ОБ ИСКУССТВЕ. ТОМ 2 (Русское советское искусство) - Луначарский Анатолий Васильевич

Художественные задачи Советской власти

Задача просвещения масс бесспорно является одной из центральных задач рабоче–крестьянской власти. В понятие просвещения входит и просвещение художественное.

Для рабочего и крестьянина и для их идеологов искусство не есть самоцель. Когда жизнь могуча, она делает из искусства не идола, а орудие для себя, для своего роста и развития.

С этой точки зрения особенное значение приобретает содержание искусства. Из этого не следует, чтобы форма могла быть поставлена на второй план, ибо в том–то и заключается очаровательная сила искусства, что оно, придавая тому или иному жизненному содержанию художественную форму, подымает способность его проникновения в человеческие сердца до неслыханной силы.

Для всех сторон жизни нашей страны центральным содержанием является борьба за социализм.

Это содержание бесконечно многогранно. Оно охватывает собой весь мир, оно заставляет человека смотреть иными глазами на космос, землю, историю человечества, на себя самого, на каждый миг жизни, на каждый предмет вокруг нас.

Это содержание может выливаться во все многообразие человеческого творчества, в частности — во все формы художественных произведений.

Социалистическое общественно–политическое просвещение масс, которое стоит в центре понятия просвещения вообще и почти покрывает его, не может, конечно, игнорировать такое гигантское орудие, как искусство.

Запомним это и подойдем к тому же вопросу несколько с иной стороны. Художественное просвещение имеет две связанные между собой, но тем не менее отличимые друг от друга стороны. Одной его задачей является широкое ознакомление масс с искусством, другою — стремление вызвать из них самих единицы и коллективы, которые сделались бы художественными выразителями народной души.

Что касается до активных проявлений со стороны самих трудовых классов, мы безбоязненно можем полагаться на них. Все, что выйдет из сердца передового рабочего или крестьянина, будет более или менее ярко освещено солнцем труда в его нынешней фазе — социализмом.

Но поскольку мы говорим о влиянии произведений всего существующего искусства на массы, постольку мы наталкиваемся на тот факт, что у нас ведь имеется искусство весьма разнородное, разноценное и по своему содержанию (или по своей бессодержательности) на разном расстоянии от нашего идеала находящееся.

Неверно думать, что распространение в массах знакомства с искусством несоциалистическим бесполезно или даже вредоносно. В это нарочитое варварство (как это ни странно при опыте, уже накопленном пролетариатом) впадает кое–кто и сейчас; отметим, что это лишь чрезвычайно редко бывают сами пролетарии и крестьяне, в большинстве случаев к этому тянутся примкнувшие к ним отщепенцы буржуазной интеллигенции. Ошибочность такой мысли понять тем легче, что количество произведений социалистического искусства пока ничтожно, художественная их высота малоудовлетворительна, и художественное просвещение масс поставлено было бы весьма непрочно, если бы мы свели все искусство к этому минимуму.

Художественное просвещение масс должно быть поставлено несравненно шире.

Мы уже сказали, что формальная сторона искусства представляет собой огромный интерес; только совершенство формы, то есть способность ее затронуть в человеке чувство, дать ему наслаждение, всколыхнуть в нем любовь к красоте, чувство красоты, только выразительность, экономность средств, которым мы даем наименование прекрасного, изящного и т. п., делает то или иное явление относящимся к области искусства.

Поэтому, если мы задумаемся над вопросом о значении формы, а также о связи этой формы с содержанием, то сейчас же поймем, что ни одно истинное, то есть сильное, действенное произведение искусства не может быть нами игнорируемо.

Индивидуальные и коллективные гении разных времен и народов разными путями, определявшимися всем общественным строем, подходили к проблеме художественного выражения своей идеологии. И все множество открытых при этом приемов и форм — от примитивнейшей деревянной резьбы дикаря, от древнейшей человеческой мелодии через вершинные моменты искусства в Элладе, в эпоху Возрождения и т. п. — представляет собою колоссальный урок художественности.

Кто посмеет взять на себя ответственность и заявить, что пролетарию и крестьянину не нужно быть образованным в смысле глубокого знакомства со всем прошлым искусства? Ведь знакомство с художественными формами важно прежде всего для роста художественной активности самих масс.

Искусство есть гигантская песнь человечества о себе самом и о своей среде. Оно все целиком есть лирическая и фантастическая автобиография нашего рода. Какими смешными, какими карликами кажутся те, кто, перелистав эту гигантскую книгу, письменами которой являются храмы, мифы, поэмы, симфонии, думает, что все это интересно только своей внешней красотой и что содержание, в сущности, прямого отношения к искусству как таковому не имеет!

Повторяю: для мощных и жизненных классов, определяющих теперь культуру нашей страны, это старческое, формальное отношение к искусству, часто проявляющееся и у молодых по годам старцев, эти «беспредметные» устремления нынешнего искусства представляются чем–то нелепым и бессмысленным.

Искусство отражает через личность общественную жизнь человечества. Эта общественная жизнь — во все времена, у всякого народа — носила на себе печать доминирующего класса или отражение борьбы классов за господство. Среди этих классов есть такие, которые глубоко родственны борющемуся за свою свободу и свое счастье трудовому люду, но есть и такие, цели и переживания которых весьма мало связаны с нынешними, и, наконец, такие, которые не могут не быть по существу своему глубоко враждебными трудовому идеалу.

Не должны ли мы вследствие этого прийти к заключению, что знакомить пролетариат и крестьянство с искусством прошлого надо лишь в меру близости содержания произведения к содержанию, владеющему душой пролетария? Я полагаю, что надо всемерно протестовать против такого «педагогического» отношения к народным массам. Я совершенно убежден — и этому учит меня мой опыт, — что вожди, выходящие из самих масс, никогда не проявляют такого высокомерного, опекунского к ним отношения. Все это отрыжка интеллигентского культуртрегерства, только навыворот: культуртрегер из господствовавших недавно реакционных групп старался навязывать крестьянству и пролетариату то, что он считал для них «воспитательным»; культуртрегер из радикальных интеллигентских групп пересаливает теперь в обратную сторону и устанавливает для тех же масс новую ферулу [86]

Нет, искусство прошлого все целиком должно принадлежать рабочим и крестьянам. Конечно, было бы смешно, если бы мы проявляли в этом отношении какое–то тупое безразличие. Конечно, и мы сами—-так же, как и наша великая народная аудитория, — гораздо больше внимания будем уделять тому, чему отдана наша любовь. Но нет такого произведения истинного искусства, то есть произведения, действительно отражавшего в соответственной форме те или другие глубокие переживания человечества, которое могло бы быть выброшено из памяти и должно было бы рассматриваться как запретное для наследника всей старой культуры — трудового человека.

Когда же мы переходим к тем произведениям искусства, в которых выразилось стремление человека к счастью, к социалистической правде, мужественное приятие мира, борьба с темными силами и т. д. и т. д., — то здесь мы видим как бы настоящие костры, освещающие путь трудовых масс. Конечно, социалистические массы зажгут свои собственные маяки, зажгут свое собственное солнце; но все же наследие прошлого, в особенности сейчас, представляет собой такое гигантское сокровище, что невольно приходишь в негодование, когда замечаешь, что какой–либо не додумавший дело до конца сознательный или бессознательный демагог хочет заслонить это великое наследие от взоров рабочего и крестьянина и убедить их в необходимости обратить глаза только на тот скудный светоч, который зажжен в области искусства в последние дни.