Чингисхан. Великий завоеватель - Эренжен Хара-Даван

Еще до осады Ходжента Джебе отделился от Джучи, уклоняясь на юг. Совершая невероятные по трудности марши через высочайшие горные хребты и Памирское плато, он появился в верховьях Амударьи, угрожая в случае продолжения наступления вниз по реке отрезать султана, поджидавшего Чингисхана на Сырдарье, от его промежуточной амударьинской базы с ее главными опорными пунктами — Самаркандом и Бухарой. Это побудило Мухаммеда выделить туда значительные силы, еще более разбросав свою армию и ослабив оборону линии реки Сырдарьи, в долине которой он готовил решительное сражение Чингисхану.

Между тем последний, выделив часть своих сил для овладения городами Отраром и Ташкентом, сам с главными силами со свойственным монголам искусством бесследно исчезает из поля зрения и разведки противника, ловко обманывает султана, уклонившись вправо к низовьям Сырдарьи и переправившись там через реку, совершив кажущийся теперь невероятным переход с многочисленной армией через пустыню Кизиль-Кум, прикрывающую хивинский оазис с востока, он совершенно неожиданно появляется перед Бухарой, подойдя к этому крепкому оплоту султана с запада. По поводу этого маневра подполковник Рэнк высказывает следующее суждение:

«Мы не имеем подробностей, относящихся к необычайному маршу-маневру Чингисхана через пустыню Кизиль-Кум, но факт налицо: в течение месяца армия численностью не менее пятидесяти тысяч человек с 60-ю с лишком тысяч лошадей проходит 600 километров по пустыне, считавшейся непроходимой, 61/2 веков спустя русские, оперируя во время своего похода на Хиву… в том же районе, теряли лошадей тысячами. Операцию такого размаха и такой смелости мы снова встречаем в истории только 600 лет спустя; да и то операция Бонапарта 1800 года, которая наиболее подходит к Сырдарьинской операции Чингисхана, уступает ей в отношении грандиозности преодоленных естественных преград».[176]

«Этим маневром, — говорит Гарольд Лэм, — не только был обойден фланг Мухаммеда, но он отрезывается от своих южных армий, от своего сына[177] и ожидаемых с ним подкреплений, от богатых областей Хорасана и Персии».[178]

«В то время как Джебе наступал с востока, Чингисхан шел с запада, и шах в своей ставке в Самарканде мог предвидеть, что челюсти отверстой пасти, в которой он очутился, вот-вот сомкнутся у него в тылу… Мухаммед-Воитель, прославленный своим народом как второй Александр, оказался грубо обманутым своим неприятелем. Монгольские отряды, предводимые сыновьями Чингисхана и предававшие огню и мечу долину Сырдарьи, оказались не более как маской, предназначенной для сокрытия направления главного удара, наносимого армиями Джебе и самого Чингисхана».[179]

Ввиду таких перспектив Мухаммед бросает армию, которая ищет спасения за крепостными валами Самарканда, и бежит на юг под предлогом ускорения формирования собирающихся там ополчений. Тем временем крепость Бухара была позорно брошена своим гарнизоном под предлогом недостатка в ней запасов продовольствия для выдерживания продолжительной осады. Пользуясь лазейкой, оставленной ему в линии обложения и не подозревая в этом ловушки, поставленной ему монгольским командованием, очевидно, хорошо осведомленным о господствующих в городе и гарнизоне настроениях, последний темной ночью бесшумно выступает из крепости, вытягиваясь в походную колонну. Но этот акт трусости только ускоряет его гибель. На походе в чистом поле он подвергается внезапной атаке монголов и уничтожается почти до последнего человека.

После этого жители Бухары решили сдаться; только небольшой отряд, засевший в цитадели, продолжал оказывать сопротивление, которое, конечно, не могло быть продолжительно. Через несколько дней цитадель была взята. Богатый город подвергся разграблению и уничтожен пожаром.

