Опрокинутый мир - Кристофер Прист

— На что ты намекаешь?

Гельвард намекал на силу, тянущую к югу, — слабенький ее отголосок он ощущал при ходьбе до сих пор. Но ведь Келлен наверняка еще и не подозревал о ней. Быть может, ее просто нельзя отделить от других ощущений, пока она не проявит себя во всю мощь.

— Этого не расскажешь, — ответил Гельвард. — Ступай дальше — сам все поймешь. — Он оглянулся на женщин: они присели на землю, подчеркнуто отвернувшись от горожан. По лицу Гельварда скользнула невольная улыбка. — Послушай, Келлен, Город далеко отсюда?

— Не очень. Миль пять, не больше.

Пять миль! Выходит, движенцы с путейцами оставили оптимум далеко позади.

— Не мог бы ты дать мне еды? Совсем немножко… только чтобы добраться до Города.

— О чем речь!..

Келлен вынул и протянул Гельварду четыре пакета. Тот подержал их минутку, потом вернул три из четырех обратно.

— Мне хватит одного. Остальные тебе и самому пригодятся.

— Да нам теперь уже недалеко, — возразил Келлен.

— Знаю. И все-таки они тебе пригодятся. — Он смерил Келлена пристальным взглядом. — Скажи, тебя давно вывели из яслей?

— Миль пятнадцать назад.

Но Келлен был куда моложе Гельварда и его однокашников! С полной отчетливостью припоминалось: Келлен учился на два класса ниже. Что же, выходит, они теперь набирают учеников из воспитанников младших возрастных групп? Однако выглядел Келлен почти ровесником Гельварда, его мускулистое тело не походило на тело подростка.

— Сколько тебе стукнуло?

— Шестьсот шестьдесят пять.

Что за ерунда — Келлен по крайней мере миль на пятьдесят моложе Гельварда, а ему-то самому, по собственному счету, едва исполнилось шестьсот семьдесят миль!

— С путейцам работал?

— Конечно. Каторжная у них работенка…

— Это я и сам знаю. Я другого не понимаю: каким образом Городу удалось перемещаться так быстро?

— Быстро? Это были трудные мили. Пришлось пересекать реку, а теперь Город застрял меж высоких холмов. Мы здорово задержались. Когда я уходил, мы отставали от оптимума на целых шесть миль.

— На шесть миль? Тогда, значит, оптимум стал двигаться быстрее?

— Насколько мне известно, нет. — Келлен смотрел мимо Гельварда на своих подопечных. — Слушай, я, пожалуй, пойду. Тебе стало получше?

— Да, спасибо. Как ты с ними ладишь?

Келлен усмехнулся.

— Да ничего. Конечно, лингвистические барьеры и так далее, но мне сдается, что мы потихоньку находим общий язык.

Гельвард расхохотался и опять вспомнил Пэлхема.

— Поторапливайся, — посоветовал он. А то через пару дней спохватишься, да будет поздно.

Келлен Личен ответил ему недоуменным взглядом, потом решительно поднялся на ноги и направился к женщинам, которые только тут поняли, что остановка была кратковременной и громко запротестовали. Когда экспедиция тронулась дальше, Гельвард обратил внимание, что одна из женщин расстегнула рубашку донизу и завязала полы узлом.

Поскольку Келлен любезно пополнил его рацион, Гельвард был уверен, что теперь-то уж нагонит Город без труда. По сравнению с расстоянием, оставленным позади, пять миль — совершеннейший пустяк, и он рассчитывал добраться до Города к закату. Путь лежал по местности, совершенно ему незнакомой: что бы там ни говорил Келлен, а Город в отсутствие Гельварда продвинулся далеко вперед.

Наступил вечер, а Города по-прежнему не было видно. Единственный обнадеживающий признак — шрамы от шпал приблизились к нормальным размерам: остановившись хлебнуть оды, Гельвард тщательно промерил ближайший шрам — около шести футов.

Полотно опять шло на подъем и взбегало на гребень. Гельвард не сомневался, что Город в лощине за гребнем, и вновь прибавил шагу: хоть бы увидеть его до прихода ночи…

Солнце уже касалось горизонта, когда подъем наконец сменился спуском и перед Гельвардом открылась широкая долина. По долине текла полноводная река. Полотно устремлялось вниз, к южному ее берегу… и продолжалось на противоположной стороне. Насколько хватало глаз, оно уходило все дальше на север, пока не терялось в лесу. Города нигде не было.

Растерянный и рассерженный, Гельвард смотрел на долину до глубоких сумерек, потом — делать нечего — разбил лагерь на ночь.

