Дело о ядах (ЛП) - Торли Эдди

— Какая щедрость.

Я опускаю пестик и смотрю на него.

— Я не пытаюсь быть жестокой. Мне сложно кому-либо доверять. Ты же это понимаешь?

Он смеется.

— Боюсь, твои слезливые истории и дрожащие губы не подействуют на меня.

— Я пыталась извиниться.

— Да? Извинения обычно включают слово «прости».

— Возможно, тебе следует прислушаться к своему собственному совету — ты тоже виноват, — я беру пестик и продолжаю толочь. Представляю там голову принца.

Мы молчим больше часа. Я допиваю тоник от голода, разливаю его по склянкам и начинаю глистогонное средство из репейника и чеснока.

— Что ты делаешь сейчас? — спрашивает Йоссе. — Вонь до небес.

— Я думала, тебе это не интересно.

— Ну, мне больше нечего делать — ты постаралась.

Я подавляю еще один укол вины. Когда мы только вернулись из Лувра, он был переполнен волнением, а теперь он сидит в углу, как побитый мул. Я вздыхаю и предлагаю ему немного информации.

— Это глистогонное средство.

— И что это?

— Убирает червей из живота.

Он кривится, встает на ноги и медленно проходит к прилавку.

— Это объясняет запах. А другое лекарство?

— Тоник от голода. Мы даем его бедным, чтобы ослабить пустоту в их животах и не дать им умереть от голода, — Йоссе долго молчит, смотрит, как я помешиваю вонючее средство. Мои руки болят, пот стекает по щекам. Я вытираю лицо рукавом, поправляю ладонь, но уже поздно. Мозоли появились на моих ладонях.

— Алхимия — тяжкий труд.

— Я в состоянии справиться, — уверяю я его.

Он поднимает руки.

— Я и не говорил, что это не так. Я не думал, что Теневое Общество предоставляло настоящие лекарства. Я думал, там были только любовные зелья.

— Ясное дело. Королевичам проще считать нас ведьмами.

— Но и ты считаешь всех королевичей заносчивыми эгоистами, — я хмурюсь, но он выдерживает мой взгляд, бросает мне вызов. Когда становится понятно, что никто из нас не отведет взгляда, он говорит. — Ла Вуазен научила тебя всему этому?

— Нет, мой отец.

— Лесаж? Волшебник? Он не кажется целителем.

— Лесаж не мой отец, — я мешаю средство с такой силой, что капли падают на прилавок. — Это один из любовников моей матери. Мой настоящий отец, Антуан Монвуазен, был ювелиром, хотя не покупал золото и серебро, если ты понимаешь меня.

— Он трансмутировал его. Он был алхимиком, как ты.

— Лучшим во всей Франции, — гордо говорю я. — Намного лучше фальшивых чеканщиков или охотников за бессмертием. Его истинным талантом была спагирия — алхимия растений. Это было делом его жизни; он разработал сотни веществ… — я благоговейно кладу ладонь на гримуар, как будто сердце отца все еще бьется на его страницах. — Он взял меня в ученики, когда мне было всего семь лет. Мама сказала, что я слишком юна, но отец настоял на том, что я была готова. Он протянул мне веревку и посоветовал мне спуститься из окна моей комнаты той ночью и присоединиться к нему в лаборатории. После этого я делала это каждую ночь, и к тому времени, когда мама обнаружила наш обман, я научилась делать простые мази и тонизирующие средства, так что было легче убедить ее позволить мне продолжить. Я уже приносил пользу Обществу. Отец всегда подбадривал меня, а иногда подталкивал к действию. И так до сих пор.

Воспоминание заставляет меня одновременно улыбаться и ощущать боль. После смерти отца мать пыталась исказить мое мнение о нем своим негодованием и болью — и я так отчаянно нуждалась в ее одобрении, что чуть не поддалась. Но теперь, когда я чувствую, что решимость отца поднимается во мне, он повсюду. Его дух пронизывает все. И я знаю, что он мной гордится.

