Династия Романовых. Загадки. Версии. Проблемы - Фаина Гримберг

Здесь необходимо сказать несколько слов об этом элементе «стороннего взгляда» в русском менталитете. В сущности, каждый вельможа считался родством если не с норманнскими князьями, то уж с Ордой во всяком случае! Самой прославленной после Петра правительницей оказалась принцесса Ангальт-Цербстская, Екатерина II. Смутные балканские материнские корни влекли Жуковского к переводам восточных поэм. «Под небом Африки моей…» – восклицал Пушкин. Подобный «элемент стороннего взгляда» давал как результат особо изощренное развитие культуры, привносил эту особенную страстную любовь, смысл которой с такой точностью выражен в словах Пастернака: «…Превозмогая обожанье, я наблюдал, боготворя…» Но за такую любовь убивают или берут к своему сердцу. А скучного пресного «спасибо» не говорят, и не нужно.

И, стало быть, мы переходим к следующей романовской драме.

Правительница Анна Леопольдовна (правила с 1740 по 1741) и «самый русский император»

Женить своего сына на Анне Леопольдовне Бирону не удалось. Ее выдали замуж за герцога Антона-Ульриха Брауншвейг-Люнебургского. Однако престол Анна Иоанновна оставляла по завещанию не племяннице и ее супругу, а их сыну, грудному младенцу Ивану Антоновичу. Теперь Бирон желал быть хотя бы регентом, формальным правителем при этом крохотном императоре. Но и из этого желания не вышло ничего хорошего. Бирона и его семейство ожидала судьба Меншикова и Долгорукова. После предъявления ему классических обвинений в казнокрадстве (наверняка небезосновательных) он и его семья были сосланы в городок Пелым Тобольской губернии. Впрочем, имелось одно лицо в государстве, с которым у Бирона сохранялись «теплые дружеские отношения». Лицо это было, между прочим, цесаревна Елизавета Петровна. Это когда она взошла на престол, она распорядилась перевести Бирона из Тобольской губернии в Ярославль и приблизила к своей особе его дочь. В отличие от Меншикова и Долгоруковых, Бирону вообще повезло. При Петре III он был возвращен в Петербург, при Екатерине II вновь получил корону Курляндского герцогства, пожалованную ему некогда Анной Иоанновной. Умер он в глубокой старости, пережив четырех правителей…

В рамках поздней модификации Романовской концепции историки обычно пишут, что Анна Иоанновна завещала престол «своим немецким родственникам». Все та же песня, стало быть! Вот были у нее «русские родственники» (Елизавета Петровна, да?), а она возьми да и завещай престол не этой двоюродной своей сестрице, а внучатому племяннику…

Но почему, действительно, императрица не оставила престол племяннице, а именно сыну племянницы, грудному младенцу? Допустим, племянница ей не нравилась, муж племянницы (за которого императрица сама ее и выдала) тоже не нравился. А двухмесячный Иван Антонович ей больше нравился? Она не сомневалась в том, что он будет править наилучшим образом?

А ее вообще не волновали подобные соображения. Она была – Романова-Милославская, весомый результат детородного соревнования между Иваном и Петром. Это мы, закруженные бальным вихрем парижских мод в залах московских и санкт-петербургских дворцов, совсем позабыли о борьбе: Романовы-Нарышкины против Романовых-Милославских. Царевна Софья Алексеевна, царь Иван Алексеевич – какая (уже!) старина… А вот Анна Ивановна ничего не забыла. И за «своими», за Романовыми-Милославскими намеревалась закрепить престол. Это и не казалось так уж трудно. Елизавет Петровна оставалась незамужней и вроде бы компрометировала себя связями с возлюбленными низкого происхождения. Правда, в Киле подрастал внук Петра, сын Анны Петровны, Карл-Питер, мальчик, имевший прямые права на две короны– шведскую и всероссийскую. Многочисленные свидетельства прямо говорят о ненависти Анны Иоанновны к двоюродному племяннику. Она в сердцах звала его «чертушкой» и досадовала на то, что он жив, не умирает. Вскоре после смерти отца мальчика (герцог Карл-Фридрих умер в 1739 году) уже известный нам кабинет-министр А. П. Бестужев-Рюмин внезапно явился в Киль и безнаказанно изъял из герцогского архива какие-то важные бумаги. Что это было? Неужели завещательные распоряжения Петра I и Екатерины I?..

