Дровосек - Дмитрий Дивеевский

В этот период Зоя вела себя единственно правильным образом. Она постоянно говорила о своей любви к мужу и делала все, чтобы он ей поверил. Видимо, она и сама верила, что теперь любит его.

Булай так и не смог понять тогда, что подтолкнуло жену к измене. По его представлению, у людей должна быть причина для супружеской неверности. Нелюбовь супруга, взаимная нелюбовь, или хотя бы крупный семейный конфликт. Но они с Зоей имели тогда активную телесную жизнь, тесный духовный контакт. Да, у них были непростые отношения. Вечная гонка двух самолюбий. Зоя всегда хотела утвердиться как лидер семьи, будто не видела, что имеет дело с мужчиной сильной натуры и что она слабее его. Но разве это повод для измен? Тогда Булай еще не читал Святого писания и не знал его утверждения, что первородный грех – это всеобщая поврежденность человечества. Каждый человек окаянен. Каждый самовлюблен и темен внутренним взором и часто не ценит блага, исходящего от других людей, если ему не освещает дорогу вера.

В силу своей человеческой ограниченности Зоя просто не могла понять, что она делает. Ей мнилось, что не придется платить за мелкие утехи женского самолюбия. Тайно она собой гордилась, ведь ее любовниками были достойные люди, в том числе и начальник Данилы. Она думала, что тайное останется тайным. На самом же деле, как сказано в Библии, нет ничего тайного, что не стало бы явным. Так и произошло. И вот ей, матери их детей, совсем недавно безжалостно изводившей мужа в семейных ссорах, пришлось его умолять: «Если я не уберегла семью, убереги ее ты».

Все справедливо. Ты главный, ты и отвечай. Тогда Данила впервые ушел в запой. У него был сильный, молодой и тренированный организм. Он пил дома, стараясь отключить сознание. Это не удавалось. Очнувшись ночью от отравления, Булай снова представлял сцены измены жены с известными ему людьми, ее агрессивное поведение с ним после этих измен, вспоминал семейные поездки на отдых, в которых она принимала участие, будучи беременной от другого. Он доставал очередную бутылку и падал в пропасть. Потом, когда запой миновал и пришла пора принимать решение, Зоя опустилась на колени и стала просить о сохранении семьи. Он видел, что перед ним стоит слабая и грешная женщина, во всем покаявшаяся и желающая только одного – начать все сначала. Данила не стал разводиться, надеясь, что пережитый Зоей шок изменит ее, а он сможет вырастить своих детей. Тогда он не знал еще одного важного обстоятельства: Зоя не смогла покаяться во всем. Слишком тяжел был груз ее греха. Чтобы не мучить мужа и облегчить суд над собой, она солгала в таких вещах, в каких лгать непозволительно. И совсем скоро эта ложь начала чернить ей душу.

Данила не бросил ее. Как вьючный вол, он взвалил на себя весь груз этой беды, стиснул зубы и потащил семейную повозку дальше. Он не спал ночами, мучался кошмарами, уходил в запои, но взятый на себя долг исполнял.

А Зоя долго приходила в себя, искала в семье новое место и инстинктивным образом нашла его в позиции агрессивной наступательности. Если Данила ее не бросил, значит, ситуация не изменилась, и она осталась хозяйкой положения. А раскаяние в грехах… Стоит ли мучить себя самобичеванием? «Другие и не такое делают…» Эту фразу Зоя стала повторять постоянно, словно занимаясь самовнушением, и результат не замедлил проявиться. Она снова начала попытки утвердить в семье диктат жены, вызывая жестокие ссоры, потому что Булай не мог этого принять. Но, как и большинство женщин, лучше вооруженных для семейных конфликтов, Зоя с неистовым темпераментом пыталась принизить мужа каким угодно способом. Только потом, годы спустя, Данила понял, в чем дело: ей было необходимо компенсировать ту нераскаянную черноту, которая преследовала ее с момента разоблачения. Утаенная ложь гнала ее в наступление. Надо было растоптать мужа. Ведь только при виде его ничтожества ее собственное ничтожество успокоилось бы. Ссоры следовали одна за другой. Теперь Булай всерьез задумался о создании новой семьи, хотя приступать к этому было еще рано. Он твердо решил сначала выпустить детей в жизнь. Данила не знал, сможет ли выдержать такую нагрузку. Он находился в труднейшей загранкомандировке, работал на износ и с большим риском, а дома его поджидала постоянная напряженность с Зоей. Эта женщина жила только собственной прихотью, давая волю раздражению по любому мельчайшему случаю и не желая считаться с состоянием мужа. Она снова мстила ему за собственную неспособность любить.

Ему исполнилось всего тридцать пять лет, а сердце уже почувствовало холодный чугунный обруч, который безжалостно сжимался по ночам. Нервы были постоянно напряжены от бесконечной боли уязвленной души. Мучила и душила бессонница. Организм начинал сдавать, и Даниле все труднее было мобилизовывать себя на нормальную работу.

Неведомым и волшебным образом судьба послала ему Светлану. Он нисколько не сомневался, что это сделали те же силы, которые подвергли его испытаниям.