— Моя мать тоже была в некотором роде нарушителем спокойствия, — говорит Йоссе с задумчивой улыбкой. — Ну, технически она не была моей матерью, но она приняла меня, когда мою настоящую мать — посудомойку, которую я никогда не встречал — уволили вскоре после моего рождения. Ризенда относилась ко мне как к своему ребенку. Когда мне было десять, я начал слушать уроки Людовика через окно, потому что дети аристократов высмеивали мою неспособность читать. Однажды я чихнул, и учитель обнаружил меня. Он ударил меня по ладоням тридцать раз, и когда Ризенда увидела кровоточащие раны, она направилась во дворец, выкрикивая такие грязные слова, что даже конюхи краснели. «Он больше не будет касаться тебя, мой мальчик. Обещаю», — сказала она, вернувшись, вытирая руки о фартук, как она делала после снятия шкуры с кролика. На следующее утро за завтраком у того человека глаза были темно-сливового цвета, и он говорил всем, что упал с лошади!

Я смеюсь.

— Она грозная.

— Была. Но и веселая. Мой отец был Королем-Солнцем, но Ризенда сияла ярче всех во дворце. Она озаряла даже комнаты слуг своим очарованием и остроумием.

— В этом вы похожи, — слова срываются из-за легкости нашего разговора. Я сжимаю крепче ложку и надеюсь, что он не услышал. Когда я поднимаю взгляд, принц улыбается, как лис.

— Ты считаешь меня очаровательным?

— Как змея, — бурчу я средству, чтобы скрыть пылающие щеки. Проклиная принца за то, что он проник под мою защиту. И себя за то, что позволила это.

Я поворачиваюсь к камину, но Йоссе следует за мной, прислоняется к стене.

— Где сейчас твой отец?

— Мертв, — сухо говорю я.

Через миг он отвечает:

— Ризенда тоже мертва. Она получила ножевое ранение во время нападения на Версаль, ее бросили истекать кровью на обочине дороги. Она отвлекла повстанцев, чтобы мы могли бежать.

Кажется, земля уходит из-под ног, и меня мутит. Я прижимаюсь к стене.

— С тобой все в порядке? — Йоссе изучает мое лицо, его глаза полны беспокойства. Ком раскаяния в моем горле мешает ответить. В тот день он потерял все — и мать, и отца.

Из-за меня.

Я отравила короля. Я позволила Теневому Обществу захватить его дом и нанести удар Ризенде.

«Скажи ему».

Он увидит, насколько на самом деле невозможно наше партнерство. Это будет самый быстрый и простой способ избавиться от него. Мне больше не придется беспокоиться о том, что он постоянно смотрит через мое плечо и сверлит взглядом мою спину с подозрениями, преследуя меня, как будто он мне не доверяет.

«Он не должен тебе доверять».

Я облизываю губы и поворачиваюсь, но он смотрит на меня с самым странным выражением лица. Задумчивый и далекий.

— Странным образом ты напоминаешь мне Ризенду. Одержимая горшками и рецептами — она ​​была хозяйкой кухни — и всегда всем приказывала. Притворялась колючей, чтобы скрыть мягкость.

— Уверена, мы не похожи, — яростно говорю я. Но теплое, тающее чувство появляется в моей груди, и я вонзаю ручку ложки в живот, чтобы остановить это.

«Скажи ему, прежде чем он сделает еще более нелепые сравнения».

Но когда я озираюсь и пытаюсь представить пространство без него, я не могу. Тишина удушает.

— Я выйду, — сообщаю я.

— Но уже поздно…

— Мне нужно подумать.

— О чем?

«О факте, что я убила твоего отца и ощущаю вину за это — и еще больше за то, что привыкла к твоему обществу…».

— О Яде Змеи! — почти кричу я. Он не будет спорить с этим. Я хватаю гримуар отца и иду к двери. — Одна, — добавляю я, слыша его шаги. — Я предпочитаю работать со сложными зельями одна.

— Я все равно не смог бы помочь. Я останусь тут и… не буду ничего трогать, — голос Йоссе игривый и слишком знакомый, и от него бабочки летают в моем животе.

Я делаю единственное, что могу, чтобы остановить их. Я захлопываю дверь и погружаюсь в работу.