Фонарь на бизань-мачте - Марсель Лажесс

нечто ужасное, и меня до крайности удивил странно праздничный вид гостиной. Во всех четырех углах комнаты из ваз, точно пламя, выметывались большие красные и розовые цветы. Из них получаются изумительные букеты.

— Изабелла вела себя очень мужественно, — сказала Жанна Букар. — Я ей предложила пожить у нас, хотя бы недолго, пока не придет в себя, но она отклонила мое приглашение, заявив, что лучше она уж сразу начнет себя приучать к одиночеству.

— Почему она не пришла к нам сегодня на вечер? — спросила госпожа Букар-мать. — Вы что же, девочки, разве не пригласили ее?

— Ах, я и забыла, — быстро ответила Анна.

Мне показалось, что на лице Мари-Луизы мелькнула улыбка.

Вышколенный слуга, не менее вышколенный, чем Рантанплан, принес стаканы, лимонную настойку с лакрицей и сливянку.

XXIII

Лепере отправился к Изабелле в четыре часа. Утром она прислала ему коротенькую записку. Он у нее засиделся и еле поспел к ужину — лицо у него было хмурое и озабоченное. Когда мы все трое сошлись после ужина в библиотеке, я начал его расспрашивать.

— Что меня беспокоит, — сказал он, — так это то, что я не могу понять мотивов госпожи Гаст.

— Но она говорит достаточно ясно, что ее одолели денежные заботы, — ответил я.

Лепере посмотрел на меня со слабой улыбкой.

— Вы искренне верите, что она не в силах покрыть затраты, и все-таки покупаете? — спросил он.

Я смутился, словно меня поймали на лжи.

— Моя цель — расширить свои владения, — сказал я. — Я даже готов предложить цену, которую вы сочтете, может быть, неразумной.

— Вы меня ставите в сложное положение, — продолжал Лепере. — Я должен блюсти интересы как одного, так и другого. Я назначил свидание госпоже Гаст на среду. Мы с вами вместе осмотрим ее имение, склады, поселок рабов, усадьбу и все строения. Договоримся о цене, и на следующий же день я составлю купчую.

Так мы и сделали. Изабелла встретила нас спокойная и далекая, словно чужая. Я просил меня извинить: вовсе я не настаивал на осмотре, мне довольно и описи. Она меня перебила:

— Мэтр Лепере абсолютно прав. Начнем со служб, складов, поселка рабов и закончим домом. Я иду вперед.

Она взяла белый шелковый зонтик и спустилась с крыльца. Аллея под сводом красных и розовых цветов упиралась другим концом в шоссе. Направо шла диагональная дорожка. Мы повернули налево.

— Сейчас посмотрим конюшни, — сказала Изабелла. — Три рабочие лошади, занятые на пахоте, две верховые, кабриолет и еще две, которые ходят в упряжке.

— Но даже и речи не может быть ни о каком экипаже, упряжке… — запротестовал было я.

— Все, Никола. Я ничего не желаю себе оставлять. Если я вдруг решу отсюда уехать, надо, чтобы я могла это сделать в любую минуту.

Внезапный страх заставил меня посмотреть на нее.

— Что за странная усталость у вас, госпожа Гаст, — сказал Лепере. — Позвольте же мне, как вашему другу, задать вам этот вопрос: что происходит?

Остановившись, она повернулась к нам. Она улыбалась. И с этой минуты веселое оживление более не покидало ее, и для меня все стало легко и просто.

— Да ничего, уверяю вас, мэтр. Но вы же знаете, до чего мы капризны, женщины. Вот взбрело мне на ум доказать, что я могу управлять имением, и я это сделала. А теперь я устала и захотелось чего-то другого. Что вы мне скажете насчет разведения шелковичных червей?

— Утопия, — отвечал Лепере, — вот что я думаю. Маэ де ла Бурдонне попробовал этим заняться столетие назад в Монплезире. Это был полный провал. Не берите себе это в голову.

Мы подошли к конюшням, Изабелла по-прежнему улыбалась. Мне казалось, она поздравляет себя, что так ловко отвела внимание Лепере.

Я рассердился. «Отчего они все хотят уяснить для себя мотивы чужих поступков? — думал я. — Почему им мало принять эти вещи как факт? Сделка касается только нас с Изабеллой, а мы все не можем отделаться от объяснений с другими и, честное слово, вынуждены следить за собой, чтобы не выглядеть виноватыми».

Лошади тянули к нам шеи, и, узнав Изабеллу, один жеребенок заржал. От подстилки пахло сухой соломой. С ведром воды мимо нас прошел раб.

— Славные лошадки, — сказала Изабелла. — Да, впрочем, вы знаете их, Никола.

В поселке рабы смотрели на нас с большим любопытством. Возможно, они уже слышали что-то о наших планах. Как и всюду, они жили в хижинах, крытых связками тростниковых листьев. Полуголые ребятишки бегали между хижинами. На веревках развевалось выстиранное белье, вокруг царила полнейшая безмятежность. Мужчины еще были в поле, но жены, готовясь к их возвращению, хлопотали у очагов. Старуха, сидя на глинобитном полу некоего подобия веранды, чистила корешки маниоки. Рядом с ней на старом мешке копошился голый младенец.

— Здесь о пеленках даже понятия не имеют, — заметила Изабелла.

Мы заглянули в несколько хижин, она шепотком расспрашивала стариков о здоровье детей. Те с причитаниями отвечали.

Мы вернулись к усадьбе. Я ни разу не переступил порога ее дома. Придя сюда утром, мы с Лепере ожидали ее на веранде. Сейчас Изабелла приподняла занавеску, которая закрывала вход в комнату.

— Продолжим, — сказала она. — Потом мы получим право выпить что-нибудь прохладительное.

Мы вошли в гостиную. В ней была собрана разностильная мебель, однако все вместе не оскорбляло взгляда. То же самое было в столовой, ничего из ряда вон выходящего. Жилище холостяка, которое женщина попыталась сделать уютным, использовав лучшее из того, что имелось, и добавив кое-какие мелочи, выделявшиеся из всего остального. Ковер, зеркало, маленький секретер…

— А вот кабинет. Там спальни…

— Уверяю вас, Изабелла, не обязательно все осматривать. Особенно вашу комнату…

Ее устремленный на меня взгляд выразил удивление.

— Почему же, — сказала она.

Она выглянула в столовую, где Лепере задержался перед картиной, писанной маслом. Мы были одни в кабинете. Она снова заговорила тихим, чуть хрипловатым голосом, и странное выражение осветило ее лицо.

— Я настаиваю, Никола. Не спрашивайте меня ни о чем. Какой вы, однако, еще ребенок.

Я пошел за ней в спальню.