Ванька-ротный - Шумилин Ильич

– Вы чего ждете, (товарищ) капитан – сказал мне небрежно сидящий за деревянным барьером писарь. Он встал нехотя, накинул на себя полушубок, махнул мне рукой, вышел и ткнул в воздухе пальцем. Это он показал мне избу для приезжих.

– Аттестат сдадите вон туда. Отправляйтесь! У меня работы много! – он не сходя с (крыльца) порога повернулся (на месте) и, хлопнув дверью, удалился (к себе в избу) к себе. В избе, куда я пришел, ни окон, ни нар не было, на полу (брошена) лежала избитая ногами солома, ни керосиновых ламп у потолка, ни фронтовых горелок – гильз заправленных бензином. Открываешь дверь с улицы и проходишь черное отверстие дверного проема. Можешь не растопыривать руки и не шарить руками по углам. Ступай себе вперед спокойно, нащупывай ногой свободное место, опускайся и ложись, спи до утра. Утром захлопают дверью, значит на солдатскую кухню тащиться пора. Ночью в избу никто не заходит, никого не вызывают и не требуют в трибунал. Часового у дверей нет. Изба это для приезжих (проходящих) ночлежка. В избе ждут попутной машины, ночуют (в ней) повозочные и шофера. В дверь (днем) ногой кто-нибудь пихнет и хриплым голосом объявляет:

– Кому на Смоленск, подымай свои кости. Из штаба, накинув шапку полушубок, прибежит солдат посыльный.

– Капитан, выходи за получением пакета! У меня сборы недолги. Встал, разогнулся и на ногах. У нашего брата пехотного офицера нет ничего (что нужно собирать).

Тут хоть всё сгори и обвались, нам воякам из пехоты (пехотинцам бомбежка и)пожар не страшен. (Тут хоть всё сгори и обвались, мне пехотинцу бомбежка и пожар не страшна). Поднялся на ноги и подался в снежное поле, отошел подальше, ложись в снег и спокойно (лежи) смотри как бомбы летят. Тут хоть всё вокруг взлети. (Тут хоть всё на воздух взлети) Беру пакет и выхожу на яркий свет из царства тьмы. Лучше получить под расписку пакет, чем тут же за стеной избы на пожелтевшем от солдатской мочи сугробе получить пулю в лоб м валяться потом в дерьме. Я расписался за пакет, заклеенный клейстером из ржаной муки. Сергучные печати здесь решили на меня не тратить. Чем ближе к фронту, тем шершавей бумага, из которой склеен пакет. Что это? – пытаюсь я угадать. Меня списали или моё дело плевое и ничего не стоит. Хотел бы я посмотреть, что там написано в заклеенной бумажке внутри. Пакет значительно похудел. Но лучше нос туда не совать и его не трогать. Пусть будет как есть! Тем более, что мне без лишних разговоров и вопросов выдали пакет. К начальству меня вообще не вызывали. На пакете было написано, что я следую в распоряжение а командира 5-го гвардейского корпуса генерала Безуглово И.И. Видно посчитали, что со мной им некогда заниматься. Дело, мол, плевое. Пусть в корпусе решат. Если так с пакетом до командира полка дойду, вот где мне устроят головомойку, вот когда Бридихин потешится надо мной от души (надо мной потешится). Обратный путь пехом до большака был легче и (несколько) веселее. Ветер и снег хлестали в спину, подгоняя меня, только ноги переставляй. По большаку я прошел километров пять, пока меня не догнала попутная машина. Шофер притормозил, я легко прыгнул на подножку и забрался к нему в кабину.

– Тормозить совсем нельзя! – пояснил он. – Забуксуешь и занесет! Машина перегружена до предела.

– Все понятно! Спасибо, что притормозил!

Глава 45 На КП командира корпуса

Текст главы набирал SSS Сергей@mail.ru

19.02.1983 (правка)

На командном пункте командира корпуса

Я пешком добрался до оврага, где находился командный пункт 5 гвардейского корпуса. Подземный деревянный бункер штаба был упрятан под крутым скатом оврага. Наружу из-под снега смотрели одно окно и дощатая входная дверь. Чуть дальше по оврагу, под навесом стояла кухня и зарытый в землю сруб на несколько лошадей. Часовой, стоящий у входа в бункер, на ту половину оврага меня не пустил. Я остался стоять напротив, а солдат (стоявший на посту), наметанным глазом сразу определил, что я не штабной и не фельдъегерь, прибывший с почтой из армейского штаба. Он подошел не спеша ко мне, взял у меня из рук помятый пакет и с достоинством вернулся к двери. (Потом) Он повертел пакет перед глазами, и не читая его потянул за ручку двери. Дверь скрипнула, он приоткрыл её немного, и он крикнул в темноту прохода: – Разводящий! На выход! Прикрыв аккуратно дверь рукой, он повернулся ко мне и решил рассмотреть меня как следует(от скуки стал рассматривать меня в упор). Я стоял, поглядывал то на дверь, то на него, то на повара возившегося около кухни. Из прохода бункера наружу выскочил мордастый парень сержант с юркими быстрыми глазами. Он постоянно шмыгал носом, затягивал внутрь, вытер нос рукавом. Этот тоже посмотрел на меня. Взял пакет из рук часового, прочитал что там написано, повернулся ко мне спиной и сказал на ходу: – Сейчас доложу! Тут обождитя! Теперь солдат, стоявший на посту, отойдя от двери, разрешил мне приблизиться к себе, сделав молча знак рукой. Но я остался стоять на месте, снял меховые варежки и стал общипывать прилипшие к меху соломинки. Через некоторое время в дверях показалась милашка. Молодая девка в военной форме, сшитой из офицерской шерсти с погонами старший сержант и с двумя медалями “ За отвагу”. Она в упор посмотрела на меня, хмыкнула под нос, скривила кислую рожу(гримасу на лице). Вшивый капитанишка, потертый и испачканный в земле фронтовик! – было написано на её лице. Нетто, что наши штабные из корпуса штаба армии! У этого что? Кроме вшей за душой нет ничего. А наши гладкие, чистые, сытые и всегда изысканные. А этот в замазанном полушубке, худой и небритый. Она повернулась на каблуках и виляя задницей скрылась в проходе (бункера).