Так пал этот крепкий оплот владычества Хорезм-шаха в Средней Азии, вполне оправдав на себе глубоко верное изречение Чингисхана, что «сила крепостных стен никогда не бывает ни более и ни менее мужества их защитников».[180]

То же самое подтвердилось и на примере другого, еще более крепкого оплота амударьинской линии — города Самарканда, который был укреплен по последнему слову науки и техники того времени. Гарнизон его представлял внушительную силу в 110 000 воинов при 20-ти боевых слонах — силу, которая превосходила числом подошедшую к крепости монгольскую армию, состоявшую, по-видимому, из соединенных сил, приведенных Чингисханом из-под Бухары и подошедших с востока под начальством Джебе. Но после первой же неудачной вылазки гарнизон пал духом. Огромные толпы пленных, находившиеся при монгольских войсках и употреблявшиеся ими для осадных работ, принимались защитниками крепости за неприятельские войска («У страха глаза велики»), 30 000 человек гарнизона еще до вылазки перешли на сторону монголов; они сначала были любезно приняты, но затем все перебиты как изменники своему государю. Таков был обычай Чингисхана: он ни во что не ставил жизнь людей, не соответствовавших его идеальному типу, т. е. тому психологическому типу, из которого им составлялся правящий отбор лучших людей. Остальной гарнизон Самарканда и крепость сдались монголам на пятый день от начала осады.

Около этого времени мы уже видим в действиях монголов под крепостями широкое применение не только физического труда военнопленных и мобилизованных молодых мужчин из местного населения, но и использование их в качестве «пушечного мяса» при штурмах, как это практиковалось и в китайском походе. Этот способ позволял уменьшать до минимума потери своих собственных войск, а потому при всей его жестокости должен быть признан вполне целесообразным.

Покончив с Самаркандом и удостоверившись из полученных донесений, что вражеские оборонительные линии Сырдарьи[181] и Амударьи окончательно перешли в руки монголов, Чингисхан для преследования Хорезм-шаха отправляет в апреле 1220 года отряд из трех тем (тюменей) под начальством Джебе, Субедея и своего зятя Тогучара (Тукаджара). Первая тьма составляла авангард отряда, вторая — его главные силы, третья — арьергард.[182] Данный этим орхонам приказ гласил:

«Силою Бога Великого, пока не возьмете его в руки, не возвращайтесь. Если он ослабеет от вас, с несколькими людьми будет искать убежища в крепких горах и мрачных пещерах или скроется от глаз людей, как пери (невидимые духи), то вы должны, подобно ветру летучему, устремиться через его области; всякому, кто выйдет с покорностью, окажите ласку, учреждайте управление и правителя; всякого, кто будет попирать дорогу и становиться в оппозицию, насилуйте…»

Из ярлыка Чингисхана, данного Субедею уйгурским письмом с алой «тамгой» (печатью), видно следующее: «Эмиры, старшие и многий народ да ведают, что я дал тебе все лицо земное от восхода солнца да запада. Всякий, кто покорится, пусть будет помилован, а всякий, кто не покорится и выйдет с оппозицией и распрей, да погибнет».[183]

Таким образом, на названных трех воевод, кроме овладения особой Мухаммеда, возлагалась еще задача привести в покорность неприятельские области вдоль пути своего следования и, разумеется, внести расстройство в формирование противником новых армий.

Но султан ничего не успел или не сумел сделать в этом направлении, несмотря на богатые ресурсы своей империи; зато в заботах о своей личной безопасности он успел избежать поимки и плена, ловко сбил преследователей со своего следа тем, что неожиданно для них круто повернул в свои западные области, где и нашел на некоторое время укрытие.

Тогучар со своей тьмой вскоре после начала операции отделился от остальных двух орхонов и вслед за тем чуть не поплатился головой за то, что ослушался ханского приказа и подверг жестокой расправе население одного из городов, изъявивших покорность Джебе и Субедею. Успокоясь после первой вспышки гнева, Чингисхан заменил ему смертную казнь разжалованием в рядовые.[184]

Впоследствии Тогучар был убит при осаде Нишапура. Как видно, Чингисхан одинаково строго карал своих подчиненных как за оказание врагам неуместного милосердия, так и за бесцельную жестокость. Этот случай подтверждает не только строгость, но и справедливость Чингисхана, так как Тогучар был зятем его, женатым на дочери.

Штурм монголами персидского города. Персидская миниатюра

Джебе и Субедей, в течение трех недель тщетно искавшие Мухаммеда там, где его не было, наконец снова нападают на его след и почти настигают его у Хамадана, но султану и на этот раз удается ускользнуть. Почти всеми покинутый и больной, он спасается бегством на один из островов Каспийского моря, но здесь естественная смерть кладет предел тревогам последних месяцев его жизни.