Глава 4

1986 год. Железные дровосеки

Когда-то Женя Корнеев, которого друзья ласково величали Кренделем за его круглое и румяное лицо, научился готовить плов, и у него действительно получалось это восточное яство. Супруга Кренделя с двумя маленькими дочками частенько уезжала в Москву, и тогда не приспособленный к одиночеству «соломенный холостяк» использовал плов в качестве стенобитного снаряда для проникновения в чужие крепости в посольском доме на Швингер-штрассе. В такие дни он пытался накормить своим изделием как можно больше знакомых, а заодно сбежать из своей пустой квартиры. У него был небольшой, удобный для переноски казанок, с которым он и путешествовал по друзьям. Чаще всего явление Кренделя с казанком приходилось переживать Булаю, так как они были и друзьями, и напарниками в оперативной работе.

На этот раз, разбавив бараний жир плова «столичной» водкой, Корнеев читал Лизе «Волшебника Изумрудного города». Больше всего на свете он любил детей и ненавидел телевизор. А Лиза была таким благодарным слушателем, что засыпала у него на коленях.

– Это не сказка совсем про волшебный город, – сказала она, когда Крендель на минуту примолк. – Все в нем настоящее, все такое живое. Вот вы, например, дядя Женя, совсем как Страшила – такой большой, и лицо у вас такое доброе…

Сидевший рядом в кресле Данила рассмеялся и сказал:

– Нет, солнышко. Это только с виду дядя Женя такой добрый. А на самом деле он не Страшила, а Дровосек. Железный Дровосек. Вот завтра утром все дети будут сладко спать, а он встанет затемно, смажет свои части маслом, возьмет топор и уйдет в лес дрова рубить. Там всякие серые волки, а ему ничто не страшно. Ему нельзя бояться, нельзя работу бросать. Потому что в Волшебном городе все ждут, когда он дров принесет.

– А ты кто, папа?

– И я Дровосек, как дядя Женя. Только не умею такой вкусный плов готовить.

– И ты вместе с ним в темный лес ходишь?

– Конечно, хожу. Он один ведь не справится.

– Да, Железные Дровосеки тоже хорошие. Они ничего не боятся и всегда в самый страшный момент приходят на выручку.

– И еще – они долго без смазки не могут, – добавил Крендель, посмотрев на Данилу.

– Я не буду, Женя, давай без меня.

– Ты уж месяца три не употребляешь. Или больше?

– Вроде этого. Не тянет. Похоже, наши отношения с ней закончились.

Данила действительно прекратил употреблять водку с тех пор, как в его жизнь пришла Светлана. И хотя она пробыла в Бонне всего три месяца и затем снова уехала в Москву, жизнь его изменилась в корне.

Нет, Светлана ни единым словом не дала ему понять, что спиртное опасно для их будущих отношений. Все встало на свои места само собой. Даниле не пришлось убеждать себя во вреде алкоголя или применять волевые усилия. Зародившееся чувство к этой женщине с ее чистым и честным миром просто исключало водку из образа жизни. Булай не умел любить по чуть-чуть. Светлана принесла в его жизнь светлый день, и он с удивлением думал о том, что еще совсем недавно находился на грани алкогольной зависимости. Теперь она была далеко, но почти каждый день ему приходили письма, и он отвечал на них. Данила обрел в своем зрелом возрасте то, что уже казалось ему недостижимым, – гармонию любви. Он вспоминал, как все-таки опустился до ответных измен жене, какие нелепые и гадкие истории из этого получались, и как чернела его душа от этих историй, пока он, наконец, не понял, что на этом пути облегчения найти нельзя, но душу испоганить можно.

Однажды, в самые трудные свои дни, он приехал в отпуск в Окоянов и встретил там одноклассницу, бывшую королеву одиннадцатого «б», смуглую хохотунью Ленку, с цыганской шапкой волос и жемчужно-белыми зубами. Жизнь у Ленки не сложилась. Сразу после школы вышла замуж по любви за парня, который без видимых на то причин вскоре стал пьянствовать. Дело это ему, видимо, было по душе, и он не видел никакого резона останавливаться. К тридцати годам превратился в законченного алкоголика, и Лена не питала надежды на его возвращение в нормальную жизнь. Парня этого, она, видимо, крепко любила, из дома не гнала, хотя и пользы никакой от него не видела. Любовь всегда жаждет ответа, а ответа не было, и она просто стосковалась по нормальному мужику. Как-то незаметно их случайная встреча переросла в увлечение, и Данила, не знавший, куда пристроить свою душу, провел две недели на родине в постоянном кружении с этой привлекательной, но измученной безысходностью женщиной. Каждый вечер он брал мотоцикл отца, подхватывал ее на окраине города, и они ехали куда-нибудь на природу. Потом, лежа рядом с Леной на копне сена, он чувствовал легкость и опустошенность во всем теле, хотя знал, что придет ночь, он окажется в своей постели в одиночестве, и привычные кошмары придавят его душу мельничными жерновами. А Лена, прижавшись к нему, гладила ладонью его лицо, тихонько целовала шею, но все в ней было притаившееся, словно последнее тепло бабьего лета. Они нашли друг в друге временное облегчение, но оба не могли прогнать прочь свои беды.