Спасите наши души - Сергей Львов

— Мальчики, — сказала Ася, — мне трудно. Мне трудно по-настоящему. А вы мои друзья. Почему вы не спросите, что со мной?..

...Уже несколько раз в комнате появлялась мать Вадима, ужасалась, что опять так накурено, грозно показывала на свой плакат, требовала, чтобы Вадим перевел гостей в столовую и напоил чаем. И уже вы­пит чай. И уже съедено все, что нашлось в холодиль­нике. И уже Ася звонила домой сказать, что задер­живается, а Вадим ходил к соседям за сигаретами. А разговор все не кончен.

Генка слушал Асину историю, как репортаж с другой планеты, и был очень похож на себя, каким его нарисовал Андрей. Из всего, что Ася рассказыва­ла, его больше всего задели лампы дневного света в семинарской библиотеке.

— Богу молятся, науку отрицают, а современной техникой, между прочим, пользуются!

— Ты только не упрощай, — сказал Вадим, — не отрицают они теперь ни науку, ни технику. Это все куда сложнее.

Он стал рассказывать, как современная церковь относится к новейшим достижениям науки, увлекся, и, когда помянул про кибернетические машины и  космические полеты, Генка почувствовал себя сразу увереннее. Историк-то он историк, а, оказывается, с ним тоже можно поговорить! Даже о технике! Толь­ко говорит он про нее как-то совсем по-другому. А уж про машину, играющую в шахматы, сказал та­кое, чего Генка и не знал вовсе.

Это нужно будет запомнить! И вдруг опять как-то так оказалось, что к этому разговору философия относится. А Генка привык от всего, что считал пу­стыми рассуждениями, отмахиваться: «Ну, это все ерунда, философия!»

Ребята не заметили, что уже давно ушли в раз­говоре от того, о чем рассказала Ася. Они то спорили, то соглашались друг с другом, то говорили каж­дый про свое. Ася молча слушала, старалась запом­нить этот разговор, чтобы пересказать его когда-ни­будь Павлу, сердилась на себя, что знает меньше мальчишек. Но когда Вадим сокрушенно признался, что сколько ни напрягает воображение, никак не мо­жет себе представить ускорение времени, о котором пишут в связи с фотонными ракетами будущего, при котором человек, улетевший с Земли, проведя в ра­кете несколько лет, вернется на Землю через несколько столетий, она перебила его:

— А как же мне все-таки быть, мальчики?

— Да, действительно, это тоже сложный во­прос, — сказал Вадим, — прямо не знаю, что тебе посоветовать.

— А я знаю! — в сердцах выпалил Генка. — Столько людей вокруг, а тут — поп. Плюнуть и за­быть!

— Постой-ка, — сказал Вадим. — Уж очень ты сплеча! Я понимаю так: Ася его любит. Почему лю­бит? Ей виднее. Ведь не потому, что он поп или со­бирается стать попом, это уж, во всяком случае, ясно. — Он повернулся к Асе. — Видишь ли, дружок, если разобраться, тут есть две стороны...

— Правильно, — перебил Генка, — две! Если уж так получилось, этому парню ты должна сказать: вот одна сторона, вот другая. Вот бог, вот я — выби­рай! А так, чтобы вместе — и вашим и нашим, — это­го не получится. Не бросишь свою охмуряловку, мы с тобой больше не знакомы.

Вадим улыбнулся. Геннадий сказал это точно так же, как недавно предлагал, чтобы они потребовали у Аси выбора между ними двумя.

— Аргументация сильная, — смеясь одними гла­зами, сказал он, — но уж очень личная. И даже ес­ли ее принять, по-моему, Асе будет не просто ска­зать этому человеку: бросай семинарию — или мы с тобой больше не знакомы. Что-то вроде этого она, как я понимаю, пробовала — не получилось! Так, Кипяток?

Ася молча кивнула головой. Говорить было труд­но. На глаза навернулись слезы. Ребята сделали вид, что не замечают этого, но сами опять смутились.

— Тогда ты, по-моему, правильно решила, — ска­зал Вадим после паузы.

— Это что же, по-твоему, правильно?  Убеждать его, уговаривать? Много чести! — возмутился Генна­дий.

— Но ведь она его любит. 

— Тогда, конечно... Тогда другое дело. Только у меня как-то в голову это не влезает. Рыжик влю­билась в попа! Я с вами совсем запутался.

— Он еще не поп, — тихо сказала Ася.

— Ну, в кандидата на это почтенное звание. Это все равно! — сказал Генка, но, поглядев на Асю, замолчал.

— А вот убеждать его будет не просто, — оза­боченно протянул Вадим. — Вы, братцы, извините, я не хочу, чтобы показалось, что я лекцию читаю, но ведь какой будет толк?. Он будет говорить: «Бог есть!» Кипяток будет говорить: «Бога нет!» Помните, как Остап Бендер спорил с ксендзами? Нет! Тебе придется с ним в самых основах мировоззрения раз­бираться. Конечно, если вы друг друга любите... — вдруг перебил он сам себя. — Нет, все равно. Это, может, еще труднее. Словом, тебе и самой для этого про­честь кое-что придется. Знаешь, я подумаю, составлю список.

