Спасите наши души - Сергей Львов

Она представила себе, как он волновался, когда писал свое длинное письмо, — один в семинарской чи­тальне, нервничая, что кто-нибудь заглянет через плечо; она тоже разволновалась. Но все-таки как ему ответить? О чем ему написать? О том, что будет с ни­ми двумя, или о том, как ему поступать со своими мыслями? Сам он писал обо всем сразу, и все это было сложно, связано одно с другим. Поколебавшись, Ася снова пошла к Вадиму.

Вадим готовился к сессии. Он приходил из библио­теки, ужинал, едва замечая, что ест, садился на ди­ван, сложив ноги по-турецки, листал свои бесконеч­ные конспекты. А Генка, который теперь много време­ни проводил у Вадима, потрошил его старый прием­ник, приспособившись на подоконнике. При этом он ворчал:

— Как можно изучать всякие там средние и полу­средние века, это, допустим, ты мне объяснил. Но как можно пользоваться средневековым радиоприемни­ком? Но эту машину я доведу до ума! Кроме футляра, ты в ней ничего и не узнаешь.

Он работал молча, как всегда насвистывая песен­ку, пойманную в эфире. Потом он глядел на часы:

— Эй, заучившийся! Перерыв! Что предпочитают историки: пятнадцать минут гимнастики или вольную борьбу без срока и до результата? Второе? Тогда снимай окуляры!

В один из таких перерывов Ася постучала в дверь к Вадиму. Она услышала пыхтение и странный воз­глас: «Жми!» Думая, что это относится к ней, она во­шла и кинулась разнимать ребят, которые катались на крохотном ковре между письменным столом и ди­ваном.

— Какой захват испортила! — огорчился Вадим. — Сейчас бы я его припечатал.

А Генка, глядя снизу на гневное лицо Аси, расхо­хотался:

— Не пугайся, Рыжик! Отвергнутые приветствуют тебя! Я беру реванш за очередное поражение на шах­матной доске.

Вадим возмутился:

— Во-первых, ты перевираешь историческое изре­чение, а во-вторых, разве это называется реваншем? Если бы Ася не вошла...

— Ладно, — сказал Геннадий, — согласимся, что это была ничья. — Он встал отряхиваясь. — Мы про­сто проверяем, крепко ли сидят у него даты. Кото­рые после тур-де-тет выскакивают, те надо учить снова.

Ах, если бы можно было привести сюда Павла, в эту комнату с распотрошенным приемником на ок­не, с грудами книг на диване и стульях!

— Что нового? — спросил Вадим.

А Генка не удержался:

— Кто победил в идейном споре с любимым человеком? Или у вас тоже ничья?

— Стукнуть его по башке? — предложил Вадим.

— Только не «Всемирной историей», — взмолился Генка.

— А то будет еще одна жертва религиозных войн, — согласился Вадим.

— Я вижу, у вас хорошее настроение, — сказала Ася.

— А почему ему быть плохим?

Действительно, почему ему быть плохим? Не могут же ее друзья из-за того, что происходит с ней, ходить с похоронными лицами! Ей тоже не нужно, чтобы с ней обращались, как с больной.

Она начала читать ребятам письмо Павла, часто останавливаясь и говоря:

— Это, наверно, неинтересно, тут я пропущу.

Но Вадим запротестовал.

— Интересно, неинтересно! Это важно! Читай все!

— Кроме личного, — добавил Геннадий, который вдруг помрачнел.

— Такого здесь почти нет, — сказала Ася и снова подумала про зачеркнутые строки.  

Наконец она дочитала письмо.

— Смотри-ка, как рассуждает! — сказал Геннадий без всякого восторга в голосе. — Порядок!

— А я порядка не вижу, — озабоченно возразил Вадим. — Что из этого письма следует? Что он начи­нает разочаровываться в семинарии и что видит противоречия в наиболее несообразных религиозных догматах! Для начала и это немало, но это еще не все. Ох, придется тебе еще с ним, Кипяток, пому­читься!

Он встал и заходил по своей крохотной комнатке.

— Вы поймите, — сказал он, — разве в том дело, какие ему встретились попы: идейные или безыдейные, жадные или бескорыстные? Идейные, если хотите знать, это еще хуже. И не в том дело, какая рели­гия, — так ты ему и скажи, — православная, католи­ческая, иудейская, магометанская. Дело в главном: с кем он будет? Все религии едины в одном. «Разум отвергну!» — говорит библия. «Сокровенного не ищи, тайного не исследуй!» — говорит талмуд. А баптисты поют — заходил я к ним, слышал: «Спасен я от блуж­даний пытливого и гордого ума!» Так с кем он — с те­ми, кто хочет знать, понимать, исследовать, или с те­ми, кто говорит: «Бедный разум, ничего тебе понять не дано, тебе надо верить!»?

