвращаться, лезть на пьедестал и принимать вечную позу.

Фантазии преследовали его весь день, будто надоедливый дождь. Он шел на обрыв и осматривал пустой пляж. В оживающие статуи, понятное дело, он не мог поверить и решил устроить в лодочной будке ночную засаду — если вандалы припрятали в лодке свою добычу, то они к ней должны вернуться.

«Хулиганы будут пойманы и привлечены к уголовной ответственности, — думал Коробейников. — Я им покажу, как искусство любить!»

Ехать домой и потом возвращаться не хотелось. Он позвонил жене и весь вечер бродил в треугольном брезентовом плаще возле скульптур, подозрительно разглядывал всякого, кто к ним приближался.

Какой-то кандидат остановился около девицы и закурил.

— Чего уставился? — спросил Коробейников. — Никогда не видел?

— Вот это да! — весело изумился кандидат. — Я тут стою и облагораживаюсь искусством, как вдруг выползает какой-то динозавр и спрашивает, чего я тут стою.

«В самом деле, — смутился Коробейников. — Человек облагораживается, а я на него рычу…»

— Вот вы, извиняюсь, ученый человек, да? — примирительно спросил Коробейников. — Тогда объясните мне про атомы. Они что, везде одинаковые?

— Обязательно.

— И в камне, и в живом теле? — уточнил Коробейников.

— Обязательно. А в чем дело?

— Значит, камень может ожить? Вот, к примеру, эта статуя… вы не смейтесь… она может ожить?

— Отчего же не может? — переспросил веселый кандидат. — Может. Были исторические прецеденты. Например, у скульптора Пигмалиона…

Коробейников затаил дыхание.

— … который проживал в Древней Греции, однажды ожила мраморная статуя по имени Галатея. От любви. Есть такое сильное чувство. Факт. А Командор — у Пушкина?

— А с ним что случилось? — жадно спросил Коробейников.

— С кем?

— С Командором… С Пушкиным я знаю.

— Ожил Командор. Но от ревности. Тут дело в биополе. Сильное чувство порождает сильное биополе, и тогда оживают даже камни. Или возьмем портрет Дориана Грея…

— Портреты, значит, тоже? — восхитился Коробейников.

Кандидат задумался.

— Нет. Портреты оживать не могут. Портреты — нет, а статуи могут. Это не противоречит законам природы. Вроде давно доказано, что живое возникло из неживого.

— Значит, не противоречит? — обрадовался Коробейников.

Когда поздним вечером дождь прекратился и народ потянулся в летний кинозал смотреть разбушевавшегося Фантомаса, Коробейников, прихватив одеяло, спустился на пляж и спрятался в лодочной будке. На него упало весло, перед ним в темноте плескалось Черное море, а сверху из санатория доносились вопли Луи де Фюнеса. Усыпляемый плеском и воплями, он уснул.

Проснулся он, когда Фантомас кого-то душил.

Коробейников выглянул в окошко и тут же испуганно пригнулся. Три громадные тени стояли у лодки с отброшенным брезентом, а женский голос читал по слогам статью из энциклопедии на «П»:

— «Пигмалион изваял статую женщины необыкновенной красоты и назвал ее Галатеей». А мой называл меня Машкой. Говорит, я свою Машку слепил за три дня и за три тысячи.

Коробейников боялся дышать, это был не сон.

— Не плачь, Маша, — отвечал ей необыкновенный мужской бас. — Я его найду и прихлопну, как муху.

— Не надо никого хлопать, а надо отсюда удирать, — сказала третья тень.

— Это точно, — вздохнул каменный шахтер. — Подадимся в Донбасс.

— Нет! Только в Таврию, — строго ответил женский голос.

— Как хочешь, дорогая, — испугался шахтер.

— Уже дорогая… — ревниво сказал парень-атомщик.

— Потом разберемся! — прикрикнул женский голос. — Взломайте склад, возьмите там сапоги и плащ, надоело голой ходить. В библиотеке прихватите энциклопедию на «Т». А я найду здесь весла и якорь. Кувшин утоплю, не тащить же его в Таврию. Отчалим, пока не закончился кинофильм.

— И молоток утопи, — сказал шахтер.

— И эту рухлядь тоже, — сказал парень.

Две громадные тени прошли за ворота лодочной станции и начали подниматься в санаторий. Коробейникова трясло — он понимал, что будет, еслй ожившая Галатея войдет сейчас в будку за веслами.

Его спасло то, что силуэт с кувшином направился не к будке, а к морю. Там Галатея размахнулась и зашвырнула кувшин за волнорез. Коробейников успел тихо выбраться из будки и побежал в санаторий.

Он бежал к летнему кинотеатру, ничего не соображая. В санатории выли собаки. Фантомас бушевал из последних сил. Склад был уже взломан — Коробейников чувствовал это всеми фибрами своей завхозной души.

Где этот заслуженный деятель? Он один сможет остановить свою Галатею!

Народ выходил из кинотеатра. Там все закончилось благополучно — Фантомаса опять не поймали.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Старика в берете не видел? С хвостиком? — спросил Коробейников у Бори, не пропускавшего ни одного фильма.

— А вон идет со старухой. И вешает ей на уши лапшу.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Заслуженный деятель выходил из кинотеатра с молодой дамой. Та смотрела ему в рот, а он рассказывал, как много у него врагов и соперников в творческом плане. Ломают статуи. Им бы только заказ урвать.

— Она ожила! — закричал Коробейников, налетая на заслуженного деятеля и размахивая руками. — Ваша Галатея ожила!

Заслуженный деятель внимательно оглядел Коробейникова, постучал пальцем по своему лбу и повернулся к даме.

Коробейников схватил его за куртку.

— Они собрались плыть в Таврию!

— Чего ты кричишь? — тихо сказал заслуженный деятель, вырываясь. — Я завтра уезжаю в Брюссель на симпозиум, пусть себе оживает. Пусть ее вдребезги разобьют. Что я вам нанялся ее сторожить?

Он отбросил руку Коробейникова, забыл про свою спутницу и пошел по аллее, громко бормоча:

— Галатея! Я говорил на худсовете — преждевременно! Нет, голую бабу им подавай!

С этого момента Коробейников стал разбираться в искусстве. Он хотел крикнуть: «Катись отсюда, Пигмалион!» — но в его сердце будто врубился отбойный молоток. Он лег на асфальт, а дама завизжала.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

К удивлению врачей, Коробейников очнулся в сентябре. Лето куда-то подевалось.