Три льва - Михаил Голденков

— Ну, что? — спросил напряженно Потоцкий.

— Перемирия, как и ожидали, они не приняли ни при каких условиях, — отвечал судья, крестясь, — город мы сдаем, но они при этом все наши условия принимают: всех наших, кто хочет уйти, отпускают без каких-либо препятствий. В Каменце чинить разбоя и убийств не будут для тех, кто хочет остаться. Прямо сейчас к нам выдвигается стража в три тысячи турецких солдат для контроля порядка.

— Все, панове, — добавил судья уже менее удовлетворенно, — город турецкий!

— Вечером будет официальная передача власти султану, — сказал глухо Мыслишевский, — нам надлежит быть во дворе замка с хоругвиями и ключами от города.

— Невеселая миссия, — опустил голову Потоцкий, — кто со мной останется?

Он бросил печальный взгляд на Михала, видимо, желая, чтобы его знаменитый родственник был рядом в столь непочетный час.

Но Михал демонстративно отвернулся, опираясь на трость.

— Тебе бы в госпиталь, к раненым, Михал! — нарочито громко сказал Кмитич, давая понять Потоцкому, что из-за ранения Михал не сможет присутствовать во время передачи ключей. От себя же добавил:

— Пробачте, пан староста! Я не останусь. Терпеть не могу подобные церемонии.

Потоцкий понимающе кивнул.

— Ну, я останусь, — первым отозвался «маленький рыцарь».

— Я тоже, — произнес Маковецкий. Он был родственником Володыевского по линии его жены и всегда предпочитал находиться рядом. Остальные пока что угрюмо молчали.

— Ладно, — махнул рукой Потоцкий, — пошли, паны, собираться…

В этот момент в теснине реки уже показались отряды в высоких шапках и светло-красных одеждах — прибыла турецкая стража тюфенкчи… Весть о сдаче города молнией разнеслась по Каменцу. Одни плакали, другие радовались, что весь этот ад непрекращающихся штурмов закончился, третьи просто суетливо собирали вещи… Началась эвакуация раненых и мирных жителей. Кмитич спешно организовал для Мальгожаты персональную повозку и еще одну для Михала — рана Несвижского князя, от того, что он постоянно оставался на ногах, разболелась, и сейчас он уже не мог ходить. Михалу требовался хороший уход… Девушке, похоже, стало чуть лучше, но она, все еще бледная, лежала, не в силах даже приподняться на локте.

— Мы еще увидимся в этой жизни? — спрашивала Мальгожата, и в ее огромных синих глазах блестели слезы.

— Конечно, любая моя, конечно, — слегка хлопал ее по руке Кмитич, — я пока и не покидаю тебя. Ухожу из города вместе с обозом раненых. Нечего мне там больше делать. Лицезреть, как туркам передают город, нет никакого желания.

Сзади ехала повозка, где на мягких шкурах полулежал Михал, грустно наблюдая, как общается его друг с польской паненкой…

В это время во дворе Старого замка Потоцкий, вспомнив что-то важное, окликнул казака у входа.

— Кмитич еще здесь? Не видел?

— Поехал с ранеными! — отвечал казак, махнув рукой в сторону моста.

— Вот же холера ясна! — хлопнул себя по бедрам Потоцкий, — забыл! Совсем забыл. Дурень старый! Скачи, сябр мой любый, верни его, скажи: у меня для него грамота деда его лежит. Забыл передать! Мне австрийский посол ее отдал! Ах, холера! Скачи, братко! Кликни его назад!

Казак пришпорил коня, а Потоцкий, переваливаясь с боку на бок, побежал во дворец, где в шкатулке хранилась грамота Филона Кмита.

Казак быстро нагнал только что выехавший за ворота обоз. Он еще на мосту, издалека приметил Кмитича. Тот ехал верхом рядом с повозками Мальгожаты и Михала.

— Пан канонир! — окликнул казак оршанского полковника. — Там пан Потоцкий забыл вам грамоту какую-то передать очень важную. Просил вернуться на пару минут. Я за вами, а он за этой грамотой побежал.

— Грамота? Какая грамота? — сдвинул брови Кмитич, и тут же вспомнил. — Матка Боска! Точно! Грамота деда Филона, о которой говорил Герберштейн! Как я мог забыть?! — добавил он, обращаясь уже к Михалу.

— Может, поздно уже? — Михал почему-то не хотел, чтобы Кмитич возвращался в замок. — Ну ее, эту грамоту! Потом заберешь при случае!

— Михал! Каком таком случае? Когда я Потоцкого еще увижу? Я мигом!

— Стой! Ты куда? — Михал аж сел. — Да говорю: тебе не надо возвращаться. Плохая примета!

— С каких это пор ты в приметы стал верить? Приметы — это моя вотчина! А грамота эта — важный документ! Она поможет и мне сенаторство выбить у Вишневецкого! — потряс в воздухе кнутом Кмитич.

— Ну, раз так, то давай, — Михал почему-то волновался.

— Не уезжай, коханку, — слабо отозвалась Мальгожата, протянув руку в сторону Кмитича, но тот лишь рассмеялся, махнул рукой и пришпорил коня.

— Плохая примета! — крикнул уже в спину скачущему другу Михал, но тот, оборачиваясь, на ходу прокричал:

— Я ми-игом!

Конь Кмитича, гулко барабаня копытами по деревянному настилу, вновь проскакал по мосту мимо повозок и идущих людей — простых горожан и раненых ратников в повозках. Какой-то русин, погоняя лошадь, жалобно пел:

Марусино серце,Пожалiй мене,Вiзьми моэ серце,Дай менi своє.Маруся не чує,Серця не дає,3 iншими жартує,Жалю завдає…

Оставив коня за валом на привязи у входа во двор Старого замка, оршанский полковник уткнулся в толпу около пяти сотен человек — в основном офицеров, — толкавшихся во дворе с желто-голубыми хоругвиями в руках, ожидая приезда великого визиря.

«Ого! Многим же хочется посмотреть на это позорное зрелище!» — удивился Кмитич.

— Где староста? — спросил он у попавшегося ему на глаза Маковецкого.

— Там! — махнул тот рукой. Кмитич обернулся. Потоцкий стоял и о чем-то разговаривал с Володыевским посередине двора. «Маленький рыцарь», стоя в шапке с пером и в парадном плаще, молча слушал старосту, кивая, и поглаживал по морде своего любимого гнедого скакуна. Кмитич было направился к ним, но тут его кто-то сильно схватил сзади за плечо. Полковник аж вздрогнул и быстро обернулся.

— Тю! Пан инженер! Вы меня чуть не…

— Убирайтесь отсюда не медля! — прошипел Боноллиус, делая страшные глаза. — Какого черта ты здесь делаешь?

— А что за тон? Почему, пан Якуб, вы так со мной разговариваете? — Кмитич не узнавал всегда сдержанного и предельно вежливого Боноллиуса — Я как раз хочу спросить: а что вы тут делаете, человек, который первым выступал против сдачи города?

— Я делаю то, что должен был сделать, — непонятно выразился Боноллиус, все еще буравя Кмитича глазами, мутно мерцавшими двумя холодными серыми льдинками. — Бегите отсюда быстрее, пан канонир!

Кмитича словно молнией прошибло. Глядя в глаза старого боевого товарища, он все понял. «По-сту-пок!» Боноллиус так мечтал это сделать, и вот сделал… Никому не сказав… поджег арсенал с порохом, чтобы взорвать замок!