sВОбоДА - Юрий Козлов

Видимо, желая убедиться, что пока еще он жив и полон сил, шеф молодецки тяпнул очередную рюмку.

Вергильев собрался возразить, что внутри любого политического расклада возможны варианты, но шеф жестом велел ему замолчать.

Это начинало напрягать.

Ленин мог себе позволить считать интеллигенцию говном. Права же шефа на аналогичное мнение пока не были подтверждены ничем, кроме хамства. Вергильеву захотелось послать его куда подальше, встать и уйти из кабинета, но, конечно же, он никуда шефа не послал и никуда не ушел.

«Представим невозможное, — между тем азартно продолжил шеф. — Ты решил теорему, точнее, она сама решилась в твою пользу. В отличие от математика Перельмана, хапнул миллион — получил власть. С одной стороны, это сладкий сон, исполнение желаний, толпа холуев вдоль красной дорожки на инаугурации, но реально все не так! Если, конечно, ты получил настоящую власть, а не игрушку на время. Символ власти не скипетр с державой, а… поварешка! Ты оказываешься с этой поварешкой около бездонной кастрюли с вонючим варевом. Служки подносят специи, но ты не знаешь, что это и сколько сыпать. Лопаются пузыри, крышку таранят огромные кости в хрящах, как в рубище, лезут вверх петушиные головы с клювами, где-то на дне скребется, как в сказке, медвежья шерстяная лапа… Как там… скырлы-скырлы… А на раздачу уже выстроилось население страны с тарелками, но ты понимаешь, что нельзя черпать из кастрюли эту дрянь. Государства нет! Есть лохмотья — хрящи, — креативно вошел в кулинарную тему шеф, — на переломанных костях Советского Союза. Все сшито на живую денежную нитку. Кончатся деньги — области, республики поползут, как раки из перевернутой корзины. Национальная идея — имитация авторитаризма. Цель — всего лишь техническая нейтрализация протестной энергии. Люди склонны ненавидеть диктаторов, пусть даже мнимых, сильнее, чем отнюдь не мнимых воров. Сегодня в России — все обман, за исключением денег. Как провести через это болото народ, который думает, что раз ты главный, значит, ты за него отвечаешь, чего-то можешь для него сделать, как минимум, уберечь от нищеты и войны. Ты бы и рад, если бы только не отсталость, бескультурье, апатия, пьянство, воровство, нежелание трудиться, физическое и духовное вырождение самого народа. Как все это перелопатить? Как повернуть народ к прогрессу, рывку, просветлению, осмысленному действию во благо себя и страны? Если не сможешь быстро предложить решение, а это практически невозможно, ты снова труп! Нет решения — остается только тупо воспроизводить во власти себя и все ту мерзость, которая тебя окружает. Сгнить во власти, другого пути нет! Но сгнить не дадут, — нехорошо рассмеялся шеф. — К твоей, точнее, как выясняется, не совсем твоей, а может даже совсем не твоей, кастрюле подходят большие пацаны — шеф-повары в белых колпаках. Это господа, регулирующие мировые финансы, люди из царствующих династий, которые оказывается, вовсе не отказались от своих священных прав повелевать миром, прочая невидимая сволочь, управляющая ценами на нефть, прессой, полетами на Марс, программами вечной жизни и мгновенной смерти. Они двигают авианосцы, посылают самолеты бомбить то Сербию, то Ливию. Выводят на площади через твиттеры-хуиттеры миллионные толпы уродов, растопыривающих пальцы в виде латинской буквы «V», способных обрушить любую власть, но не способных объяснить, чего они конкретно хотят и как собираются жить дальше? Зато они быстро объединяются в какую-нибудь лигу. Как только появляется лига — избирателей ли, граждан, наблюдателей, оппозиционеров, гражданских инициатив — все, отсчет пошел! В Средние века, — покосился на притихшего Вергильева шеф, — с помощью философского камня алхимики превращали свинец в золото. Философский камень нашего времени — хаос. Он превращает в труху все: экономику, оборону, систему управления государством, но главное — жизнь непослушного, или зазевавшегося, не передавшего вовремя власть кому скажут правители. Поэтому, стоя у вонючей булькающей кастрюли, надо не только запихивать под крышку петушиные головы с клювами, но и не выпускать из виду больших пацанов, учитывать их требования. И ни на секунду не забывать о том, что решение жить или не жить твоей стране они будут принимать без малейшего учета твоих интересов, как бы ты перед ними не выстилался. За ними, как за добрыми пасечниками, жужжит в боевой готовности рой антивластной сволочи, все эти журналисты, голливудские звезды, телевизионные и радийные болтуны, неправительственные организации, некоммерческие фонды, независимые общественники, борцы за общечеловеческие ценности, международные чиновники, готовые подвести правовую базу под любое нужное им насилие. Они легко превратят в исчадие ада любого правителя, любую страну, на которую им укажут. Как бы этот правитель ни любил народ, ни рвал за него жилы, они будут тупо и упорно его долбить, объявляя героями всех, кто против него. Тех, кто слишком увлекся идеями справедливости, чрезмерно поверил в собственные силы, решил опираться на национальные традиции, они периодически размазывают, как дерьмо сапогом, чтобы весь мир видел: был всем, а стал никем! Вчера у него было восемьдесят миллиардов в банках и восемьдесят особняков в Лондоне, а сегодня он лежит мертвый и голый с развороченной задницей в мясном холодильнике на рынке, а всякая мразь, которая прежде целовала его следы, выстроилась в очередь, чтобы плюнуть ему в разбитое лицо. Они наглядно объясняют миру судьбу тех, кто не хочет жить по установленному порядку. Трупу в холодильнике не нужны ни восемьдесят миллиардов, ни восемьдесят особняков! Только холод, чтобы не сгнить… Я не знаю, — потянулся к бутылке шеф, — почему столько веков подряд идет неустанная борьба против власти, государства и религии? Ведь только государство, власть и вера могут держать народы в повиновении, а иногда и понуждать их к добродетели. Вот почему надо сто раз подумать и сто раз отмерить, прежде чем один раз отрезать, — мрачно подытожил шеф. — Стоит ли игра свеч?»

