Врата в будущее. Эссе, рассказы, очерки - Николай Рерих

В этом спасительном убежище стирались все условные различия. Высокородные матроны теснились вместе со вчерашними рабами, лишь бы сохранить светильник сердца своего зажженным. Каждый знак преданности и самоотверженности вливает в сердца новое мужество. Во всех веках было проявляемо самоотвержение. Как высшее духовное испытание, являлись непременно нужными эти преследования, о которых можно писать повесть героическую на всех языках.

Поистине, в пещерах и подземельях отыскивали сокровища. Эти ценности должно понимать во всех смыслах. Также необходимо и напомнить об этих ценностях, ибо катакомбы как существовали, так и существуют. Напрасно кто-то подумает, что всякие катакомбы уже отошли в область преданий. Далеко нет. Почетные катакомбы, почетные заточения, почетные преследования существуют в полной мере, а в разнообразии своем они лишь изощряются.

Было бы непростительной отвлеченностью говорить о том, что почетные преследования закончились. Они по-прежнему существуют в передовом ряду борьбы за благо. И они должны быть воспринимаемы со всею твердостью и решимостью, как стигматы благодати. Тот, кто не был преследован за благо, тот и не являл его. Было бы неестественно предположить, что истинные достижения приходят без борьбы.

Об одном деятеле еще недавно мы читали такую характеристику: «Любили или не любили вы его, соглашались или не соглашались с ним, но вы никогда не оставались безразличны к нему. Около него всегда было нечто, что не могло быть пренебрегаемо, – определенная героичность, беззаветная смелость, радость битвы, огонь убеждения. В нем не было полутонов, не было слащавости, не было пугливой уступчивости. Все в нем было светло, как день, непререкаемо, как таблица умножения, убедительно, как громы Синая».

Да, громы для известного рода ушей неприемлемы и ужасны; но другим самоотверженным душам эти громы, именно эти молнии вселяют новое, непобедимое мужество. В горении таким мужеством люди теряют ощущение боли и, как на огненных крыльях, сокращаются для них самые длинные пути.

Дорогие мои, знаю, насколько вам трудно, насколько нужна мудрая осмотрительность, чтобы не подвергнуть осмеянию и поруганию самое для вас ценное. Что же делать, придется пожить и в катакомбах, на стенах которых будут многие прекрасные символы. Будете чувствовать себя под этими сводами не в заключении, но, наоборот, окрыленными. Сама осмотрительность ваша будет не более той осмотрительности, когда человек старается нерушимо пронести по базару освященный огонек. Конечно, несущий эту благую лампаду должен идти очень бережно, чтобы не толкнули его и не пролилось бы ценное масло и не погас бы огонь.

В этой бережности не будет ни боязливости, ни самости. Если человек знает, что он должен нечто донести во имя высшего блага, то он и напряжет всю свою находчивость, всю свою вместимость и терпимость, лишь бы не расплескать зря свою чашу. Ведь не для себя он ее несет. Он ее несет по поручению оттуда и туда, куда ему заповедано. Для сокращения пути он пройдет и катакомбами и проведет ночь в пещере, может быть, и недоспит и забудет о еде – ведь не для себя он идет. Служение человечеству не есть какая-то самомнительная фразеология. Наоборот, это высокое и трудное требование каждый должен поставить перед собою, как цель земную.

В творчестве, в помощи, в ободрении, в просвещении, во всех исканиях достижений перед человеком будет то же Служение. В нем он лишь отдает долг свой. Опять-таки не насильственно отдает, но вполне естественно, ибо иначе и быть не должно. Теперь же, когда говорю вам об особой бережливости, имею в виду, что могут злоумышленно толкнуть вашу лампаду. Могут разрушительно стараться повергнуть вас во тьму без огня. Но прикройте это священное пламя всею одеждою вашею, сохраните его всеми помыслами; сами видите, насколько велико сейчас ожесточение. Если много где вползает одичаний, то не дайте им опрокинуть целебную чашу.

Не думайте, что время сейчас обычное. Время совсем особенное. В такие ответственные часы нужно приложить все свои накопления, все свое внимание. На башнях и в катакомбах, на высотах и в пещерах, всюду, где пройдет дозор ваш, будьте теми же бодрыми и непобедимыми. В самых буднейших буднях находите в себе высокое слово, которое ободрит друзей ваших. Ведь придут они к вам за ободрением. Вы скажете им не только о том, что трудности о благе уже будут частями блага. Вы расскажете друзьям о том, что трудности не о вчерашнем дне, но о том светлом завтра, для которого вы существуете.

Самые глубокие катакомбы станут для вас заоблачными высотами. Самые злейшие поругания станут для вас горнилом творчества. Хохот злобы будет для вас поощрением. Если бы вам пришлось спуститься в пещеры и в катакомбы, то вы сделаете это лишь для восхождения, со всею бережностью и вдохновенностью. Для вдохновенности вы встречаетесь в собеседованиях ваших. Пусть будут часы этих собеседований воспоминанием о самом священном, о самом радостном, о самом творящем.

Как можете вы знать, когда постучится вестник? Должен ли он найти вас на башне или должен найти в катакомбах – вы не знаете этого, да и не должно знать, ибо тогда нарушилась бы полная готовность. Будьте готовы.