Генка засмеялся.

— Удивительный вы народ, студенты! Выбросит тебя на необитаемый остров. Есть с тобой «Робинзон Крузо», хотя бы в конспекте, — ты спасен, нет ни книги, ни конспекта — пропал! Едет наш Рыжик на свидание, а перед свиданием сидит в читалке и в науч­ные труды вгрызается. Порядок!

— Я понимаю, что это странно, — сказал Ва­дим, — но... 

— Совсем это не странно,— перебила его Ася, — обязательно составь мне этот список. Обязательно! И ты, Генка, напрасно думаешь, что стоит сказать «порядок», и все решается. Ты как рассуждаешь? В радиоприемниках разбираюсь, в телевизоре тоже, так неужели я в человеке не разберусь? А человек все-таки посложнее телевизора, вот!

И Ася выбежала из комнаты.

— Обиделась, — встревожился Геннадий. — Чего-то я ляпнул.

— А может, я? — сказал Вадим.

Оба выскочили на лестницу.

Ася стремительно поднималась к себе.

— Асюта! — крикнул   Вадим.  Лестница  загуде­ла. — Ну, куда ты, Кипяток?

А Генка, перепрыгивая через три ступеньки, догнал Асю на том самом этаже, где когда-то увидел ее пер­вый раз, схватил ее за руку и сказал:

— Я болван! Не спорь, пожалуйста, — болван! С этим вопросом все! Ну, а как все-таки этот маль­чишка, Сотичев, который в церкви? Про него ты за­была? Может, все-таки сходим к нему?

— Обязательно, — сквозь слезы сказала Ася. — Завтра же и пойдем.

— Заметано, — обрадовался Геннадий. — Раз уж так получилось, Рыжик, — он остановился, а потом мужественным голосом выговорил, — и ты меня не лю­бишь, давай, что ли, действительно будем друзьями. Не оставлять же тебя одну на этого попа! А может быть, ты все-таки передумаешь и плюнешь на эту ис­торию? Я опять, кажется, не то говорю. Не сердись на меня, пожалуйста.

— Я не сержусь, — и Ася протянула ему руку.

— Ну и дела! — сказал Геннадий Вадиму, спу­стившись вниз. — Запомни, при тебе говорю, при сви­детеле: если этот папа римский ее обидит, я его из-под земли достану, я ему покажу, на чем свет стоит, от кого человек произошел и во что надо верить! Ну, будь...

Он ушел, а Вадим вернулся к себе, раскрыл книгу об альбигойцах, над которой его застал Генка, и по­пробовал читать дальше.

«Смешной парень! «Вот я, вот он — выбирай!» — «А я уже выбрала. Только вы, мальчики, тут ни при чем». Все правильно! Правильно, но обидно. Ах, Кипяток, Кипяток, как же это?..»

«СПАСИТЕ НАШИ ДУШИ!»

— А вы Сотичевым кто, родственники? — спраши­вали Асю и Геннадия.

Их спрашивали об этом в школе, где числился и куда не ходил Миша Сотичев; в жилищной конторе, где мать Сотичева работала лифтершей и от которой имела маленькую служебную квартиру в первом эта­же огромного дома; в больнице, где несколько лет назад лежал Миша и где недавно открылось отделе­ние, в котором лечат последствия детского паралича. Спрашивали об этом и в разных других местах, куда они ходили, чтобы узнать, как быть с мальчиком. Мать его тяжело заболела, других родных нет, и он остался в квартире один, его опутали какие-то люди, сумели внушить ему, что он калека, что ему не учить­ся нужно, а в церковном притворе сидеть, о выздоров­лении молиться, милостыню собирать...

— А вы Сотичеву кто, родственники?

Спрашивали по-разному:   где   с   интересом, где с удивлением, где раздраженно. Ася взрывалась сразу:

— Какое это имеет значение?

Геннадий ее останавливал:

— Подожди, Кипяток! — Он перенял это проз­вище у Вадима. (Он вообще за это время многое перенял у Вадима.) — Я сейчас все товарищам объясню.

И он объяснял. Если с матерью Сотичева, которая тяжело больна, что-нибудь случится, нельзя допус­тить, чтобы мальчика стала опекать некая гражданка Мария Степановна Филимонова, продавщица из овощ­ной палатки, да и сейчас нужно сделать так, чтобы она не могла больше влиять на мальчика. А она каж­дый день крутится в квартире Сотичевых; уходя, оставляет с ним какую-то старуху, которая водит пар­ня с собой в церковь. А когда они — Ася, Вадим или Геннадий — хотят проведать мальчика, перед ними захлопывают двери. Степановна кричит на весь двор, что не допустит всяких там хулиганов и безбожников в узких брючках к убогому сироте, не позволит, что­бы его от церкви отвращали. Иначе как «убогий», она мальчика и не называет и уже по двору всем открыто говорит, что когда его мать умрет, будет опекуншей и поселится в его квартире. Сироту выселить не имеют права, а ей забота о сироте зачтется.