Ася всегда знала, что Вадим умный, но сейчас она вдруг увидела, какое у него волевое лицо! Как инте­ресно следить за ним, когда он думает вслух! А Ген­ка улыбнулся.

— Ты чего? — спросил Вадим, не докончив своего рассуждения.

— Жалею! Магнитофона с собой не захватил. Записать бы твою пламенную речь на пленочку и ему отправить. Во-первых, очень хорошо у тебя получает­ся, а во-вторых, представляешь себе эффект: приходит в общежитие, прячет где-нибудь магнитофон и запускает пленку с твоей речью. Попы все в обморо­ке, а семинаристы послушали — и тут же перекова­лись! Нет, без шуток, разве Рыжик так напишет? Пусть она только не обижается. Ты ему сам все это напиши. Заметано?

— По-моему, Павел Милованов ждет письма не от меня, а от Аси, — рассудительно сказал Вадим.

...Ребята проводили Асю, которая сказала, что еще подумает, как ответить Павлу, и вышли во двор. На скамейках, тихо переговариваясь, сидели пенсионеры. Во дворе сухо щелкал мячик настольного тенниса: в него играли даже при свете фонарей. Отцы семейств, выйдя на балконы в пижамах, поливали из детских леек цветочную рассаду, высаженную в ящики.

— Смотри, уже лето, — сказал Геннадий.

А Вадим ответил невпопад:

— Он, наверное, по-настоящему любит Асю, этот семинарист. Но, кроме того, она для него... как бы это тебе сказать... все живое, то, от чего он ушел. Пони­маешь?

— Как не понять! — сказал Геннадий.

— А если бы он с ней не встретился?.. — вслух продолжал рассуждать Вадим.

— Если бы он с ней не встретился, тогда в такой вечер я бы не с тобой тут стоял. За это я ручаюсь! Ну, будь...

ТЕТРАДЬ СОМНЕНИЙ

Павел старался представить себе, что ответит Ася на его письмо. Он начал думать об этом, как только опустил конверт в ящик. Павел мысленно говорил с Асей, объяснял, убеждал, оправдывался. Разговор про себя, когда не слышишь ответов, а только ста­раешься их угадать, может длиться долго; Павлу он стоил сил, наверное, не меньше действительного раз­говора. Ответа не было. А что она может ему от­ветить?

Ведь он столько вопросов ей задал! И почему она должна ломать себе голову над божьим промыслом, который для нее вовсе и не существует? Не нужно ему, чтобы она об этом писала. Другое ему нужно: пусть просто ответит, чтобы ясно стало, как будет с ними дальше. Ведь он ничего не знает...

А ответа все не было.

Павел уже два раза съездил на ближнюю стан­цию, куда ждал от Аси письма до востребования.

Первый раз он утешил себя, что Ася могла не успеть, и выждал ровно неделю. На почте стояла очередь: пришлось ждать. Это было не скучно: и го­лоса и лица были не похожи на лица и голоса, ко­торые он видел и слышал в лавре. Здесь стояли люди из того мира, в котором жила Ася и откуда он ждал письма. И он вглядывался в них так, будто сам ни­когда не принадлежал к этому миру.

Шумно распахнулась и громко захлопнулась дверь.

В тесную комнату почты вошла молодая реши­тельная женщина. Еще с порога она крикнула весе­лым голосом:

— Эй, голуби почтовые! Газеты, журналы для моих отдыхающих есть? Кто тут крайний, кто тут последний?

Она стала в очередь, но видно было, что она не может стоять без дела, ждать молча.

— Как жизнь, Мария? — спросила она у девуш­ки, которая выдавала почту, и, не дождавшись отве­та, вдруг удивленно повела носом: — Что это у вас сегодня не сургучом, а ладаном пахнет?

Тут она вдруг заметила черный форменный ко­стюм Павла. Румянец залил ее лицо, полную белую шею, даже уши вспыхнули. И она смущенно прогово­рила, — уж лучше бы молчала:

— Извините, молодой человек...

«Она извинилась так, как извинилась бы, толкнув нечаянно инвалида», — подумал Павел и выскочил из комнаты.

Его десятка уже несколько дней несет клиросное послушание в семинарской церкви. Первое время Па­вел и сам замечал, что, когда прислуживаешь в алта­ре, костюм и особенно волосы надолго сохраняют за­пах ладана. Потом привык, перестал замечать, но, оказывается, запах ладана пристал к нему. Неужели и Ася это тоже чувствовала?!

Он долго ходил по улице, дожидаясь, покуда уйдут все, кто там был и слышал слова молодой жен­щины. Только что ему все нравилось на почте, а те­перь не хотелось входить внутрь. Но не уезжать же, не узнав, нет ли письма! Он заставил себя войти и спросить.

— Пишут! — ответила девушка, как всегда отве­чают в окошечке «до востребования», когда видят, как огорчен тот, кто ждет письма.