Философы Древней Греции - Роберт Брамбо

Идеи Анаксагора – это четкая формулировка тех интуитивных представлений о непрерывности изменчивых процессов природы, которые Гераклит выразил в форме афоризмов. Анаксагор также расширил поле деятельности ионийской науки, которая раньше занималась только материей и ее движением, распространив исследования на более широкую область явлений, куда входил и разум, а также попытался объяснить отношения между материей и разумом. Эти представления о разуме (то есть сознании), о материи и об их отношении друг к другу были основным вкладом Анаксагора в развитие греческой философии. Оглядываясь назад, мы впервые видим предвосхищение дуализма материи и сознания4 – центральной проблемы западной мысли с конца эпохи Древнего Рима до сегодняшнего дня. Сам Анаксагор не проводил того очень четкого различия между сознанием и материей, которое появилось у более поздних мыслителей: в его представлении сознание было в некотором смысле еще слишком материальным, а материя – слишком духовной, чтобы они оказались полностью противоположны друг другу и между ними не было бы никакого связующего звена.

По-новому формулируя интуитивное представление Гераклита о том, что «все течет», Анаксагор осторожно обошел логические трудности, на которые указали Парменид и Зенон. Материя непрерывна, она не состоит из отдельных точек или частиц; она течет, а не движется скачками из одной точки в другую. Материя в представлении Анаксагора – это текучая смесь различных качеств, а не похожее на лед «вещество», которое занимает определенное пространство и «является опорой» для качеств. Если бы все, что существует, действительно было таким протяженным в пространстве веществом-опорой, изменения не могли бы быть реальными. Атомисты были вынуждены, чтобы допустить изменение, ввести в свою систему, наряду с «бытием», еще и «небытие» – пустое пространство. А Эмпедокл, кажется, пришел к логическому противоречию: его четыре корня отличались друг от друга по форме и размеру, но все же это были формы и размеры какого-то вещества, общего для всех корней. Анаксагор же избежал этой трудности.

И наконец, Анаксагор под влиянием слов Парменида «ничто не может возникнуть из ничего» считал, что материя изменяется только путем разного смешения общих для всех вещей качеств. Никогда не происходит так, что вдруг начинает быть то, чего только что не было, но существуют изменения в интенсивности перемешанных между собой качеств, которые текут из одного места в другое. Сами качества с тех пор, как выделились из исходной субстанции, где «все вещи находились вместе», сохраняются, а не создаются и не уничтожаются.

Это тонкий анализ, и не похоже, что афинские собратья Анаксагора были в состоянии понять эти рассуждения. В любом случае, когда афинские ученые защищали материализм, они пользовались гораздо более простым, чем у Анаксагора, понятием материи.

Теперь рассмотрим немного подробнее, каким образом обошел Анаксагор камень преткновения элейской философии. Если материя, пространство и время определяются как непрерывные (и поэтому бесконечно делимые) и дискретные (составленные из конечного числа расположенных вплотную друг к другу точек или иных мельчайших частиц) одновременно, то, как показывают парадоксы Зенона, в такой теории должен быть какой-то логический дефект. Но Анаксагор ответил на критику Зенона тем, что отказался от допущения, что частицы материи, времени и пространства дискретны, однако сохранил непрерывность и бесконечную делимость. В предположении, что все в физическом мире может делиться до бесконечности, нет логической неувязки, хотя нужны новые математические идеи для описания соотношения целого и части в такой текучей Вселенной5. В мире Анаксагора движение подобно течению реки, а не прыжкам кузнечика. Нам не нужно делать бесконечное количество скачков из каждой очередной точки в следующую, чтобы добраться от своего места до двери, потому что нет отдельных точек, которых нужно достичь, и нет промежутков между очередной точкой и следующей, которые надо пересечь.

Но Анаксагор кроме ухода от парадоксов Зенона хотел иметь мир, в котором изменение было бы реальным; поэтому он должен был учитывать два из аргументов Парменида: первый – что если мир состоит из одного вещества, то не может быть настоящего изменения, и второй – что «настоящее» изменение приводит к невозможному «возникновению чего-то из ничего». Первое из этих ограничений действует всегда, когда материя, которая делает вещи реальными, рассматривается как нечто подобное льду и протяженное в пространстве, но не имеющее других собственных качеств. Именно так вылядит материя в атомистической теории. Похоже, что именно это представление о материи подразумевал и Эмпедокл в своей теории элементов, частицы которых отличаются друг от друга формой и размером. Однако Анаксагор нигде не использовал такое понятие материи. У него мир состоит из противоположных качеств – жары и холода, влажности и сухости, и эти качества не являются свойствами какого-то другого вещества, которое «держит» их: они сами и есть материя мира, и их изменения – фундаментальные факты природы, а не просто отражения на поверхности застывшего шара из заполненной чем-то протяженности.

Третье свойство материи у Анаксагора – что «во всем есть часть всего». Так он формулирует свое решение задачи, которую поставил Парменид, отрицая любой процесс, в котором «что-то возникает из ничего»6. Изменения – не внезапные скачки от небытия к бытию, а изменения относительной интенсивности качеств в их смесях. Противоположные одно другому качества никогда не бывают чистыми, они всегда смешаны одно с другим: в снеге больше белизны и холода, чем черноты и тепла, но, когда снег тает и превращается в воду, просто становится больше тепла и черноты в смеси, где какая-то доля этих двух качеств уже содержалась. В результате получается, что при таянии снега не происходит внезапное создание чего-то из ничего, а возрастает степень чего-то. Эта формулировка не всегда была ясна читателям Анаксагора, потому что его собственные высказывания, например «Как же то, что не плоть, может стать плотью?» – часто ведут их по ложному пути. Эту фразу раньше понимали так: в любой пище, которой мы питаемся, на самом деле есть мелкие частицы человеческих мяса и костей. Довольно живописное, но абсурдное высказывание. Но если понимать упомянутую фразу как утверждение, что у пищи и плоти есть общие качества, а значит, то и другое может смешиваться и создавать новые наборы качеств, получается вполне разумная идея. При этом видно, что необычную форму этой фразы Анаксагор выбрал специально как ответ на Парменидово ограничение: он берет «плоть из неплоти» как частный случай «чего-то из ничего».