Зодчие - Александр Волков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Москва неотступно теснила Казань. Если от Васильгорода, построенного в 1523 году, до столицы ханства было двести пятьдесят верст, то от Свияжска насчитывалось всего двадцать пять. Русь действительно стояла на расстоянии дневного перехода от ворот Казани.
* * *Возведение Свияжской крепости сделало крайне тяжелым положение партии гиреевцев, еще мечтавших о борьбе с Русью.
Русские казаки захватили переправы на Волге, Каме, Вятке. Они не пропускали ратных людей ни в Казань, ни из Казани. Гиреевцам неоткуда было ждать подкреплений.
Мурза Камай и другие главари московской партии громко кричали, что пора сложить оружие и отдаться под власть русского царя. В стане гиреевцев начался разброд.
Правитель Казани, крымский царевич Кощак, решился на смелое предприятие: он задумал прорваться за помощью в Крым и Стамбул.
– Отпусти меня, царица! – просил он Сумбеку. – Я приведу сотню тысяч закаленных воинов. Турки и крымцы ударят на русских с юга, а мы – с востока. Мы сломим могущество Москвы!
Сумбека дала согласие. Звездочет Кудай-Берды предсказал благополучный исход дела.
С Кощаком отправились три сотни верных сторонников.
Только быстрота передвижения могла открыть гиреевцам дорогу в Крым. Беглецы оставили в Казани жен и детей и тронулись налегке.
Чтобы обмануть русских, Кощак избрал окольную дорогу и повел свой отряд на Каму. Там татары наткнулись на сильные отряды московских стрельцов и боярских детей. Кощак и его воины повернули к Вятке, достали лодки и поплыли вверх по реке. Они уже не думали о Крыме, им только хотелось скрыть след от вездесущих русских. Но и это не удалось.
Вятский воевода и русские казаки зорко оберегали рубежи Московского царства. Они как в невод взяли казанских беглецов. Сеча была жестокая, но непродолжительная. Только сорок шесть человек уцелели от разгрома: их перехватили живьем. В числе пленных оказался и сам царевич Кощак.
Так благодаря бдительности русских был разрушен замысел Кощака, который в случае удачи мог привести к усилению казанской мощи.
Если бы Кощаку удалось прорваться к крымским Гиреям, то они, лютые враги Москвы, без сомнения послали бы свои орды на Русь: ведь могущество Крыма сразу ослабело бы после присоединения Казани к московским владениям.
Турецкий султан Солиман I Великолепный, гордо именовавший себя царем царей, князем князей, раздавателем корон, тенью бога на земле, повелителем Европы и Азии, тоже не преминул бы прийти на помощь угрожаемой Казани.
Но намечавшееся единство действий противника и на этот раз было сорвано русскими.
Уход Кощака и его сторонников настолько ослабил гиреевскую партию, что ахматовцы захватили власть. Кулшерифу приказано было явиться в Свияжскую крепость и принести покорность московским воеводам.
Камай знал, что Музафар ненавидит русских больше, чем отец его Кулшериф; не тайной было для ахматовцев и то, что сын сеида и его клевреты постоянно разжигают в народе вражду к Москве. Камай-мурза принудил Музафара отправиться в Свияжск вместе с отцом. Этот ловкий политический ход ахматовцев связал руки Музафару-мулле: он не мог выступать против отца, так как вместе с ним присягнул Москве.
В Москву отправилось посольство с челобитной грамотой:
«Царю, государю и великому князю Ивану Васильевичу всея Руси земля казанская, муллы и сеиды, шихи и шихзады, имамы, азии, князья и уланы, мирзы, дворные и задворные казаки, и чуваши, и черемисы, и мордва тебе, государю, челом бьют, чтобы ты, государь, пожаловал, гнев свой снял, а дал бы им царя Шиг-Алея на царство, а Утемыш-Гирея-царя с матерью взял бы, государь, к себе; а полону бы русскому волю дать. Так бы их государь пожаловал, и в том челом бьют».[130]
Все это случилось летом 1551 года.
Глава XVII
Адашев в Свияжске
Веселым перезвоном колоколов и пушечными выстрелами встречал новый городок Свияжск царского посланца Алексея Адашева, ближнего советника государя Ивана Васильевича.
Летний день был лучезарен. Солнце рассыпалось золотыми блестками на волнующейся поверхности реки. Чайки-рыболовы с криками носились над Волгой.
Адашев в великолепной шубе и дорогой шапке сошел по сходням с нарядно убранного головного струга. Его встретили воеводы, купцы, толпа простого народа. Адашев быстрым взглядом окинул толпу встречающих:
– А где царь Шиг-Алей Алеярович?
Воевода Булгаков насмешливо улыбнулся:
– Сидит у меня в хоромине. Притворяется, будто ноги болят.
