Пацаны, не стреляйте друг в друга - Владимир Колычев

– Типун тебе на язык...

– Спасибо за пожелание... Кажется, жена тебя заждалась...

– Заждалась. Как бы истерику не закатила.

Лосев ушел, а Панфилов в раздумье обошел комнату по кругу.

– Мне кажется, недолюбливаешь ты своего соседа, – заметил Костромской.

– Не нравится он мне. Скользкий какой-то... Да и вообще...

– Что вообще?

– Пока я простым участковым для него был, нос задирал. А как узнал, что у меня за душой, так в друзья набиваться стал...

– Нормальное для нашего времени явление.

– Но ведь я перед тобой нос не задирал...

– А перед другими?

– Честно сказать? Было время, когда задирал. Кичился тем, что денег много. Даже противно об этом вспоминать...

– Может, и ему когда-то противно будет.

– Может быть, может быть... Жена ему истерику закатит... Вид у него такой, будто жены он боится.

– Что здесь такого? – пожал плечами Юра.

– Ничего... Нонна говорила, что он жену в кулаке держит. Я так понял, она даже пикнуть боится, не то что истерику закатить...

– Так кому верить, Нонне или ему?

– Не знаю... Зачем он ко мне приходил, а?

– Узнать, что случилось.

– Охранник на въезде мог бы ему сказать.

– Охранник охранником, а из первых уст всегда интересней...

– Логично. И все равно, какая-то заноза после него... Знаешь что, сходи-ка ты сейчас к охраннику на въезде. Спроси, говорил ли он Лосеву про ночной взрыв.

Костромской выполнил распоряжение. Сходил к охраннику, вернулся назад.

– Да, был разговор. Говорил ему охранник, что у вас в доме граната взорвалась...

– В доме?

– Да, он думал, что в доме. Так Лосеву и сказал...

– Тогда ясно...

К Панфилову снова подошел Захарский. Сообщил, что к нему пожаловала Анастасия Грецкая. Разумеется, он принял ее. Но с таким видом, будто не рад ее видеть. Примерно такой же вид был и у нее.

– Я хочу знать, что будет с моим мужем, – не глядя на него, спросила она.

Марк Илларионович ответил не сразу. Сел в кресло, утопая в нем, небрежно закинул ногу за ногу.

– Мне все равно, что с ним будет.

– Как это тебе все равно? – возмутилась она.

– Давай без истерик, – поморщился он. – Твой муж обвиняется в убийстве Аллы Максютовой. Твой муж покушался на мою жизнь. Что не так?

– Все не так.

– Хочешь сказать, что я сам гранату во двор себе бросил?

– Нет, не хочу...

– Тогда что?

– Антон не мог бросить гранату.

– Потому что в момент взрыва он находился с тобой?

– Нет, мы спали в разных комнатах...

– Я это знаю.

– А я подтверждаю... Но Антон не покушался на тебя...

– Не покушался так не покушался. Суд разберется. Если его признают невиновным, буду рад. Если нет – плакать не стану... По факту покушения будет возбуждено уголовное дело. Но я в расследовании участвовать не хочу. Я умываю руки. Что будет, то будет...

– Ты должен помочь Антону! – заклинающе глядя на него, потребовала Настя.

– Один раз я уже вытащил его из тюрьмы. И что? Ты обещала прийти ко мне, но так и не пришла. Я ждал...

– Я приду. Хочешь, сегодня... Только если ты пообещаешь...

– Я могу только одно пообещать, – перебил ее Панфилов. – Обещаю, что не буду ставить ему палки в колеса. Если выкрутится – хорошо, если нет, я здесь ни при чем... А приходить ко мне не надо. Нонна ко мне сегодня придет, – нарочно соврал он.

– Нонна? – вскинулась Настя.

– А почему нет?.. Ты же знаешь, что она ко мне приходила. И еще придет...

– У вас роман? – дрогнувшим голосом сказала она.

– Тебе не все равно? У тебя есть муж, о котором ты так горячо печешься. Пусть у меня будет Нонна.

– Ты нарочно меня злишь? – догадалась Настя.

– А ты злишься? – колко усмехнулся Панфилов.

– Нет, но... Однажды Нонна уже стояла между нами...

– А сейчас между нами стоишь ты. Между нами – между мной и тобой. Ты – между мной и тобой... Ты же не любишь Антона.

– Нет. Но он – мой муж. И он в беде...

– Я не виноват, что Антон бросил гранату в мой огород...

– Не было этого.

– Но ведь он злился на меня.

– Да. Но не до такой же степени, чтобы убивать... Да и откуда у него могла взяться граната?

– Могла. И теоретически могла, и практически... Но не о том разговор. За что он злился на меня?

– За то... Агата влюбилась в тебя...

– Она сама тебе это сказала?

– Да.

– Но я здесь ни при чем. Я не влюблял ее в себя.

– Она – моя дочь. Поэтому сама влюбилась... Когда Антон увидел вас вместе, он просто озверел...

