Ночная смена - Dok

— Итак, что делаем дальше? — спросил на правах мужика, да еще и окруженного ружьями и бабами, Виктор.

— А сам-то что скажешь? — совершенно серьезно, без подначки спросила бабка.

— Сам потом скажу. Сначала, как на флоте — пусть по старшинству все выскажутся.

Начиная соответственно с младших. Вот давай, красавица, говори.

После этих слов Витька почувствовал, что его щеку что-то печет. Ну, так и есть — женушка уставилась на него тяжелым взглядом. Э, за базаром-то следить придется, больно уж нехороший взгляд…

— Я считаю, что надо составить план — голосом примерной ученицы отчеканила Вера. И шмыгнула носом.

— И что записываем в план?

— Еду надо доставать. Кормили нас плохо, а в запасах тоже не густо, как посмотрели. Одни свинки и есть только. Но мне их жалко.

— И сколько нам надо еды? — осведомился Витя.

— Я могу посчитать, по калориям.

— Ты что, помнишь, в каком продукте сколько калорий? — удивился Витя.

— А то! Я всем подружкам диеты рассчитывала! — гордо ответила Вера.

— Ого! Так, Мелания Пахомовна, что скажете?

Бабка не спешила с ответом. Ее задело, что по старшинству ее посчитали младше Ирки и она дала понять, что недовольна этим. И продержала паузу, пока и до Витьки не дошло.

Потом сказала неожиданное:

— Людей надо ободрить. Я думаю — молельню надо открыть. Чтоб с Богом могли побеседовать, себя утешить. Оно и вам спокойнее будет.

— Так это работы ж сколько? Иконы нужны, то-се. Попа нет.

Старуха сурово посмотрела и показала небольшой листок бумаги с нелепо раскиданными прорезями.

— Вот икона. А когда Иисус проповедовал — икон у него не было, попов не было, а посвятее многих нынешних был. На осле ездил, да пеше ходил — не на Мерседесах.

— Да вы, Мелания Пахомовна, раскольница! И что это за икона?

— Не раскольница я, православная, крещеная. А икона — от матери моей. Раньше за иконы-то наказывали — вот и надоумили нас, жили тут питерские. Ставишь такой святой лист перед свечой — и видишь образ Бога. А если молитва угодна — то и посредник не нужен. Вот так вот.

Витьке с трудом удалось не начать ржать, свистеть или мотать башкой. Бабка реально удивила. С другой стороны — пусть молятся, не помешает.

— А со свинками погодить бы лучше. Скоро трава пойдет. И мы сможем щи из молодой крапивы варить и свинкам будет жорево. А месяц как-нибудь до травы продержаться. Заколоть-то просто, только они за лето-осень веса наберут. Не гоже сейчас их колоть.

— А кормить чем? — спросила практичная Ирка.

— Руководство в полном составе — вполне сгодится. Вон у крыльца валяется. И Костька. Сволочь. Я ему его танцы не прощу, гаду.

— Какие еще танцы?

— Забава такая у него, обалдуя была — положит мои вставные челюсти на пол и пляшет. Танец маленьких лебедей или как он говорил — еще и фанданго. Вниз-то не смотрит — наступит или не наступит, в плясе-то. Меня Бог спас — не наступил, а трижды плясал.

— Ладно. Ир, что скажешь?

— Пиши, Вера в план — сразу за едой — машины чинить. Без транспорта нам никак.

— Можно Валентина попросить. Он в этом деле понимает.

— Он алкоголик — брезгливо заметила Ирка.

— А что остается? Да и алкоголик он из-за своей бабы.

— Эк вы хватили, да жены алкоголиков — самые несчастные люди в мире — со знанием дела воскликнула Ирина.

— Не скажи, не скажи. Частенько бабы сами мужей на выпивку толкают. Потому как есть такая гадючья порода — и алкаши для них как раз подходят. Все время сидит под каблуком и всегда виноват, а она им командует как хочет — и ее же еще и жалеют, бедняжку.

Ирка аж задохнулась от возмущения: «Да мою маму знаете как отец бил!»

— Вот-вот! А потом извинялся, на коленях ползал, просил простить?

— Конечно, виноват же!

— Вот-вот! И получается, что приятно вдвойне — вон он какой грозный бывает. Настоящий мужик! И она при нем вроде как слабая женщина. А как протрезвеет — опять его унижать, да под каблук и опять виноват навсегда. Не про твою маму речь — а часто так. И если разведутся — так опять за алкоголика замуж идут. И разводятся — когда пить муж бросит. Не интересно с таким жить, который из-под каблука вырвался.

Ирка обиделась и надулась. Отчим-то и впрямь был тоже пьющий…

Едем мы долго. Наконец водила останавливает автобус, дальше ему не проехать.

Буханка, как более приспособленная, лезет в какие-то кусты. Ремер, чтобы тачке было легче, вылезает и идет с нами пешком. Я никогда не был в этих краях и меня удивляет полное безлюдье — мы словно не рядом с колоссальным городом, а не пойми где. Даже следов человека толком нет — кроме фырчащей впереди буханки, да нас, четверых. Дорожка какая-то заброшенная есть, но поневоле в уже начавшихся сумерках в голову начинают лезть дурацкие мысли — вот сейчас мы идем и идем и туман уже какой-то вокруг нас вьется. И окажемся мы черт знает где. В Средневековье, например.

Наверное, и то, что сегодня полдня с латниками — алебардщиками возился, тоже сдвигает мозги. Поневоле себя начнешь в сумерках да в тумане попаданцем чувствовать.

Забавно, у Ханса Христиана соответственно Андерсена была небольшая юмореска про попаданца — чинуша из Христиановского времени бредил Средневековьем и все время ставил его в пример. Ну и попал куда хотел… Сразу вляпавшись по колено в уличную грязь. Мостовых нет, фонарей нет, мостов нет…

И оказалось, что и пиво несъедобно и хлеб с сыром ужасны и люди вообще-то тоже не очень понравились фанату Средневековья. Особенно не понравились, когда его лупить принялись… Правда, жив он остался все же, но, вернувшись обратно, перестал мечтать о том, как бы круто было жить в Средние века.

Да и мне что-то не хочется в Средневековье. Лучше уж тут. Пробираться по лесу, сквозь который идет заброшенная дорога…

Впереди вроде как прогалина. Буханка встает, неразговорчивый шофер вылезает из кабины, вытягивает из салона носилки. Правильные носилки, жесткие, корытцем.

Капитан Ремер что-то уточняет по рации.

Кивает нам. Идем следом.

Огонек небольшого костерка видим, когда чуть не натыкаемся на него — огня мало, да и ветками прикрыт. У огня лежит вытянувшись человек. Рядом — сидит еще один. Потом оказывается, что третий — в секрете, мы его прошли, не заметив.

Пока осматриваю раненого, сидящий у костра получает от Ремера пару консервных банок и, не открывая, закатывает их в угли. Мне не светит получить горячими шматками в затылок и потом благоухать тушенкой, о чем и говорю прямо.

Парень молчит, вместо него меня успокаивает Ремер: «Огонь разогревает консерву не вскрытую — до 2 щелчка. А потом — уже бабах! Вот щелкнуло — слыхал? Еще раз щелкнет — можно вынимать. Преимущество — греется быстрее. Как в пароварке».