Чокнутая будущая (СИ) - Алатова Тата

Что может быть проще пребывания в больнице, особенно, если сама ты здорова? Не надо никуда бежать, не надо ни о чем думать, это как будто ты едешь в поезде, и мир становится маленьким и спокойным.

Но вскоре оказалось, что моя бабушка была сущим ангелом по сравнению с Алешей. Она не капризничала и не жаловалась, стойко переносила все процедуры и всегда улыбалась.

Алеша был из другого теста.

Я торопилась, когда в больничном коридоре налетела на Антона.

— Откуда ты несешься? — удивился он, поглядев на бахилы поверх кроссовок и верхнюю одежду в пакете.

Я поправила белый халат на плечах.

— Из дома, конечно, — пояснила торопливо.

Обход вот-вот должен был закончиться, и мне пора было вернуться на дежурство, пока Алеша не разнервничался.

— Что это? — он заглянул в другой пакет с контейнерами.

Алеша отказался есть больничную пищу с первого дня, и я в шесть утра мчалась домой, чтобы к десяти вернуться с паровыми котлетками и легким бульоном.

— А ты как думаешь?

— Пойдем-ка со мной, — Антон взял меня за руку и повел в сторону диванчиков у окна.

Там стояли огромные кадки с монстерами, давно нуждающимися в пересадке и стрижке.

— Но мне надо вернуться к Алеше.

— Десять минут ничего не изменят.

Ах, что бы он понимал.

— Не позволяй Лехе сесть тебе на шею, — проговорил Антон, усадив меня на обитый дермантином диванчик.

— Что?

Он сел рядом, вытянув ноги, откинулся на спинку и задумчиво уставился на потолок, украшенный желтоватыми подтеками.

— Все говорят, что мой брат обаятельный и веселый, — заметил он спокойно, — но у него есть и обратная сторона. Пожалуй, я единственный, кто видел ее прежде, — а теперь тебе тоже предстоит познакомиться с ней. Когда Леха чувствует себя несчастным, он превращается в чудовище. Так было, когда от него ушла Римма, и он остался с Олегом на руках — много выпивки, жалости к себе и агрессии. Поэтому я знаю, о чем говорю. Я был подростком, которого старший брат каждый день обвинял в том, что его семья рухнула. Это накладывает определенный отпечаток на всю жизнь, знаешь ли. Не позволяй ему обращаться так и с тобой. Будет нужно — уходи, не оглядываясь. Я позабочусь о Лехе, не думай, что ты обязана терпеть его выкрутасы только потому, что по какой-то странной прихоти стала его четвертой женой.

— Легко быть женой веселого и обаятельного человека, — о, тогда я еще была легкомысленна. — Но разве брак — это не про горе и радость?

— Вольному воля, — хмыкнул Антон. — С завтрашнего дня тебе будут доставлять еду в палату, хватит бегать туда-сюда.

И вот тогда я влюбилась в него в первый раз.

Думаете, я меркантильная?

Только потому, что меня покорили не голос, ямочки или запах, а супчики и морсы?

Помощь, которую тебе оказали даже раньше того, чем ты вообще поняла, что нуждаешься в помощи.

Тогда мне казалось, что мы любим тех, кто делает нашу жизнь проще, а не сложнее.

Но пройдет не так много времени, когда я пойму, что наоборот это тоже бывает.

Я продержалась четыре месяца.

Четыре месяца жизни с чудовищем.

Порой мне казалось, что Алеша действительно ненавидит меня — за то, что я моложе его. За то, что у меня ничего не болит. За то, что у меня многое впереди.

Иногда он казался ранимым, как потерянный ребенок, и меня переполняла жалость.

У нас были хорошие дни, наполненные тишиной и покоем.

Были и ужасные — когда Алеша уже просыпался в дурном настроении, и до вечера изводил меня придирками.

Я полностью перешла на онлайн-режим работы, но и это его раздражало. «Зачем, — спрашивал он, — ты тратишь время на чужих людей, когда нужна мне?».

Напрасно я напоминала ему о деньгах — такие мелочи не волновали моего мужа.

«Тебе не хватает на жизнь? Просто попроси у Тохи», — отмахивался он.

Я молчала и не просила.

