Мёртвое море памяти - Елена Кузьмичёва

– Я прожил жизнь, которую не хотел бы прожить снова, но ни за что не переписал бы в ней ни одной строчки.

Его детство началось с военных действий, а закончилось на стройке. По счастливой случайности, он вместе с сестрой и матерью покинул город с первой волной эвакуации, и после войны обосновался в небольшом городке на берегу Волги. Вскоре устроился работать на стройку. Его первая должность была – арматурщик, его первая работа – строительство теплотрассы. Он действительно прожил тяжелую жизнь, но я больше не мог выносить чужих воспоминаний. Хотелось крикнуть «Хватит! Замолчите!», но на моём лице не отразилась ни одна эмоция.

Своим заспанным скучающим видом я вовсе не располагал к монологам в свой адрес. «Актер» – подумал я и перестал его слушать. Слишком много людей за последние дни хотели мне что-то рассказать. Я устал от чужих жизней. Хотелось побыть одному.

Автобус мчал нас по улицам – ярким и многолюдным, пестревшим витринами и рекламой. По улицам, где, казалось, каждый шаг был расписан наперед. Я хотел понять природу этой театральности, но не мог. Когда автобус сделал остановку на одной из центральных площадей, мужчина в берете с гордостью показал мне своё творение.

– Этот дом построили мы, в то время когда я ещё работал строителем. Я был творцом. Настоящим творцом мира. Люди, которые пришли вслед за нами, умеют только говорить. Они живут в мире слов. А сделать что-то, построить, сотворить – этого они не могут. Разучились. Время не то стало.

Я молча смотрел на него взглядом, которым мог бы смотреть на придорожный столб. С чего он взял, что я хочу его выслушать? Почему обращается именно ко мне? И понимает ли, что его монолог летит мимо меня, улетая в никуда? Мне было скучно. Его речь звучала как-то фальшиво, не смотря на бархатный голос и большой диапазон интонаций. Хотелось сказать: «Переигрываете» и, с сожалением покачав головой, выйти из зала. Я был готов поверить, что он прожил достойную жизнь, но это достоинство ускользало, потому что он выставлял эту жизнь напоказ – перед кем?..

– Сейчас трудятся рабы, а не творцы – продолжал мужчина с невеселой усмешкой, перед тем, как выйти на своей остановке – конечно, есть люди, которые знают своё дело и находят в нём простор для творческих находок и самореализации. Но это сейчас большая редкость.

Дверь захлопнулась за его спиной, и я больше никогда не видел этого человека. Когда он вышел, я подумал о том, что, возможно, недооценил его, воспринимая всё, как бессмысленную пьесу. Я посмотрел на дом, который он построил. Дом как дом. Высокий, кирпичный, такой же, как все дома. Теперь здесь каждый вечер зажигаются оранжевые окна и собираются за ужином семьи. Здесь живут строители и ученые, бухгалтеры и писатели. Одни строят дома, другие строят гипотезы и доказывают теоремы, одни заполняют бланки, другие заполняют прилавки в книжных магазинах. Кто-то из них обычный человек, кто-то – творец мира. И что с того? Что это меняет? Я растворялся в своей апатии.

Вокруг толпились люди, в любую минуту готовые заговорить. С выражением зачитать мне в лицо выученную наизусть роль, заученную наизусть жизнь. Хотелось закричать им в лицо: «Прочь отсюда!». Мне стало страшно. Я вышел из автобуса, потому что к нему пришлось бы привыкать дольше, чем к городу.

Страница 58

ПРОЧЬ ОТСЮДА!

Страница 59

Две грозы и один вопрос

Оставшись один в довольно убогом номере гостиницы, которая первой встретилась на моем пути, я запер дверь на замок, расправил постель и решил вздремнуть. В это время за окном день только начался, но мне ничего не хотелось. Никуда не хотелось идти, не хотелось видеть людей, которые здесь умели молчать, казалось, только до условного знака, незримого щелчка пальцев. Забыв о городе актеров и заученных монологах, я заснул крепким сном человека, не желающего видеть ничего, кроме собственных снов.

