Формула тьмы и света - Татьяна Грай

Валерьен остановился, и Харвич едва не ткнулся носом в его широкую спину.

- Смотрите, - сказал командир. - Новое дело. Начали загадки загадывать... - И замолчал, резко подавшись вперед.

Перекрыв узкую тропу, лежало в мокрой траве нечто. Пучки лиан, перевязанные жгутами травы, уложены были решеткой, а в центре возвышались двенадцать шипастых веток. А позади...

Харвич вздрогнул, когда понял, что это. Пират. Ягодник. Вернее, то, что от него осталось. Клочья скафандра высокой защиты. Отброшенный в сторону шлем. Рука, в пальцах которой сжат намертво клок шерсти... Окровавленные куски, разбросанные в гнилой луже...

Валерьен шипел что-то, слов было не разобрать, но Харвич понял, что командир ругается дурными словами, и Астахов тоже ругался, расшвыривая загородившее тропу сооружение, прорываясь туда, где лежало растерзанное тело. Харвич пытался шагнуть вперед, сделать что-то... но не смог. Он подумал вдруг, что, когда патрульные остановят ягодников, сольпуги, наверное, поступят с ними так же, не разбирая, где враги, где друзья...

7.

...Они сидели на земле возле невысокого холмика, на котором лежал шлем, смотрящий пустым стеклом на деревья. Вокруг стояла тишина, и в этой тишине возник далекий гудящий звук, словно летел громадный шмель. Валерьен поднял голову, прислушался.

- Танк? - спросил Астахов.

- Похоже, - сказал командир. - Идем.

Они встали. Вышли на тропу. Но тропа будто ждала этого - вздыбилась, затряслась; живые, с шевелящейся травой кочки двинулись перед людьми чередой, как волны в океане, отрезав путь, и ноги завязли в липкой тине, нахлынувшей вдруг невесть откуда... сельва приказывала оставаться на месте.

- Гады, - прорычал сквозь зубы Астахов, - многоножки чертовы...

- Спокойно, - сказал Валерьен, - что-нибудь придумаем.

- А, - махнул рукой Астахов, - если не захотят - все равно не пропустят.

Валерьен сделал по кочкам несколько выстрелов. Кочки продолжали двигаться, на место сожженных наплывали новые. Тогда Валерьен сбросил рюкзак, достал из него набор химических реактивов - так называемую походную лабораторию, - и, выбрав один из баллончиков, направил на кочки тонкую струю шипящей жидкости. Результат превзошел все ожидания. Кочки взвыли, засвистели, взъерошив траву, - сначала ближние, на которые попала струя химиката, а потом дальние, - и распластались, улеглись, сравнявшись с землей, - затихли. И тина уползла - нехотя, почавкивая и пузырясь. Но не успели люди сделать и нескольких шагов, как в драку полезли лианы. Куски лиан, срезанные выстрелами и упавшие в траву, продолжали корчиться, пытаясь добраться до людей, и сверху, сзади, с боков лезли сотни растительных змей, бессмысленно упрямые, брызжущие мутным ядовитым соком... Наконец и лианы угомонились. Еще несколько выстрелов, и тропа освободилась, только хлопья пепла вспархивали из-под ног, - и патруль снова пошел вглубь сельвы, туда, откуда доносилось гудение танка.

- А дорогу не закрыли, - сказал через несколько минут Астахов. - Не очень-то стремятся нас остановить.

- Разве они могли закрыть тропу? - приостановившись, спросил Харвич.

- Иди, иди, - подтолкнул его в спину Астахов. - Могли, конечно, это им нетрудно.

Гудение приближалось. Вскоре стал различим звук двигателей второго танка, где-то дальше, - и этот второй шел с надрывом, тяжело и медленно.

Но вот тропа расширилась, и перед людьми встало новое сооружение розовые штопоры окаменевших лиан выстроились полукругом, в центре которого громоздились морские раковины... а наверху пестрой кучи, глядя обреченно на патрульных, стоял шлем от скафандра высокой защиты - пустой, облепленный тиной...

Валерьен подошел к сооружению, осторожно снял шлем и положил его в стороне; ударом ноги развалил экзотическую пирамиду, сбил нелепо-изысканные штопоры, и они с Астаховым пошли вперед, вернулись, осматривая лужайку двигаясь резко и быстро, кипя молчаливой яростью...

Харвич тоже обошел поляну, всматриваясь в узкие просветы между деревьями, заглядывая под узловатые арки корней.

- Нет, - сказал наконец Астахов. - Издалека принесли.

- Сколько штопоров? - внезапно спросил Валерьен.

Штопоров оказалось шестнадцать. Валерьен побледнел.

- Как они их выманивают из танков? - тихо спросил он, ни к кому не обращаясь. - И заставляют раскрыться...

Харвич вспомнил, что из предыдущего сооружения торчало двенадцать веток... неужели ягодников осталось четверо? А патруль все идет, идет, и никак не может дойти... а сольпуги тем временем убивают пиратов, разрывая в клочья их тела... а шлемами играют, словно мячами, и люди бессильны перед фалангами... Винцент стиснул зубы так, что заныли челюсти.

И все равно люди будут приходить в чужие миры, будут пытаться понять и объяснить, договориться... предлагать свое, подталкивать вперед и навязывать лучшее... а сольпуги сосчитают тех, кто уже не уйдет с их планеты, соорудят очередную пирамиду и забудут о человечестве.

На тропу вышел сольпуг. Он неторопливо приблизился к людям, осмотрел разгромленный символ и заговорил:

- Правомерность ответа признается вами. Мы признаем за собой. Я веду вас. Ответ ума часто не имеет смысла. Видим одно, понимаем разное. Веду, следуйте.

Сольпуг скользнул вперед, и патрульные вынуждены были идти за ним. Харвич думал, что сольпуг прав, в конце концов, не сольпуги напали первыми, и убийство ягодников - всего лишь самозащита... но все его чувства восставали против этой правоты.

Шли почти три часа, затем сольпуг объявил привал и исчез. Над полянкой, предназначенной для остановки, деревья свернули кроны и раскрыли небо. Ореида еще не зашла, сумерки не успели сгуститься, и, поставив палатку, люди уселись на траву рядом с ней. Все трое молчали, думая об одном и том же.

Шорох и посвистывание, раздавшиеся позади палатки, заставили патрульных обернуться. Из-за палатки вышел сольпуг. Не мутно-зеленый, а розовый. Вокруг палатки засновали в уходящем свете крохотные существа, многоногие, неуклюжие... и Харвич вдруг понял, что это - сольпужата. Они еще не имели панцирей, их тельца покрывал нежно-голубой пух, и они, как лазоревые цыплята, с тихим писком перекатывались в траве. А сольпужиха, как заботливая клушка, что-то им объясняла, кудахтала, ворчала, - а потом обратилась к людям.

- Воспоминание и предвидение, - сказала она, - понимание состояний. Я есть Орис-Силайетуф. Подобные вам страдают иллюзиями. Слабосильные и неловкие, недавно рожденные - нуждаются в защите. Зачем неспешность?

- Мы идем туда, куда нас ведут, - объяснил Валерьен. - А нас никак не хотят привести на место.

- Глупо, - очень по-человечески сказала Орис-Силайетуф. - Затянуты шутки. Неразумность воинов. Готовьтесь идти.