Любопытно, что к концу царствования Анны Иоанновны относится возникновение толков о тайном венчании Елизавет Петровны с очередным фаворитом низкого происхождения, Алексеем Разумовским, заменившим сосланного Шубина. Подобные слухи, конечно, вовсе не должны были способствовать укреплению репутации дочери Петра…

Но вернемся все-таки к проблеме «немецких родственников» Анны Иоанновны. Цитата из любимого «Ледяного дома»:

«…Позади этой кареты несколько других с великими княжнами и придворными дамами. В одной из них – посмотрите – настоящая русская дева, кровь с молоком, и взгляд и привет царицы, это дочь Петра Великого, Елисавета. Она дарит толпу улыбкой, будто серебряным рублем. Кажется, сердце хочет сказать: «Желанная, царствуй над нами!» Как ей легко увлечь эту толпу. Невыгодно сравнение с нею для Анны Иоанновны, смуглой, рябоватой, с длинным носом, тучной, мрачной… Заметьте и эту молоденькую женщину в придворной карете – милое, дутое личико, на котором набросано кое-как простодушие, доброта, ветреность. Это Анна Леопольдовна, супруга герцога Брауншвейгского…»

Это опубликовано в 1834—35 годах, то есть уже при Николае I. Да, кажется, Романовых отличала хорошая память. Уже и помину нет о «Милославской линии» – выведена вся! А Романовская концепция все еще сводит счеты с прежними соперниками Романовых-Нарышкиных. Обратим внимание на некоторые симптоматичные моменты. С точки зрения «национальных определений» «русская дева Елисавета» вообще-то лишь наполовину русская; а вот в «смуглой, рябоватой Анне Иоанновне», дочери Ивана Алексеевича Романова и Прасковьи Федоровны Салтыковой, русская кровь не разбавлена разными «сторонними примесями». Но об этом как будто забыто. Также симптоматично забыто и о том, что Анна Леопольдовна – родная внучка все того же законного царя Ивана Алексеевича; она очень не случайно названа «супругой герцога Брауншвейгского». Таким образом, «русской деве» очень удачно противопоставлены «смуглая рябоватая Анна Иоанновна» и «супруга герцога Брауншвейгского Анна Леопольдовна…»

Кто же такая эта последняя? Самое занятное здесь, вероятно, то, что Анна Леопольдовна, хотя по крови, что называется, такая же всего лишь наполовину русская, как и Елизавета, но зато совершенно русская по воспитанию. Мать ее, Екатерина Ивановна, выданная Петром за Карла-Леопольда, герцога Мекленбург-Шверинского в 1718 году, уже в 1721 году окончательно возвращается к своей матери Прасковье Федоровне. При рождении будущая Анна Леопольдовна получила имя – Елизавета-Екатерина-Христина, но бабушка в письмах к дочери с самого начала зовет внучку «Аннушкой». Официально имя «Анна» девочка получает уже при православном крещении. Детство ее проходит в Измайлове, в деревянном бабушкином доме, среди материных театральных затей и бабушкиных юродивых и шутих. Далее Анна получает примерно такое же образование, как и дочери Петра в свое время, то есть в стиле «французского девического просвещения». Но, как и Елизавета, Анна религиозна, серьезно наставлена в православии. Кстати, духовником и наставником Анны был известный Феофан Прокопович. Как видим, по воспитанию и образованию Анна Леопольдовна – совершенно русская женщина своего времени и своего сословия.

Обычно об Анне Леопольдовне и ее муже судят по мемуарам Миниха-отца и Миниха-сына, оценивающих ее негативно. Хотя и они отмечают ее добросердечный характер. Интересная подробность: Анна Леопольдовна упразднила штат придворных шутов, саму должность дворцового шута. Может быть, это и незначительная подробность, но довольно показательная, своего рода шаг к «просвещенной монархии». Интересно также, что в домах аристократии долго еще шуты оставались непременной принадлежностью быта…

Вот что писал об Анне Леопольдовне Миних-отец в своем «Очерке, дающем представление об образе правления Российской империи»: «Эта принцесса, воспитанная под присмотром своей матери, цесаревны Екатерины Ивановны, герцогини Мекленбургской, с ранней юности усвоила дурные привычки…

Характер принцессы раскрылся вполне после того, как она стала великой княгиней и правительницей. По природе своей она была ленива и никогда не появлялась в Кабинете; когда я приходил к ней утром с бумагами, составленными в Кабинете или теми, которые требовали какой-либо резолюции, она, чувствуя свою неспособность, часто мне говорила: «Я хотела бы, чтобы мой сын был в таком возрасте, когда мог бы царствовать сам». Я ей всегда отвечал, что, будучи величайшей государыней в Европе, ей достаточно лишь сказать мне, если она чего-либо желает, и все исполнится, не доставив ей ни малейшего беспокойства.

Она была от природы неряшлива, повязывала голову белым платком, идучи к обедне, не носила фижм и в таком виде появлялась публично за столом и после полудня за игрой в карты с избранными ею партнерами…»