Нет - Анатолий Маркуша

Найти Махрова. Двигатель. Доделки. Пробы. (?!)

Комиссия. Прием летчиков-испытателей.

Письмо!!! Орлову! Методсовет. Вопросы?

Потом он нарисовал зайца, сидящего под елочкой. И еще — кошку на пеньке. И облачную гряду. Он всегда рисовал зверушек, когда думал о сыне.

Потом он ушел в ванную и долго стоял под душем.

Глава пятнадцатая

Надо широко раскинуть руки и ноги, прогнуться в спине и падать, падать, падать… И когда тело наберет скорость, ты почувствуешь, как упруго небо, как оно прочно. Ты узнаешь — на небо можно опереться, опереться вполне уверенно и спокойно.

В назначенный миг выдерни из кармашка подвесной системы холодное красное кольцо, досчитай до трех — ты испытаешь динамический удар, услышишь хлопок наполняющегося купола и убедишься окончательно — небо держит!

Бывает, конечно, что небо сбрасывает, роняет человека на землю. Только не надо винить в этом небо. Оно верное, оно надежное, оно безотказное… Просто надо уметь опираться на него крыльями, телом, куполом парашюта, вращающимися лопастями несущих винтов, раскаленной струей рвущегося из сопла газа, надо уметь…

И еще надо по возможности не ошибаться. А если все-таки случится и ты совершишь промах, не впадай в панику, действуй точно, решительно, быстро, и все будет хорошо, только бы хватило неба…

Сюрприз, который начлет обещал Хабарову «не по телефону», оказался не таким уж сюрпризом.

— Тобой от Княгинина интересовались. По-моему, Аснер тебя сватает…

— Что-то я такой фирмы не знаю.

— Узнаешь! Это бо-о-ольшая фирма. Пока там еще тихо, никакой рекламы, но годика через два-три они громыхнут на весь свет! Запомни прогноз, Виктор Михайлович: будут грандиозные скачки с агромадными призами!

— А я им для чего нужен?

— Не знаю. Темнят, но, видимо, для какой-то работы, а может, для консультации.

— Почему же это сюрприз?

— Туда, милый друг, знаешь, как рвутся! Все лучшие умы имеют к Княгинину большущее тяготение. Это точно.

— В умы я не лезу…

— Ты не лезешь, так тебя толкают. Гордись! К посещению закрытых учреждений Хабаров привык. И очередное приглашение не удивило, не обрадовало и не огорчило его — обычное дело, только не совсем кстати. Надо было заниматься сороковкой. Вот что его занимало по-настоящему. Несколько удивило Хабарова напутствие начальника Испытательного центра.

— Большая просьба к вам, Виктор Михайлович, — сказал генерал, — хоть я и не знаю, о чем там пойдет речь, но убедительно прошу и настаиваю: ведите себя посдержанней. Человек, с которым у вас будет встреча, не Александров, пожалуйста, помните об этом.

— Прикажете со всем соглашаться? — спросил Хабаров, начиная злиться.

— Не передергивайте! Не соглашайтесь, спорьте, если найдете нужным, только не забывайте о форме.

— Постараюсь, — сказал Хабаров и недовольно откланялся.

В назначенный час он был на месте. Его встретили и проводили в большой светлый кабинет, начисто лишенный какой-нибудь индивидуальности и каких бы то ни было внешних примет.

Миновав двойные, обитые чем-то серым двери, Хабаров увидел прежде всего сияющий паркет, потом полированный стол корабельных габаритов и в последнюю очередь — невысокого, очень плотного, седоватого мужчину лет пятидесяти — пятидесяти пяти.

Хабаров слегка поклонился и назвал себя.

— Садитесь, — сказал хозяин кабинета и откровенно изучающе поглядел на Виктора Михайловича. Он смотрел прямо, пристально и явно доброжелательно. — Проблема, которая нас в данный момент занимает весьма основательно, — приземление крупногабаритных грузов с помощью парашютных систем. Прошу иметь в виду: эта задача не конечная, а промежуточная. Но она важна, очень важна. Это — ключ. Мы познакомим вас с предварительными расчетами, дадим разобраться во всех подробностях, прежде чем спросим окончательное согласие на испытание. — Тут он перебил сам себя и сказал: — Вас предупредили, что у нас к вам вполне определенное предложение?

— Простите, — сказал Хабаров, — как я должен вас называть?

— Называть? Ах, черт возьми! Вам не сказали, с кем вы будете вести беседу? Молодцы! Молодцы! Бдительные ребята. Простите, я тоже хорош — не представился. Княгинин, Павел Семенович. Главный конструктор.

— Заранее мне ничего не сообщили, Павел Семенович. То, что вы только что изложили, — вся моя информация.