«А если сделать, как положено? — кивнул на Конституцию Вергильев. — Отработать срок, а потом — честные выборы, и будь как будет?»

«В России не проходит, — ответил шеф. — Да, конечно, парламентская демократия — способ сохранить жизнь после власти и, если повезет, даже вернуться во власть, но только если ты не наворовал все, что у тебя есть, пока находился во власти. Нахождение во власти в России — единственная гарантия, что твоя собственность останется при тебе. Других гарантий нет. Поэтому из высшей власти у нас, как из крематория, выхода нет. Только в виде… дыма из трубы. Или правь до смерти, или готовься к тому, что тебя кончат и все отнимут. Но чтобы этого не случилось, тебе самому придется кончать тех, кто собирается кончить тебя и отнимать у тех, кто хочет отнять у тебя. Из этой петли, — покачал головой шеф, — выхода тоже нет. Собственно, это и есть власть».

«Выход найден, — возразил Вергильев, — преемничество».

«Преемничество, — покачал головой шеф, — это всего лишь затянувшийся антракт между двумя актами трагедии. Решение по каждому лидеру, не важно, какой у него — правильный или бессрочный — срок принимают большие пацаны, о существовании которых все знают, но которых никто в глаза не видел. Они не любят, когда их пытаются объе…ать. Их воля, — едва слышно произнес шеф, — выполняет в нашем мире функцию судьбы».

«А как же Промысел Божий?» — поинтересовался Вергильев.

«Господь, — вдруг размашисто и истово перекрестился шеф, — всегда оставляет человеку выбор и шанс. Человек сам решает, что ему делать».

«И кто виноват», — добавил Вергильев.

«И кому это выгодно?» — весело продолжил шеф.

«Так что делать с прессой?» — поинтересовался Вергильев.

Снегопад прекратился. Все за окном казалось чистым и белым, как программы идущих на выборы партий.

«А ты не понял?» — искренне огорчился, точнее, изобразил на покрасневшем лице огорчение шеф.

«Нет», — изобразил на лице стремление понять Вергильев.

«Везде и всюду изображать меня врагом цензуры, защитником свободы печати, приверженцем новых информационных технологий и… — выдержал паузу шеф, — ярым сторонником президента и правящей партии. Я готов умереть за общечеловеческие ценности, демократию и реформы! Подготовь тезисы, организуй встречу с журналистами, пострадавшими за правду, договорись с телевидением о моем участии в ток-шоу на эти темы. В любом формате», — с отвращением произнес, вставая из-за стола, шеф.

От этих необязательных, но каких-то живых, как будто все было вчера, воспоминаний Вергильева отвлек звонок домашнего телефона. Вергильев посмотрел на календарь.

Суббота.

В выходные дни (с тех пор как он уволился с работы) его одиночество было абсолютным и всеобъемлющим, как черный космический вакуум. В будние дни его иногда беспокоили по домашнему телефону механические женские голоса, напоминавшие то о задолженности перед телефонным узлом, то требующие отчета по долговому единому платежному документу, который он в глаза не видел. Неужели и в субботу работают, снял трубку Вергильев.