– Когда человек звереет, он теряет рассудок...

– Может быть. Но гранату он не бросал. Не мог он этого сделать...

– Ну, не мог так не мог. Значит, скоро выпустят...

– Ты хочешь отвязаться от меня?

– Нет, я хотел бы привязать тебя к себе. Но ты артачишься...

– Я не артачусь... Я не знаю, что делать. Я запуталась, – сказала Настя и, чтобы не выдать своих слез, прикрыла глаза ладонью.

– Может, я помогу тебе распутаться? – помимо своей воли смягчился Панфилов.

– Нет. Ты только больше все запутываешь...

Он встал со своего места, подсел к ней, нежно обнял ее за плечи. Она даже не шелохнулась.

– Ты хочешь быть со мной?

– Да.

– И что тебе мешает?

– Все мешает. В том числе ты сам...

– Не верь никому, ни Антону, ни себе. Я не подставлял твоего мужа, я не пытался сжить его со свету.

– Может быть. Но тем не менее он снова в тюрьме. И я не могу быть с тобой, пока он там...

– Хорошо, я постараюсь вытащить его оттуда.

– Как?

– Что-нибудь придумаю... У меня есть адвокаты, которые могут даже Иуду оправдать...

– Думаешь, у Антона нет таких адвокатов.

– Я не думаю, я знаю. Твой муж не так богат, как бы он этого ни хотел. Да, у него есть бизнес, но у него есть и компаньоны, с которыми он делит прибыль.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю. Разведка работает...

– Какая разведка?

– Моя разведка... Кто владеет информацией, тот владеет миром. Может, я и не владею всем миром, но мир бизнеса для меня открытая книга...

– Да, Юра говорил, что ты не бедный человек. Он сказал, что ты дом этот купил...

– Дом?.. Да, это уже мой дом. И купил я его для того, чтобы поближе к тебе быть... Юра тебе говорил?

– Да, Костромской.

– Понятно, что не Лосев... Хотя он в курсе. И у вас был вчера. Или не был?

– Лосев?.. Кажется, был...

– Так был или кажется?

– Да, был. За деньгами приходил.

– За деньгами?

– Да, ему двадцать тысяч срочно понадобилось, наличными. Сказал, что у него только десять и карточка... Деньги мы ему, конечно, дали...

– Про меня он ничего не говорил?

– Нет, ничего... А что?

– Да так... Я слышал, он глаз на Агату положил.

– Он?! На Агату? – нахмурилась Настя. – С чего ты взял?

– Да слухи ходят.

– Нет, не может быть... Хотя...

Настя задумалась. После непродолжительной паузы сказала:

– Обычно он смотрит на Агату нейтрально. А иногда – как мужчина на желанную женщину... Я думала, мне показалось. А сейчас думаю, что нет...

– Агата очень красивая. Неудивительно, что мужчины на нее засматриваются.

– Ты тоже засматриваешься?

– Нет, просто смотрю. Нейтрально, как ты сказала. С нейтральным восхищением. А засматриваться я могу только на тебя.

– Но я уже не молодая.

– Думаешь, буду тебя утешать? Утешают, если есть повод. А здесь повода нет. Может, ты и не молодая, но самая лучшая. И если нужно кого-то утешать, то это меня. Потому что ты воротишь от меня нос...

– Но это не так... Я хочу быть с тобой, но дело в том, что я замужем...

Панфилов молчал. Ему нечего было говорить. Сто раз он уже слышал, что Настя замужем, что не может оставить в беде своего Антона. И Агата как тот камень у нее на шее... Надоело слушать, надоело уговаривать. Пусть поступает как знает... А он будет ждать. Жить здесь и ждать, когда она сама созреет для того, чтобы бросить мужа. А насчет Агаты – была у него одна задумка. Правда, не было уверенности, что дело выгорит...

– Я что-то не так сказала? – забеспокоилась Настя.

Он молча пожал плечами. У нее своя голова на плечах, пусть сама думает, что правильно, а что нет.

– Почему ты молчишь?

– Думаю.

– О чем?

– О том, что нам встряхнуться надо. В Москву можно съездить.

– Зачем?

– Собаку твою убили. Виноват, хочу исправиться...

– Да, жаль Барона, хороший был пес, – скорбно вздохнула Настя.

– Можно заказать такого же. Но лучше на «Птичку» съездить, самим выбрать. Ты и я...

– Нет, я в город поеду. К мужу... Уже знаю, с кем договориться, чтобы свидание дали...

– Счастливого пути! – невозмутимо пожелал ей Панфилов.

Знал бы кто, какой ценой далось ему это внешнее спокойствие.

– То есть ты меня отпускаешь? – раздосадованно, как он того и добивался, спросила Настя.

Он молча кивнул. Не мог же он удерживать ее.

– К вечеру я вернусь, – сказала она.

В ее голосе угадывался намек. Но Марк Илларионович ничем не выдал свой интерес. Ничего не выражающий взгляд. Придешь вечером – хорошо, нет – и не надо.