1 июля 1935 г.

Наран Обо

Засуха

В дружеской беседе сидели три собеседника. Один вспомнил недавний рассказ очевидца о мгновенной гибели Кветты. Как на веранде сидели вернувшиеся из театра, как вдруг послышался какой-то космический гул и рев и они выскочили на площадку, и тут же, на их глазах, в одно мгновение, Кветта была уничтожена. В этой мгновенности разрушения целого города, в пятидесяти почти тысячах жертв, в открытии нового вулкана проявилось еще одно космическое напряжение, предупреждение.

Другой собеседник вспомнил старинные знаки из Пуран, которыми предвещалось, как будут разрушаемы целые города, как иссохнет земля, как будут вымирать целые народы, а другие возвратятся к обожествлению сил природы. Вспоминавший эти пророчества о конце Кали-Юги – темного века – собеседник сказал:

«А разве сейчас мы не должны сознаться, что подобные знаки, еще недавно считавшиеся фантастикой, предстают нашему взору. Разве не вымирают целые народы. Разве число смертей не начинает превышать число рождений, с чем уже борются многие правительства. Разве не возвращаются некоторые народы к обожествлению сил природы. Разве не проявились именно сейчас такие небывалые засухи, сопряженные со всевозможными опустошениями. В журналах мы видели изображение страшных, разрушительных бурь, песчаных заносов и истребляющих смерчей. Ведь недаром более дальнозоркие правительства уже бьют тревогу, пытаясь предотвратить страшные, грядущие несчастья. Леса уходят, умирают реки. Травы поглощаются песками. Ужасная картина мертвенной пустыни начинает угрожать. Много где в самомнительном безумии еще не обращают внимания на эту злосчастную очевидность. Но более дальнозоркие уже спешно думают о мерах предотвращения, или хотя бы уменьшения несчастий. Вот и скажите после этой очевидности, что предусмотренное когда-то было неверно».

Третий собеседник напомнил и о библейских пророчествах: «Когда гремели устрашающие голоса Амоса и Иезекииля, Исаии и других провидцев, то, наверное, их современники смеялись и поносили их. Можно представить, в каких гнусных, издевательских ругательствах были оскорбляемы те, слова которых затем исторически были подтверждены. Ведь и теперь мы знаем немало предвидений, которые в своем чувстве знания предвосхищают грядущее. Конечно, безумцы и невежды и сейчас не обращают внимания на все, что выше их понимания, на все, что угрожает их торгашеской выгоде. Но ведь более широкомыслящие, истинные ученые, они уже дошли и до передачи мыслей на расстоянии, они уже облагодетельствовали человечество многими прекрасными открытиями. А ведь как глумились невежды над этими сейчас общепринятыми изобретениями! Ведь Эдисон назывался шарлатаном, отвергалась возможность и польза работы пара, глумились над железными дорогами. И не перечесть, над чем только не издевались невежды. По истории можно проследить, насколько эти издевательства являлись не только непременно терновым венцом, но и как бы аттестатом истинного преуспеяния».

Собеседники припомнили различные, очень точные определения пророчеств Амоса, еще и еще привели друг другу на память определительные выражения из Пуран и других исторических хроник. В это время четвертый собеседник, сперва сидевший молча, воскликнул: «А вы все каркаете со своими истлевшими предсказаниями. Мое-то предсказание вернее. Говорил вчера, что сегодня биржа поднимается. Так оно и вышло. Когда еще и как исполнятся все ваши предвидения, а мое уже в кармане. Велика важность, какая-то Кветта разрушилась. Может быть, это послужит повышению моих цементных шер. А разве засуха, о которой вы так вопите, не может быть полезна? Чем больше пустынь, тем лучше. Человечество сбежится в города. Мы будем питать его патентованными средствами. Мои паи кинематографического предприятия подымутся. А то, скажите, какие благодетели нашлись! Чего доброго, еще вздумаете оживлять пустыни. Разгоните наших урбанистов. Но вы сейчас пробавляетесь какой-то минеральной водой, а где же сода-виски, и курева-то нет у вас! Вот несчастные люди, право, и сидеть с вами скучно. Такой простой вещи, что чем больше пустынь, тем выгоднее, – вы не понимаете и уже машете руками. Чем больше обезумим человечество в городах, и этой пользы вы не понимаете? Если даже все ваши предсказания исполнятся, то ведь когда это еще будет! Мне лет не так много, но все же старушки Земли и на мой век хватит. А ведь не кто-нибудь, а сам король сказал: «После нас хоть потоп». И о ком вы только заботитесь? О каких-таких будущих? Да, может быть, они будут сплошные мерзавцы! И какое вам дело, что кто-то где-то начнет пню кланяться? Мы же ему этих пней и наделаем – десять тысяч штук из бронзы, а ежели человечество обопьется или прокурится, то какие подъемы произойдут из этого! Не о ваших подъемах, а о моих, о настоящих я говорю. Несчастные вы люди! Вот у вас стоит виктрола, а завести ее нельзя. Ведь такая тягучка у вас в запасе, что никакое человеческое ухо ее не выдержит. Считаете себя современными людьми, а ни джазом, ни танго, ни фокстротом, ни кариокой, словом, ничем настоящим не запаслись. С вами сидеть – целый вечер пропадет».