Девятые Звездные войны - Эдмонд Мур Гамильтон

Но подсознательно он понимал, что Лабдибдин был прав.

— Дело в том,— ответил вхолан,— что одна из расшифрованных нами записей оказалась посланием, которое они отправили уже после катастрофической посадки. В послании даются координаты нашей звездной системы и говорится...

Он нервно провел языком по своим губам и косясь на ряды вытаращенных глаз, продолжил:

— ...и говорится, что они будут ждать.

— Вы имеете ввиду, они... послали за помощью?

— Очевидно так.

— И они передали, что будут ждать? — спросил Чейн.— Мне кажется, что помощь так и не пришла к ним, а ведь они так долго ее ждали.

Чейн уже отправил я от первоначального потрясения и теперь не видел никакой опасности от фигур криев. Одну из них он решил рассмотреть поближе.

— Неужели вы никого не анатомировали, не брали никаких проб?

— А вы попробуйте прикоснуться к ним, хотя бы вот к этой фигуре,— вместо ответа сказал Лабдибдин.— Вперед. Смелее.

Чейн осторожно вытянул вперед руку. Она остановилась на полпути где-то в 45 сантиметрах от фигуры крия, и Чейн отдернул руку назад, замахал ею.

— Холодная!— воскликнул он.— Нет, не то, чтобы холодная... ледяная и ее щиплет. Что это?

— Стаз, застой крови,— ответил Лабдибдин.— Каждое кресло является самообеспечивающим агрегатом с собственным источником энергии. Каждый сидящий заключен в силовое поле, которое замораживает его в пространстве и времени... Вокруг создается из мельчайших пузырьков нечто вроде кокона, в который невозможно проникнуть.

— Неужели нельзя отключить этот агрегат?

— Нельзя. Механизм самозамыкается в капсулу. Эта система выживания продумана и сконструирована очень тщательно.

Пребывающим в поле стаза не требуются ни воздух, ни питание, поскольку течение времени, и вместе с ним процесс обмена веществ, замедляется вплоть до полной остановки. Если потребуется, крии могут вечно ждать и оставаться в полнейшей безопасности. Ничто не может на них воздействовать, причинить какой-либо вред. Нечего и думать, чтобы мы им хотели повредить.

Лабдибдин бросил на криев взгляд, исполненный добрых желаний:

— Говорить с ними, изучать их, понять, как они мыслят и действуют,— вот на что я надеюсь...

Он остановился, и Дайльюлло тут же переспросил:

— Надеетесь?

— Да. Наши лучшие математики и астрономы попытались разработать вариант фактора времени. То есть расшифровать их дату отправки послания о помощи и их подсчет времени, необходимого для прилета сюда спасательного корабля. Это оказалось отнюдь не простым делом. Наши люди выдвинули четыре возможные прибытия спасательного корабля. Одна из дат ... это приблизительно теперь.

— На мой взгляд это слишком,— сокрушенно сказал Дайльюлло.— Сначала межгалактический корабль, затем целый экипаж, сидящий здесь и глазеющий на меня, а теперь вот в пути еще одно межгалактическое судно. Неужели оно вот-вот прибудет сюда?

— Мы не знаем,— с отчаяньем сказал Лабдибдин.— Это только один из расчетных вариантов, а понятие "теперь" может означать и вчерашний, и завтрашний день, и будущий год. Вот почему Вхол так настойчиво торопит нас, чтобы в случае... Лично я надеюсь, что спасательное судно придет, пока мы здесь, и я надеюсь получить возможность поговорить с ними.

_ А вы не думаете, что они разгневаются, когда узнают, что вы копались в их вещах?— улыбнулся Чейн.

— Вероятно. Но их ученые, я думаю, поймут нас... не насчет оружия, а насчет всего остального, жажды познания. Мне думается, они поймут, что мы не могли не копаться в их вещах.

Лабдибдин снова умолк, не скрывая своей огромной грусти.

— Все это было,— сказал он,— страшной потерей времени и сил. Безудержная гонка, спешка и все ради ложных целей. В моей жизни представился уникальный случай узнать хотя бы немного о другой галактике, но тупые бюрократы Вхола не могут думать ни о чем другом, кроме своей мелочной войны с Харалом.

— У каждого,— пожал плечами Чейн,— свое понимание того, что считать наиболее важным. Хараловцы, наверно, были бы более заинтересованы в установлении факта, что здесь нет супероружия, нежели в получении знаний о полусотне галактик.

— Хараловцы,— сказал Лабдибдин,— ограниченные, невежественные люди.

— Да, им в этом не откажешь,— подтвердил Чейн и повернулся к Дайльюлло:

— Крии нам вроде бы больше ни к чему. Не лучше ли нам возвратиться наверх?

Дайльюлло согласился. Он бросил еще раз взгляд на ряды не мертвых, но и не живых существ, терпеливо восседающих в надежде своего воскрешения, и ему подумалось, что их отчужденность уходит значительно глубже, чем сущность их формы или даже вещества. Он не мог точно сам уяснить, что имел в виду, и вдруг понял. Это их лица. Не черты. А выражение. Взгляд полного спокойствия. Эти лица никогда не знали никакой страсти.

— Вы тоже это видите?— сказал Лабдибдин.— Думается, этот биологический вид должен был развиться в благоприятной окружающей среде, где не было ни врагов, ни необходимости бороться за выживание. Они ничего не покоряли... я имею в виду в самих себе. Они никогда не страдали, им не надо было учиться избавлению от насилия в поисках лучшего пути. Этого просто никогда у них не было. Кстати, если судить по их записям, у них нет и любви. Они, по-видимому, совершенно лишены каких-либо внутренних эмоций. Им всегда хорошо. У них абсолютно не может быть каких-либо огорчений. Это заставляет меня задуматься: наверное их галактика полностью отличается от нашей, в ней нет всех этих неистовств природы, которых хватает на наших планетах — изменений климата, засух, наводнений, голода, всего того, что делает нас прежде всего борцами и дает нам выживание в качестве награды победителю... А может быть мир криев — исключительный случай...

— Будучи человеком,— сказал Дайльюлло,— я не могу игнорировать свои внутренние эмоции. Они приносят нам немало беспокойств и огорчений, но они делают жизнь стоящей того, чтобы ее прожить. Я не очень-то завидую криям.

Чейн со смехом добавил:

— Я не хочу быть непочтительным, но скажу: наши покойники выглядят более живыми, чем крии. Пойдемте отсюда. Я устал от их вытаращенных глаз.

По звенящему пустотой коридору они отправились назад и насей раз Дайльюлло почувствовал странное холодное покалывание в спине, как-будто сотня пар глаз неотступно следовала за ним, пронизывая своими взглядами металл и тусклый свет.

Как этим глазам, должно быть, приходилось удивляться при изучении странных диких туземцев наших звездных джунглей — любовников, убийц, святых, мучеников, торжествующих подлецов.

Дайльюлло вдруг сказал:

— Не думаю, чтобы был чересчур большой смысл в том, чтобы