2.

Хозяйка бункера! – подумал я. Вышла от лени и от скуки на капитана окопника поглазеть. Вот стерва! – подумал я. Вроде как моя сестра, на фронте подцепила себе женатого со званием майора. Я повернулся, осмотрел пустую сторону оврага. Тут из под снега торчало какое-то бревно. Я сбил с него варежкой снег, сел, завернул из газетной бумаги махорки, прикурил и продолжал наблюдать за обитателями (оврага) командного пункта. Прошло ещё несколько минут(некоторое время). Дощатая дверь снова со скрипом открылась, часовой подпрыгнул и замер на месте, он вытянул шею и закатил кверху глаза. На пороге стоял молодцеватого вида подполковник.

– Вы пакет передали (принесли) – обратился он мягким и певучим голосом ко мне. Я встал козырнул и сказал:

– Так точно!

– Вам капитан придется несколько дней подождать! Генерал-лейтенант Безуглый сейчас в отъезде. Вернется не раньше конца недели. Куда же на это время мне вас деть? – сказал он вполне дружелюбно. В штабном блиндаже места для вас свободного нет. Вы и сами понимаете, посторонним лицам у нас на КП нельзя находиться. Помещение для посетителей у нас не предусмотрено. Кругом, видите, снег и голые склоны оврага.

– А вот здесь мне можно? Здесь кажется пусто? – показал я на занесенный снегом перекрытый бревнами стрелковый окоп.

– Это пулеметный окоп на случай десанта и круговой обороны. Здесь кроме навеса из бревен и снега нет ничего. Вы сами видите, что эта накрытая бревнами дыра для жилья не годится. В ней даже железной печки нет и вход не завешен. Ячейка продувается с двух сторон. И устроить вас совсем некуда.

– Я устроюсь сам! Разрешите с коновязи охапки две сена или соломы взять.

– Берите! Сколько хотите! Если устроитесь, то питаться будете у нашего повара на кухне. Сдадите ему аттестат. Но учтите! На холоде вам придется пробыть не меньше недели! Я хотел вас отправить в одну транспортную часть. Она стоит здесь не далеко. Подполковник поёжился, подошел к заброшенному окопу, заглянул осторожно во внутрь, отпрянул назад и покачал головой – Ну знаете! Я вас сюда не посылал! Это вы сами выбрали, если разговор такой зайдет! – сказал он задумчиво. Сказал и удалился (обратно) в бункер.

Утром на следующий день все, кто выходили из бункера, поглядывали в мою сторону на снежный промерзлый окоп, прикидывая мысленно жив ли я там. Они, одетые в полушубки, вылезали из натопленного бункера, потому что в овраге, на воздухе, было довольно зимно и холодно, но нужно. Они направлялись к повару и там, усевшись за стол, получали утренний завтрак. Повар, узнав от штабных, что в промерзлом окопе поселился живой капитан, после завтрака пришел полюбопытствовать. Повар простой солдат постоял, посмотрел на мою обитель, нагнулся в проходе и посмотрел вовнутрь. Я лежал на дне подстелив под себя пару охапок сена.

– Иди!- сказал он, – Дам тебе мешковину! Завесишь проход!

Я поднялся и пошел следом за ним. Амбразуру я закрыл пустыми ящиками, щели заткнул сеном (и присыпал их сверху снегом). В проходе повесил распоротый мешок. У меня получилась отдельная, однокомнатная квартира, с лежанкой на дне окопа на мягкой подстилке и одеялом из нескольких, скрепленных проволокою, мешков. Это была по моим фронтовым понятиям царская постель. О такой постели может только мечтать настоящий окопник. В моей кибитке с промерзшими стенами было исключительно тихо, уютно и тепло. Под боком взбитое пахучее сено, сверху мешковина, – Ложись и умирай! Блаженство и рай! Чистый морозный воздух, ни какой тебе стрельбы, ни вызовов, тебя не требуют к телефону, ни какой тебе матерщины командира полка. Такая небесная благодать, что сам Христос в исподних мог позавидовать мне. Сверху, говорят, он все грехи наши видит. Никто меня тут не трогает, не обругивает и не кричит. Спи сколько влезет. Слышал я здесь один только окрик, когда повар-солдат кликал меня на обед.