— Понятно. Слушайте. Идея испытания выглядит так: берем самолет, тип машины на данном этапе работы особого значения не имеет. Возьмем какой-нибудь старенький самолетик с полетным весом тонн в двадцать, поднимем на высоту в три или четыре тысячи метров, установим заданный режим и над заранее определенной точкой отстрелим крылышки. Крылышки улетят в разные стороны, фюзеляж останется. И будет падать. Потом мы включим автоматическое устройство выброса парашюта. Парашют раскроется, и фюзеляж повиснет под куполом, приземление на основное шасси. Это схема. Грубая, приблизительная схема.

Хабаров едва заметно усмехнулся:

— Совсем просто, Павел Семенович, настолько просто, что непонятно даже, для чего испытывать.

— Просто. Верно, очень просто. Но испытывать надо.

— Разрешите вопрос?

— Пожалуйста.

— А зачем бросать пусть старенький, но все-таки летающий самолет? Может быть, всю нашу штуку проще и надежнее испытать так: поднять на бомбардировщике нужный груз и бросить? Десантируют же танки и прочую крупногабаритную технику…

— Первое возражение: нам необходимо отработать отстрел крылышек. Это, так сказать, в предвидении будущего блаженства. Второе возражение: нам важно получить точную картину поведения тела фюзеляжной формы при парашютном спуске. И третье если не возражение, то соображение: эксперимент будет, вероятно, иметь и побочный выход. Для гражданской авиации. Способ коллективного парашютирования пассажиров может значительно повысить надежность перевозок. Согласны?

Лицо летчика во все время этого разговора выражало внимание, деловой интерес, сосредоточенность, стремление понять собеседника — словом, все, что угодно, но только не энтузиазм. И Главный конструктор это заметил:

— Мне кажется, предложение не вызывает у вас особенного восторга?

— Не вызывает, вы правы.

— Почему?

— Простите, можно сначала предложить вам встречный вопрос?

— Давайте.

— Вы с парашютом прыгали?

— Прыгал.

— Много?

— Не много, — сказал Павел Семенович и развел руками, — сто семьдесят шесть прыжков всего.

Такого ответа Хабаров не ожидал, но не растерялся и тут же перестроился. Ничем не выдав удивления, сказал:

— Тогда вы меня должны понять.

— Постараюсь. Давайте.

— У меня больше пяти тысяч часов налета; кажется, сто десять или чуть больше типов разных самолетов на счету и только семь парашютных прыжков. Вероятно, это плохо, но я не слишком ярый поклонник спорта мужественных.

— И от нашего предложения вы отказываетесь?

— Хотел бы прежде подумать.

— Сколько вам надо времени на размышления?

— Сутки.

— Сутки — можно. Запишите мой прямой телефон и завтра, — Павел Семенович поглядел на часы, — в шестнадцать пятнадцать мне позвоните. Буду ждать звонка и соответственно вашего «да» или вашего «нет». Комментарий готовить не обязательно.

Они пожали друг другу руки и расстались.

Хабаров вышел на улицу. Было хмуро, начинал накрапывать мелкий частый дождик. Ветровое стекло на машине покрылось плотной, непрозрачной водяной сыпью. Виктор Михайлович запустил двигатель и включил стеклоочистители. Возвращаться на работу не имело смысла, отправляться домой не хотелось. Он посмотрел на бензочасы и, убедившись, что горючего еще много — больше трех четвертей бака, — тронулся с места без определенной цели.

Шоссе, изогнувшись широким плавным серпом, незаметно вливалось в бетонированную автостраду. Бетона было много, машин мало, повороты приподнимались плавными виражами, и Хабаров с удовольствием нажал на педаль газа до конца. Стрелочка спидометра послушно перешагнула за отметку «сто».

Машина неслась навстречу лесу. Лес был темный, сосновый, опушенный по краю молоденькими, очень зелеными елочками. Хабаров ехал быстро и ни о чем постороннем не думал. Когда скорость переваливает за сто и шоссе мокрое, думать ни о чем постороннем нельзя, даже если на пути нет ни встречных, ни поперечных машин.

Ему не хотелось восстанавливать в памяти разговор с Княгининым и еще меньше существо неожиданного предложения. Хабаров побаивался всего, что было связано с парашютными прыжками. Никогда он не признался бы в этом, но что было, то было — прыжков он избегал.

Впереди, слева, Хабаров увидел тяжелый каменный силуэт памятника. Не так давно Виктор Михайлович прочитал в газете, что на восемьдесят шестом километре шоссе открыт монумент вой нам, танкистам, оборонявшим город в сорок первом году, но самого памятника еще не видел. Хабаров сбросил газ и осторожно притормозил.