Алеша не хотел никого видеть, а стоило кому-то заглянуть к нам, как сразу изображал из себя умирающего лебедя и уползал в спальню.

Вскоре такие визиты вежливости прекратились сами собой.

Антон не сдавался дольше всех, но, встретив в очередной раз закрытую дверь спальни, вспылил и перешел на общение по телефону.

Мы переписывались каждый день, и только это позволило мне продержаться так долго.

Я точно знала — стоило лишь попросить о помощи, любой, и я ее обязательно получу.

Восстановление после острого инфаркта — медленный процесс. Антон предлагал отправить брата на реабилитацию в специальный санаторий, но Алеша уперся намертво.

Он вообще неохотно выходил из квартиры, чтобы отправиться на ежедневную прогулку, его приходилось подолгу уговаривать. Не будь у меня клиентов, я бы одичала с ним за компанию тоже.

Но спустя четыре месяца он все же согласился посетить день рождения сына — Олег собирался представить семье свою девушку.

— Фу, — сразу прошептал мне на ухо Алеша, когда увидел ее, — неприятная особа.

Девушка и девушка.

Двадцатилетние все одинаковые.

Богическая Римма на правах матери именника сияла бриллиантами и улыбками.

— Деточка, — она крепко обняла меня, как только мы вошли, и зашептала на ухо: — не переживай, у меня есть план, как вызволить тебя из железного плена.

— И какой же? — я с неожиданным удовольствием прижалась к ней. Очень хотелось тепла.

— Я заставлю его выйти на работу, вот увидишь, — заверила она меня. — Пока он окончательно не покрылся мхом.

— Алеша говорит, что театр предал его, и у него больше нет никакого смысла жить.

— Ну что за глупости, — рассердилась Римма Викторовна. — Разве двое детей — этого мало?

Двое детей?

Да он даже не звонил им!

В зал кафе вошел Антон с племянницей Ариной. Девочка что-то оживленно ему рассказывала, а потом с разбега бросилась на шею брату.

Римма благожелательно на это смотрела.

— Знаешь, — сказала она с улыбкой, — именно Антон всегда настаивал, чтобы дети общались. Когда Арина родилась, Олегу было девять. А ведь они могли стать чужими людьми — разные матери, разные семьи. Но погляди-ка на них.

Я плохо знала детей Алеши, но прежде Арина казалась мне замкнутой и резкой девочкой, а Олег чересчур застенчивым. Сейчас они выглядели свободными и открытыми, охотно улыбались, и видно было, как им легко всем вместе. Даже подружка Олега перестала быть безликой двадцатилеткой и превратилась в милую девушку, которая явно была уже хорошо знакома и с Антоном, и с Ариной.

А Антон был невероятно красивым сейчас — уютным, умиротворенным. Ну или это я так по нему соскучилась, что мое воображение все преувиличивало и приукрашивало.

Я вдруг поняла, что все прежние наши встречи были карикатурными, ненужными, лишними. Мы так и не узнали друг друга и не поняли друг друга, а по-настоящему я начала догадываться, что представляет собой Антон, только сейчас.

Большое видится на расстоянии, что-то в этом роде.

К нам подошел Алеша с тем самым недовольным лицом, которое в последнее время от него ни в какую не отклеивалось.

— Как странно, — сказал он, болезненно морщась, — почему у меня такое ощущение, будто Тоха украл у меня семью?

Украл?

Алеша обожал свою семью — но декоративно, празднично.

Ему нравилось возиться с детьми, когда они были здоровы и жизнерадостны, но насморк или кашель вгоняли его в уныние.

Он любил веселье и терпеть не мог бытовуху, ждал от своих женщин восхищения и сам был щедр на комплименты.

И в то же время он был невероятно жесток к самым близким.

Разве мало Антону от него досталось?

Разве не заслужил младший брат обыкновенной благодарности?

Но получал только упреки.

Почему-то это стало последней каплей. Она упала в чашу моего терпения с оглушительностью набата, отчего показалось, что у меня лопаются сосуды головного мозга.

— Я припудрю носик, — пробормотала я, подхватила сумочку и вышла из зала.

Взяла пальто в гардеробе и покинула кафе. Купила в ближайшем торговом центре пижаму и зубную щетку, на троллейбусе доехала до железнодорожного вокзала, в кассе приобрела билет в купе, верхняя полка.