Он мой кошмар (СИ) - Высоцкая Мария Николаевна "Весна"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Каждый удар, который получает этот ни в чем не повинный парень, выворачивает мой мир наизнанку. Все те спокойствие и дзен, что я успела поймать за последние часы, испаряются.
Паника нарастает. Кто-то зовет охрану, которая разнимает этих идиотов.
Андрея оттаскивают в сторону, а Влад стирает кулаком кровь. У него разбита губа и, кажется, рассечена бровь. Он бросает на меня озлобленный взгляд и что-то говорит охраннику.
Люди, столпившиеся вокруг, смотрят на разворачивающееся представление с замершим дыханием. Я и сама толком вдохнуть не могу. Только часто моргаю.
— Ты ненормальный!
Панкратов тем временем что-то выкрикивает охране и разъяренно сбрасывает с себя чужие руки. Его снова заламывают, а я… я сбегаю. Как самая настоящая трусиха, вылетаю из огромного зала и бегу к гардеробу.
Все, что произошло, не укладывается в моей голове. Он избил невиновного человека. Вот так просто, потому что может…
Чувствую себя букашкой. От меня ничего не зависит. Андрей просто сходит с ума, в прямом смысле, делая из меня свою собственность. Понимание этого убивает.
Меня поглощает стыд.
Шпильки туфель стучат о бетонную лестницу. Этот звук застревает в ушах. Я слышу голос Андрея позади. Он кричит мне остановиться, но я не могу. Только ускоряюсь. Любое промедление, сейчас, подобно смерти.
Бежать в гардероб больше нет смысла. Я толкаю массивную дверь и попадаю на улицу.
Ледяной ветер ударяет в лицо. Я захлебываюсь потоками холодного воздуха. Дергаюсь, стараясь за доли секунд определиться, куда мне бежать.
Мы почти в самом центре Питера. Солнце уже давно село. Растираю голые плечи ладонями и, перепрыгнув через лужу, сворачиваю в арку, отчетливо слыша громкий дверной хлопок.
Панкратов тоже на улице. Он идет следом. Его отдающиеся эхом шаги, больше не похожи на бег. Он замедляется, мне кажется, даже поправляет одежду, которую успели полапать охранники.
— Еся, остановись…
У него тихий голос. Пугающий. Мое тело отзывается на звуки, кожа покрывается мурашками. Сердечные удары учащаются.
Двор-колодец не освещен. Темнота. Небо затянуто плотными тучами и вот-вот прольется дождем.
Я бегу, пока не упираюсь руками в стену. Ловушка, из которой нет выхода. Медленно поворачиваюсь.
Каждый его шаг отдается в ушах звоном.
Андрей не торопится. Конечно, я и так загнана. К чему теперь торопиться?
Оказавшись напротив, вытягивает руку и сжимает мой подбородок. Не больно, но очень ощутимо…
— Я никуда тебя не отпущу, Еся. Лучше убью здесь и сейчас. Ты моя. Нравится тебе это или нет. — Он смотрит в упор. В глазах ярость, она сгущается надо мной черной тучей. — Еще раз я увижу тебя хоть с кем-то…
Мои губы дрожат. Смотрю на его кулаки, перепачканные кровью, врезаясь спиной в холодную стену.
— Ты чуть не убил его.
— Я же предупреждал. Только моя, — переходит на шепот, врезаясь пальцами в мои плечи.
— Ты ненормальный, Панкратов. Чертов псих. Убери от меня руки. Не смей ко мне прикасаться.
— Я псих, и тебе это нравится.
Проводит костяшками пальцев по моей щеке, оставляя на ней кровавые отпечатки.
— Отпусти, Андрей, мне осточертели твои выходки. Я не твоя собственность. Не твоя вещь. Почему ты ведешь себя так, словно тебе это позволено?
— А мне и позволено, Еська…
Мои губы дрожат, а тело продувает ледяным ветром. На дворе поздняя осень, а на мне тонкое шифоновое платье, что ни капли не греет.
— Мне все позволено, — рывком тянет к себе, а у меня земля из-под ног уходит. — Не смей от меня сбегать. Никогда.
Мы стоим в колодце питерского дома. Крупные капли начавшегося дождя царапают кожу. Холодно. Так холодно и так нестерпимо жарко. Жуткий контраст.