Адашев понял, что новый казанский хан Шиг-Алей не захотел унизить свое достоинство встречей московского посла недостаточно высокого сана. Затаив злобу, он пошел к городским воротам.
– Не прогневайся, господине, – подскочил к нему Юрий Булгаков, – без отписки к великому государю и к тебе сии ворота назвали…
– Как назвали? – нахмурился царский посол.
– Адашевскими, господине!
У Адашева досаду как рукой сняло, и он вошел в город с гордо поднятой головой.
Казанский хан Шиг-Алей ждал Адашева в горнице воеводского дома.
Природа наделила Шиг-Алея на редкость безобразной наружностью. Толстый, с жирным лицом, с редкими трепаными усиками на оттопыренной губе, Шиг-Алей то и дело поворачивал к двери огромное торчащее ухо: не приближается ли московский посол.
Шиг-Алей удобно устроился на мягких подушках и думал, на каких условиях русские посадят его, хана, на дедовский престол. Думал и вспоминал прошлое. А вспомнить ему было что. Побывал он за свою долгую жизнь и на коне и под конем, дважды восходил на казанский престол и дважды бежал из Казани, спасая жизнь.
И вот теперь в третий раз лежит перед ним покорная Казань. Сладко будет мстить недругам!..
Вошел Алексей Адашев. Сопровождающие остались за дверью.
Хан сделал вид, что хочет привстать, и с болезненной гримасой плюхнулся обратно: протянул Адашеву жирную руку с пальцами, украшенными золотыми перстнями:
– Садись, боярин, гостем будешь!
– Еще не боярин! – улыбнулся польщенный Адашев.
Ловкий татарин предвосхитил его мечту. Самому близкому советнику царя Ивана не хватало только боярского сана, чтобы подняться над толпой ненавистных соперников; но этим саном царь упорно не желал наградить Адашева, несмотря на неоднократные намеки последнего.
– Будешь боярин, это я тебе говорю, царь. Садись на подушки.
– Необык я, Шиг-Алей Алеярович, на полу сидеть, – отговорился Адашев. – Я лучше на лавку.
– И я тогда на лавку, – кряхтя, поднялся Шиг-Алей. – Мне ниже тебя сидеть невместно: я Ахматова рода, я природный царь… Рассказывай, боярин, что есть, чего нет.
– Прислал меня великий государь к тебе, царь Шиг-Алей Алеярович, с милостью. Изволь встать: государевы указы негоже сидя выслушивать.
– Да вот ноги у меня… – сморщился татарин, но встал.
Адашев, строгий, торжественный, с осанкой, не допускающей даже тени ущерба государевой чести, развернул свиток, протянул Шиг-Алею. Тот поднес к толстым губам печать, подвешенную к царской грамоте, приготовился слушать.
– Жалует тебя, царь Шиг-Алей Алеярович, великий государь всея Руси Казанью-градом с Луговой и Арской стороной,[131] а Горную сторону тебе, царю, не дает, ибо до челобитья вашего по доброй воле отошла оная от Казани-града и приписана к Свияжскому городу. – Голос Адашева был сух и резок.
Шиг-Алей такого удара не ожидал: оказалось, что значительная часть его наследственного царства навсегда переходит к Москве. Он сердито уселся на лавку:
– Вон оно как!.. Над чем царствовать буду? Опять половину юрта[132] урезали?.. Народ обидится, меня не впустит.
– Вольно вам было черемису теснить, – холодно возразил Адашев. – Думали, век она будет вам покоряться? Ну, не печалуйся: Казань – град немалый, окромя того арские чуваши под тобой останутся. А коли не согласен, другого хана сыщем.
Московские дипломаты прошли хорошую школу: умели держать себя.
Шиг-Алей перепугался:
– Ой, зачем другой хан, не надо другой хан! Я хан, я ваш старый друг!
– Все вы друзья до поры до времени, – улыбнулся Адашев, оглаживая курчавую бородку. – Да, вот еще: приказ тебе от государя Ивана Васильевича – первым долгом всех русских полонянников выпустить, чтобы ни один не оставался в ваших поганых лапах!
– Все сделаю, боярин! – пробормотал Шиг-Алей.
Глава XVIII
Война
В августе 1551 года Шиг-Алей вступил в Казань под охраной московских стрельцов. Город встретил хана настороженно. Казанцы не любили Шиг-Алея за корыстолюбие, за жестокость. Казань приуныла.
– Радуйтесь! – насмешливо говорили гиреевцы Камаю-мурзе. – Явился выпрошенный вами у Москвы хан, да продлит аллах его царствование на трижды сорок лет!
– Э, зачем так долго! – усмехался Камай-мурза – Нам не хана надо – нам надо московского наместника. Но от разговоров о халве во рту не станет сладко!..