Наутро он поднялся с рассветом и вскоре спустился к реке. Южный ее берег хранил множество следов бурной человеческой деятельности: почва была истоптана и превратилась в грязное месиво, повсюду валялись куски дерева и расколотые основания шпал. Да и из воды торчали шпалы, уложенные штабелями, — очевидно, остатки быков моста, по которому Город переправился на ту сторону.

Придерживаясь за один из таких быков, Гельвард вошел в воду по грудь, потом поплыл. Течение подхватило его и снесло чуть ли не на полмили вниз, прежде чем он нащупал дно и выкарабкался на северный берег.

Он был мокрым до нитки — и тем не менее побрел вверх по течению, пока не вышел обратно к полотну. Рюкзачок, да и форма казались втрое тяжелее, чем прежде; раздевшись донага, он разложил одежду на солнышке, а рядом расстелил спальный мешок и рюкзак, вывернутые наизнанку. Форма высохла уже через час, и он натянул ее на себя — ему не терпелось двинуться дальше. Правда, спальный мешок был еще сыроват, но Гельвард надеялся досушить его на следующей стоянке.

Он уже вскинул рюкзачок за спину, когда услышал странный дребезжащий свист и что-то больно ударило ему в плечо. Гельвард стремительно обернулся, заметил арбалетную стрелу, упавшую на траву, и, за неимением другого убежища, нырнул в ближайшую яму, выкопанную под основание шпалы.

— Ни с места!

Бросив взгляд в направлении, откуда раздался голос, Гельвард не увидел ничего, кроме густых кустов ярдах в пятидесяти. Он осмотрел плечо: стрела разорвала рукав, но крови не было. Свой арбалет он потерял вместе со всем остальным имуществом и теперь чувствовал себя беззащитным.

— Не шевелись, я подойду сам…

Мгновение спустя из-за кустов поднялся человек в такой же, как у Гельварда, форме ученика гильдии. Арбалет, зараженный новой стрелой, был направлен в лицо противника. Гельвард отчаянно крикнул:

— Не стреляй! Я тоже из Города!..

Человек ничего не ответил, но продолжал потихоньку двигаться на Гельварда, пока не замер в пяти шагах от него.

— Ладно, можешь встать. — Гельвард подчинился в надежде, что его наконец-то признают за своего. — Кто ты такой?

— Я же сказал — я из Города…

— Какой гильдии?

— Разведчиков будущего.

— Повтори последнюю фразу клятвы.

Гельвард от удивления затряс головой.

— Ты что, рехнулся?

— Ну-ка, не увиливай! Давай последнюю фразу…

— «Принося эту клятву, я отдаю себе полный отчет в том, что нарушение любого из ее пунктов…»

Человек опустил арбалет.

— Ладно, не обижайся. Я хотел убедиться. Как тебя зовут?

— Гельвард Манн.

Нападавший пристально вгляделся Гельварду в лицо.

— Черт побери, тебя и не узнать! Ты же отрастил бороду…

— Джейз!..

Они всматривались друг в друга еще несколько секунд, затем сердечно обнялись. Действительно, с тех пор, как они виделись в последний раз, много воды утекло, и оба изменились до неузнаваемости. Тогда они были безбородыми сопляками, неспособными приподняться над мелкими обидами и разочарованиями ясельной жизни; теперь они преобразились не только внешне, но и внутренне. В яслях Джелмен Джейз прикидывался удальцом, презирающим вожжи обязательного для всех распорядка, и выдвинулся в лидеры беззаботных и безответственных юнцов, которые «не торопились» взрослеть. Теперь, стоя с заново обретенным другом у реки, Гельвард сразу же убедился, что от былой бравады не осталось и следа. Опыт, приобретенный за стенами Города, не только обветрил Джейзу лицо, но и отшлифовал характер. Ни Джейз, ни сам Гельвард ничем не напоминали теперь выросших в одной каюте мальчишек, бледных, наивных, неразвитых физически; испытания быстро превратили их в загорелых, бородатых, сильных, закаленных мужчин.

— С чего это ты надумал в меня стрелять? — поинтересовался Гельвард.

— Я принял тебя за мартышку.

— Ослеп, что ли? Ведь на мне форма…

— Форма нынче ничего не значит.

— Как это ничего?

— Видишь ли, Гельвард, многое изменилось. Сколько учеников ты повстречал там, в прошлом?

— Двоих. Ты третий.

— То-то и оно. А известно тебе, что Город посылает экспедиции в прошлое почти каждую милю? Нас должно быть видимо-невидимо. И раз мы се идем одной дорогой, мы должны бы без конца встречаться друг с другом. А на самом деле ничего подобного. Потому что учеников перехватывают мартышки. Их самих убивают, а форму забирают себе. На тебя нападали?

— Нет.

— А на меня нападали.