— Я тебе не разрешал, — встряхивает меня как куклу, — слышишь?
— Это ненормально, ты ненормальный!
— О да, ты права.
Андрей улыбается. У него безумный вид. Он настоящий псих.
— Ты меня пугаешь, — шепчу, стараясь взять себя в руки. Я пытаюсь изо всех сил, но у меня не получается. Страх затмевает все. Мыслить рационально становится сложно.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})— Я приехал, потому что хотел тебя увидеть. Две недели, — его пальцы зарываются в мои волосы. Он сгребает их в кулак и причиняет боль. — До одури хотел тебя увидеть. А ты с этим…
— Это просто танец, — начинаю оправдываться. А как не оправдываться? Мне кажется, сейчас он может сделать все что угодно.
— Ты же передумала? — он меняет тему, не дает мне развить мысль. Оправдаться. — Твой ответ изменился? — шепчет в самое ухо.
Он имеет в виду разговор до его отъезда, там, за городом посреди поля.
— Мой ответ остался прежним.
— И он неправильный, Еся.
— Ты перешел все границы, — упираюсь ладонью в его грудь, — сегодня ты сделал все, чтобы мой ответ остался отрицательным.
— Уверена? — его бровь ползет вверх, как и подол моего платья.
— Не смей…
Андрей прищуривается.
— Страшно?
— Да.
Я киваю. Смотрю ему прямо в глаза и снова повторяю:
— Ты меня пугаешь.
На этих словах Панкратов опускает взгляд. Одергивает подол моего платья и снимает с себя пиджак, набрасывая его на мои плечи. Теплые ладони крепко сжимают мою талию, а губы касаются щеки.
— Прости, — его шепот вводит меня в ступор.
Он сейчас извинился? Мне кажется, я не верю тому, что слышу.
— Я схожу по тебе с ума и ничего не могу с этим поделать. Ничего, Еська…
42
Андрей
У нее расширенные зрачки. Я вижу это, потому что прямо над нами загорелся фонарь. Он издает раздражающие звуки, и лампочка в нем скоро перегорит, но это позволяет мне разглядеть ее лицо. Выдохнуть.
То, что произошло двадцать минут назад…
У меня сорвало планку. Увидеть чужие руки на Еськином теле после того, как она спала в моей постели, почти предательство. Извращенное обострение и усугубление вещей… Я знаю, что творю полную чушь, но это сильнее.
Я не до конца отдаю отчет своим действиям.
Меня ломает. Эта девочка лишает рассудка. От нее сносит крышу. Сначала приближается, а после отдаляется. Две недели. Две недели, за которые она должна была соскучиться. Должна была, потому что я сам зверел от понимания, как долго тянется время.
Это похоже на зависимость, ее вдруг стало так мало…постоянно хотелось ещё. Безразличие…оно было, такое ощутимое, обыденное для моей жизни. А потом, что-то изменилось…
Вдыхаю воздух рядом с ее виском. От нее сладко пахнет.
Все это за гранью, так, как быть не должно. Все мои чувства всегда были обострены больше, чем следовало. Если я злился, то в прямом смысле впадал в ярость. Если веселился, то до какого-то невменяемого сумасшествия. Никогда не чувствовал границ. Так и с ней.
В голове сидит одно-единственное желание — сделать своей. Не так, она уже моя. Сейчас я хочу, чтобы она призналась себе, что тоже попала. С размаху. С треском.
Моя. Как на репите. Пусть ломается, пусть будет против, но это уже ничего не изменит. Все предрешено заранее…
Обхватываю тонкую шею ладонью, тяну носом запах волос, касаюсь губами виска, щеки.
Еська не шевелится, продолжает смотреть своими удивленными глазами. Даже не моргает.
— Ты же простишь? — продолжаю ее трогать и сходить с ума от каждого прикосновения. — Моя красивая девочка.
— Я тебя боюсь, Андрей.
— Тебе не стоит меня бояться. Только не тебе.
Она медленно кивает, а розовые щеки становятся влажными. Она дрожит. От холода или от страха, черт его знает…
Прижимаю крепче. Чувствую ее под своими ладонями и выдыхаю. Мне кажется, могу сделать это полной грудью лишь сейчас, когда она рядом.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})Две недели непонимания себя. Две недели с мыслями о ней. Та чертова ночь все изменила. Если бы не отец и его просьба смотаться в Москву…