Мне снилась Алла. Сколько бы километров я ни оставил за спиной, мне всё так же снилась Алла. Куда бы я ни шел в своих снах, рано или поздно на моем пути вставала она. Мы встречались в переходах, на площадях, в магазинах, на перекрестках, в арках, на набережных. Мы разговаривали. Мы жонглировали словами, как клоуны в цирке жонглируют разноцветными мячами и кеглями. «Мне нравится говорить с тобой». «Привет». «Прощай». «Я помню каждое твоё слово, Алла». Слова превращались в предметы и метались вокруг нас, летели мимо. Я запнулся о толстую книгу, которую Алла советовала мне прочитать. Ей на руку сел воробей, о котором я рассказал, что спас его от кошки. Кошка тут же перебежала нам дорогу. С неба падали капли памяти и, достигнув земли, разбивались на миллионы крошечных деталей. Голубой платок с коричневыми узорами, который я однажды видел на Аллиной шее, мои старые часы с черным циферблатом на её руке, слово «помню», составленное из рассыпавшихся Аллиных гранатовых бус. В моем сне мы куда-то бежали и спотыкались о слова, они застилали нам горизонт, сбивали с пути. Что-то важное ускользало от нас за этими словами, словно мы говорили лишь для того, чтобы не сказать самого главного. Но что это – самое главное? Когда мы замолчали, всё исчезло, кроме светлого неба и дороги, по которой мы шли. Я держал её за руку в области запястья и слушал своими холодными пальцами музыку её пульса.

Я проснулся и подумал о том, что во сне говорил правду. Выглянул в окно, раздвинув руками шторы-кулисы, и увидел, что театральное действо продолжается. По тротуарам ходили люди-декорации, они разглядывали витрины и прятались в своих картонных домах, чтобы смыть с лица улыбки и посмотреть сны – единственное, что у них осталось.

Целый мир из папье-маше открылся моему взору. Но в глубине души я понимал, что это самый обыкновенный город, и только мои глаза превращали его в театр.

Почему я видел город таким? Мой мир был так же хрупок, как папье-маше. Я сам придумал своё бегство, разыграв свою жизнь перед самим собой, изображая то одинокого романтика, то равнодушного ко всему скептика. Словно жизнь существует лишь для того, чтобы разделить её на страницы и запачкать ею столько чистых листов бумаги. Но так ли много я выдумал?

Нет, мои глаза видели театральные подмостки вместо города не по этой причине. Я сбежал от всего, что считал настоящим. Никто больше не приближался ко мне, я сторонился людей, а они сторонились меня, я говорил лишь с теми, кто нуждался во мне, как в безликом собеседнике, на месте меня каждый раз мог быть любой случайный прохожий. По крайней мере, мне так казалось. В конце концов, я сам превратился в безликого слушателя, кладовые моих собственных воспоминаний опустошались подробностями чужих. Я уехал так далеко, что казалось, будто моя жизнь навсегда потеряна за стеной километров.

Где же она, Алла? Неужели только во сне начинается наша жизнь и заканчивается вместе со звуком будильника? В небе над городом сгущались тучи. Случайно ли, что сейчас начнется гроза? Я вышел под дождь. Словно по команде все вокруг раскрыли разноцветные зонты. Я никогда не носил зонта и чувствовал себя лишним в этом спектакле. Я любил грозу, раскаты грома были музыкой для моих ушей, как во сне Аллин пульс был музыкой для моих пальцев. Наедине с грозой я не чувствовал себя одиноким. Не так часто удается ощутить одновременно грозу внутри и грозу снаружи, эти две грозы слились воедино, я растворился в них. И та гроза, что снаружи кричала мне своим громовым голосом, что всему свое время и что слова «не вовремя» не существует. Что все мои выдумки это лишь сплетение закономерностей, что все мои чужие жизни и мои воспоминания идеальной композицией легли на холст памяти и привели к единству двух гроз. По лицу стекала вода, намокшая ткань липла к телу. Мне хотелось вечно стоять под этим дождем.

Мимо меня бежали люди, бежали быстро, вцепившись пальцами в зонт, словно боясь захлебнуться грозой. Они перепрыгивали через лужи, перебегали дороги на красный свет, лишь бы уберечься от льющейся с неба воды. А я всё стоял и стоял посреди улицы, подставив лицо дождю.

Проливной дождь вопросов начался внутри меня. Где же ты, Алла? Где ты была, когда я мог умереть под машиной? Где пряталась, когда я искал встречи с тобой? Как позволила ты мне сбросить с моста все твои слова? Как могла ты прожить со мной целую жизнь во сне и забыть обо мне наяву? Знаешь ли ты о том, что мы прожили во сне целую жизнь вместе? Почему ты никогда не станешь искать меня, сколь бы потерянным я не был? Где же ты, Алла?

Я искал Аллу глазами, их застилал дождь, прозрачные капли стекали по радужной оболочке и спускались к щекам, пробираясь между ресниц, как чужие пресные слезы, по неизбежной случайности оказавшиеся в моих глазах. Я начал сомневаться в том, что действительно прожил свою жизнь, я не был уверен, что она не приснилась мне, ведь так мало осталось от неё теперь. Дождь смешал сон и явь, сны и воспоминания слились друг с другом. Пальцы мои совсем побелели от холода, я весь дрожал в такт каплям, стучащим по подоконникам и поверхностям луж.