Воспоминания о Николае Шмелеве - Коллектив авторов -- Биографии и мемуары

— Тут есть два аспекта. Внутренний — твое душевное состояние, твои мозги, и второй, чисто материальный: выкраивается ли время работать для души, или все дни уходят только на заработок куска хлеба.

— Короче говоря, Шмелёв-экономист кормит Шмелёва-писателя?

— Кормит. Я бы даже уточнил: кормит Шмелёв-экономист с определенным международным авторитетом. Не знаю, как это прозвучит, но какой-то подстраховочный приработок, чтобы не гоняться за чем ни попадя, я себе сохранил. Ведь на одну профессорскую-то зарплату и впрямь ноги протянешь. Ну а на счет внутреннего состояния, так я по натуре немного вроде бы немец, в смысле педантичности. Все мои главные сюжеты сформировались двадцать, а то и тридцать лет назад, и я методично, выполнив одну намеченную задачу, перехожу к другой.

— Вы говорите сейчас о новой своей книге?

— Да. Я ее давно увидел и продумал. Это попытка дать связанную картинку трех поколений: поколения моего отца, потом нашего поколения, ну и поколения наших детей в нынешней ситуации. Роман начинается с тридцать второго года и заканчивается девяносто третьим. Я уже недалек от его завершения. И тут мне интересна ваша реакция на его название. «Белые столбы» — это вам что-нибудь говорит? Какая первая ассоциация?

— Сумасшедший дом.

— Ага. Значит, я своего добился, и разночтений тут быть не может. Дело в том, что отец когда-то поразил меня вопросом, который он задавал себе в жизни неоднократно: «Кто сумасшедший: я или этот мир?». Отец не мог поверить, что окружающий его мир был сумасшедшим. Это был вопрос всей жизни моего отца. В какой-то степени — и моей, и, как ни странно, третьего поколения тоже.

— О нем, о третьем поколении, в «Пашковом доме» сказано: «У них четко: большие, всеобщие проблемы — сами по себе, а мы, наша жизнь — сами по себе, и незачем смешивать это все воедино, все равно одно от другого не зависит никак… Так сказать, здоровый прагматизм — не то слишком детский, не то слишком взрослый — как на него посмотреть…» Заглянуть бы, как сложатся их судьбы…

— Таинство творения судьбы — как таинство творения книги.

— А когда вы начали писать?

— Еще в студенческие годы. Потом в шестьдесят первом году тогдашний главный редактор «Москвы» Поповкин и работавшая там Евгения Самойловна Ласкина, моя крестная мать в литературе, отобрали у меня один рассказ, самый безопасный. Впрочем, и в нем, как это было тогда принято, в редакции мне приделали «хэппи энд». Я, помню, так был убит этим, так переживал! Потом было десятилетнее молчание. Особенно же в литературе я обязан трем людям: Черниченко, Стреляному и Лисичкину! Моим старым друзьям, которые все недоумевали: «И чего это его не печатают?» Я ведь двадцать пять лет в основном в стол писал! А потом, уже в конце восемьдесят шестого, Черниченко, Стреляный и Лисичкин собрались втроем и пошли к Григорию Бакланову, в «Знамя»: «Гриша, ну ты долго будешь не читать Шмелёва?» Бакланов отвечает вопросом на вопрос: «А что, надо читать?» — «Надо!» Вот он тогда и прочел, и поставил в номер. А дальше уже все пошло-поехало…

* * *

Коля ушел в Сочельник, 6 января. Ушел, унося с собой великую человечность и совестливость души. Не за этой ли бесценной ценностью Бог посылает в Сочельник на землю своих ангелов?

Т. В. Кузовлева

Поэт, переводчик, создатель (совместно с В. Савельевым) и главный редактор (1993–2013) журнала Союза писателей Москвы «Кольцо А»

Секретарь Союза писателей Москвы

То, что дороже всего

В 1998 г. мне и моим домочадцам довелось вместе с Николаем Шмелёвым побывать в Кельне, неподалеку от которого, в Касселе, состоялась Международная конференции «Россия на пороге ХХI века. Поиск новой идентичности», на которую были приглашены Николай и мой муж, Борис Бергельсон, доктор физико-математических наук. Ну и конечно, как не увидеть Кельнский cобор! Едва успели мы обменяться восторженными возгласами, как в Соборе послышались громкие русские голоса. Возникла экскурсионная группа бывших соотечественников, один из которых устремился к моему мужу: «Простите, пожалуйста, но ваш спутник так похож на Николая Шмелёва!» — «Ничего удивительного: это и есть Николай Шмелёв», — последовал ответ. Не буду вдаваться в подробности бурной эмоциональной реакции толпы, окружившей нас и сломавшей все экскурсионные планы, но главным, о чем наперебой говорили люди, обращаясь к Шмелёву, было: «Мы все уезжали из России с „Новым миром“, с вашими „Авансами и долгами“!»

Да, в 1987 г. вся Россия зачитывалась статьей экономиста Николая Шмелёва: яростно и честно говорил он о бедах и надеждах нашей страны. Его статья дала взрывной и аргументированный импульс к дискуссии о жизненно необходимых переменах в российской экономике. Я слушала этих взволнованных людей, для которых Россия, все наши проблемы и радости навсегда останутся своими, вспоминала, как входил в общественную и литературную жизнь страны директор Института Европы РАН, а до этого — доктор экономических наук, профессор, академик, автор более 70 монографий и статей по проблемам мировой и российской экономики, член Президентского Совета России в 90-е гг., кавалер Ордена Почета — да разве все перечислишь! Но была у Николая другая «почетная должность», которой он, рассказывают, гордился, — умение дружить. Крепко, верно, всю жизнь.

Могу искренне свидетельствовать: с Колей Шмелёвым мы, как говорила моя мама, выросли «в одних пеленках». Мы не расставались ни когда бегали в разные школы и университетские кружки, ни когда настали в начале пятидесятых прошлого века для меня и моей семьи (да и не только моей!) совсем не университетские времена: началась эпоха кровавого антисемитизма, арестовали мою маму… Кто пережил эти годы, знает, как в квартире увезенного на рассвете в черном воронке человека внезапно замолкал телефон, как избегали любого контакта с ним недавние друзья и знакомые… Но не было случая, чтобы при любом скоплении народа (а наш дом в Третьем Неглинном переулке отличался редким количеством знаменитостей) мальчик в аккуратно скроенной курточке, студент экономического факультета МГУ Коля Шмелёв (а потом и аспирант, и молодой доктор наук) не подошел ко мне, к своей подружке, с каким-то теплым словом, комплиментом, приглашением на чай… Времена менялись, мы росли, но наши интересы, симпатии, жизненные новости, беды и радости никуда не исчезали. И так всю жизнь — не припомню серьезных событий в своей семье без Колиного участия, без тех, кто был ему близок. Среди многочисленных полок моих книжных шкафов есть отдельная «полка Шмелёва»: там хранится все им написанное и опубликованное — от первого рассказа в «Огоньке» 1961 г. — через странную тишину